Грезы любви - Райс Патриция - Страница 105

Шотландия, ноябрь 1760 года

Ежась под струями ледяного дождя, Рори в сотый раз проклял собственную поспешность, заставившую его пуститься в путь. Ему следовало подождать, пока Дугал завершит разгрузку и вернется в Лондон. Тогда бы они спокойно добирались до места на «Морской ведьме». Конечно, это означало задержку на месяц, если не больше, но Элисон по крайней мере не пришлось бы страдать от зимней непогоды.

Когда карета нырнула в особенно глубокую рытвину, Рори окончательно понял, что одно дело путешествовать по этому бездорожью верхом на резвом скакуне и совсем другое – в карете с беременной женой. Как бы там ни было, его дурацкая затея – сесть на первый же корабль, идущий на север, а потом нанять карету от Эдинбурга до Лох-Линна – дала Элисон полное представление о стране, которую он называл своим домом.

Бросив взгляд через плечо, дабы удостовериться, что карета успешно выбралась из рытвины, Рори вынужден был признать, что на всем протяжении этого кошмарного путешествия Элисон ни разу не пожаловалась. Надвинув шляпу так, чтобы дождь стекал по плащу, а не по шее, он поскакал вперед, чтобы проверить состояние дороги.

Элисон соглашалась со всеми его указаниями. Любезно улыбалась женщинам, с которыми ей пришлось делить каюту на корабле. Не вымолвила ни единого слова упрека, хотя в первый же день, как они высадились на берег, зарядил холодный дождь. Временами; когда ее лицо приобретало зеленоватый оттенок, Рори останавливал карету и помогал ей выбраться наружу. Но если Элисон и расставалась с большей частью своего завтрака на особо неровном участке дороги, она не сообщала ему об этом.

Ее способность улыбаться в конце очередного мучительного дня только увеличивала бремя вины, давившее Рори на плечи. Ему не следовало брать Элисон с собой. Даже без ребенка, которого она носила в чреве, ей не место в этом диком пустынном краю. Если с ней что-нибудь случится, он не переживет потерю, не говоря уже о чувстве вины. При одной только мысли, что он может лишиться Элисон, в груди Рори словно повернулся нож. Придержав коня, он обернулся, чтобы убедиться, что карета благополучно следует за ним.

Как ни прискорбно, но он взял ее с собой из чистого эгоизма. Несмотря на просьбы и требования Элисон, он мог оставить ее у леди Кемпбелл. Здравый смысл говорил ему, что в Лондоне ей будет Лучше и безопаснее, чем в этих суровых краях в преддверии зимы. Но, как повелось с их первой встречи, желания и поступки Элисон сбивали его с толку, лишая способности логически мыслить. Он не желал оставлять ее в Лондоне для услаждения взоров светских щеголей. Ему хотелось, чтобы она была с ним. Ему хотелось, чтобы его ребенок родился в предгорье, там, где жили его предки. Но более всего Рори хотел, чтобы Элисон полюбила его родину так же, как любил ее он сам. По какой-то нелепой причине он верил, что если они будут счастливы, то только здесь. Именно эта безумная идея и привела их на раскисшую от дождя дорогу, тянувшуюся среди пустынных холмов, где на многие мили вокруг не было человеческого жилья.

Чертыхнувшись, Рори пришпорил лошадь и взлетел на, вершину очередного холма. Даже в кошмарном сне он не мог себе представить, что привезет жену домой так: посиневшую от холода и уныло взирающую на бесконечные акры голой земли и скал. Как славно было бы приехать сюда весной, когда склоны холмов усеяны желтыми кистями ракитника, а в долинах пышно цветут лиловые рододендроны и дикая наперстянка. Или в августе, когда холмы кажутся голубыми от цветущего вереска. Да что там! Любое время года было бы предпочтительнее.

К склону холма прилепилась одинокая хижина со сложенной из камня трубой, над которой курился дымок. Наличие дымохода свидетельствовало о том, что хозяин ценит уют, и позволяло надеяться, что внутри тепло и сухо. Рори счел бы это большой удачей, если бы не примитивное устройство подобных жилищ. Он не осмеливался предложить Элисон провести ночь в глинобитной лачуге с земляными полами и единственной комнатой, где ютилась вся семья. Тем более, насколько он помнил, неподалеку находился дом его друзей, у которых он останавливался в юные годы. Дом был холодным и продувался насквозь, но там, по крайней мере, имелись полы, спальни и постели. После такого дня пуховая перина пришлась бы кстати.

Слишком измученный, чтобы и дальше терзаться по поводу постелей и матрасов, Рори направил усталого коня на вершину холма, за которым лежала следующая долина. Стон отчаяния вырвался из его груди, когда он увидел, что ручеек, который летом можно было перейти вброд, разбух от затяжных дождей и превратился в настоящую реку. Нечего и думать, что карета сможет переправиться через него сейчас.

Решительно развернувшись, Рори поскакал назад, чтобы сообщить неприятную новость своим спутникам. Ничего не поделаешь, придется им довольствоваться крестьянской хижиной в качестве места ночлега.

Элисон осторожно поставила ногу, обутую в башмак с толстой подошвой, на обломок скалы, валявшийся неподалеку от дверей хижины. Затем, держась за руку Рори и приподняв юбку, чтобы не испачкать подол, шагнула на следующий камень. Одно неловкое движение, и она плюхнется в грязное болото, в которое превратился двор. Или увязнет в нем по колено, что немногим лучше.

Из-под полуопущенных ресниц она поглядывала на Рори. Каменное выражение его лица занимало ее больше, чем приземистое строение, к которому он ее вел. Видимо, эта суровая земля воспитывает в людях стоицизм, но, как бы Рори ни скрывал свои чувства, Элисон ощущала боль, таившуюся под его напряженными чертами. То, как он сжимал ее руку, говорило ей больше, чем любые слова.

Оказавшись внутри, она скинула промокший плащ и заляпанные грязью башмаки. Ей помогала старая женщина с изрезанным морщинами лицом. Она изъяснялась с таким сильным акцентом, что Элисон оставалось только догадываться, о чем идет речь. Избавившись от мокрой одежды, она огляделась. Почерневшие от копоти балки нависали так низко, что Рори едва ли не касался их головой. Сквозь трещины в очаге в комнату проникал дым, клубившийся под потолком. На утрамбованном земляном полу лежали аккуратные циновки, а горевший в очаге торф согревал воздух и разгонял сырость.