Умирать — в крайнем случае - Райнов Богомил Николаев - Страница 24

Нам отводят солнечный номер с балконом и видом на море. Обслуживают в ресторане без проволочек. После обеда мы снова поднимаемся в номер, чтобы передохнуть с дороги.

Кроме двух кроватей, поставленных рядом, в комнате стоит диван цвета голубой лазури; он длиннее половины человеческого роста, лежать на нем можно только свернувшись калачиком. Несмотря на всю очевидность этого, Линда замечает:

— Мне кажется, вам будет удобнее на диване.

— Раз на нем так удобно, устраивайтесь там сами, — равнодушно говорю я, снимая рубашку, чтобы сменить ее на пижаму.

— Но у вас все-таки не хватит наглости лечь на мою кровать, — повысив тон, возмущается моя супруга.

— Конечно, нет. Я собираюсь спать в своей кровати, не нарушая демаркационной линии.

— В таком случае я их раздвину.

— Раздвигайте на здоровье. Хотя Дрейку вряд ли понравится такое расконспирирование в первый же день. В гостиницах все сразу становится известно прислуге.

— Но поймите, я не привыкла спать рядом с чужим человеком, — не унимается Линда.

— Я тоже, но вынужден мириться. Кроме того, могу вас успокоить: вы меня совершенно не интересуете, и чем скорее вам это станет ясно, тем лучше.

При этих словах я расстегиваю ремень брюк, и Линда вынуждена упорхнуть в ванную.

Упрямство моей псевдосупруги не уступает моему собственному; открыв глаза после сна, я устанавливаю, что она, прихватив простыни, устроилась на диване. Не стану лицемерить и утверждать, будто меня это огорчает. Я, как и Линда, не привык спать с чужими людьми, хотя, между нами говоря, не раз был вынужден это делать в силу необходимости.

Чтобы освежиться, принимаю душ, после чего уступаю ванную даме. Когда она оттуда выходит, я уже одет.

— Пожалуй, хорошо бы пойти на пляж, — предлагает Линда, не глядя на меня, будто обращается к висящей на стене гравюре. Оттуда на нее смотрят юноша и девушка, которые идут куда-то, взявшись за руки, веселые и счастливые — словом, идеальная пара, не то что мы.

— Конечно, идите, — великодушно соглашаюсь я. — Пока вы будете загорать, я пройдусь и выпью кофе.

— Дрейк говорил, что мы все время должны быть вместе, — сухо напоминает она.

— В таком случае приглашаю вас на чашку кофе.

— Но я хочу на пляж, — заявляет моя супруга капризным тоном, я жду, что она вот-вот топнет ножкой.

— Ну хорошо, — со вздохом говорю я. — Вы пойдете со мной пить кофе, а потом я схожу с вами на пляж.

Так мы и делаем. Но компромисс не в состоянии растопить лед наших семейных отношений. Линда с отсутствующим видом пьет колу в кондитерской; я умираю от скуки под пляжным зонтом и не скрываю этого. Я даже не даю себе труда поинтересоваться, как выглядит моя супруга в купальном костюме. И даже если бы я захотел это узнать, то не смог бы, потому что сижу к ней спиной, а на спине у меня глаз нет. Мы молчим, сидя спиной друг к другу. Единственное, что меня интересует, — когда и как будет установлена связь, ведь если я и завтра буду слоняться по гостинице и около, Линда может что-то заподозрить.

Мои волнения кончаются в тот же вечер, когда мы с супругой ужинаем в саду отеля, под открытым небом. Вечером здесь играет оркестр, есть и дансинг, и совсем не удивительно, что мою спутницу приглашает танцевать воспитанный молодой человек, говорящий по-немецки. И безукоризненно сдержанная Линда — то ли от скуки, то ли из желания уязвить меня, тут же встает с места и идет танцевать с безукоризненным молодым человеком.

— Когда вернетесь в гостиницу, вас будут ждать, — слышу я за спиной тихий голос. — Соседний номер слева. Можно пройти по балкону.

Мне не нужно поворачиваться, чтобы узнать, кто говорит; по голосу я узнаю Бояна.

— А если она не уснет? — так же тихо спрашиваю я.

— Она уснет.

Вот и все.

Линда в сопровождении кавалера возвращается за столик, не обнаруживая признаков оживления. Больше того, к концу ужина, когда мы доедаем десерт, она совсем сникает. Не знаю, во что именно ей положили снотворное — в еду или питье, но средство явно действует, медленно и верно. Она то и дело подавляет зевки, наконец я слышу долгожданные слова:

— Кажется, пора спать.

— Пожалуй, — говорю я с непривычной уступчивостью.

И мы удаляемся к себе в номер. Наконец-то! Первый вечер медового месяца и все прочее.

— Вам не кажется, что воспитанный человек на вашем месте все-таки перебрался бы на диван, — говорит Линда, снимая легкий жакет.

— Наоборот. Воспитанный супруг должен постоянно находиться около супруги.

— Вы прекрасно знаете, что наш брак — фикция, — напоминает моя супруга, доставая из-под подушки ночную рубашку.

— Да, но это не значит, что и отдых у меня должен быть фикцией, — заявляю я.

Она собирается возразить и поворачивается к двери в ванную, но у нее нет сил ни дойти до ванной, ни продолжать спор. Линда присаживается на кровать, потом ложится — просто так, на минутку — и скоро погружается в здоровый, освежающий сон.

На всякий случай я выкуриваю целую сигарету, причем хожу по комнате и время от времени натыкаюсь на мебель. Никакой реакции.

Потушив свет, я выхожу на балкон. В сущности, это терраса, которая тянется вдоль всего фасада гостиницы, и от балкона соседнего номера меня отделяет стеклянная плита-перегородка. Не нужно быть акробатом, чтобы, встав на парапет, спрыгнуть к соседям. Оглядевшись по сторонам — не смотрит ли кто, — я так и делаю.

Как я и ожидал, в соседнем номере меня ждет Борислав. После обычных в таких случаях объятий и похлопываний по спине я говорю:

— Как бы она не догадалась, что ее усыпили.

— Не догадается, — успокаивает меня Борислав. — Это тебе не прежние препараты, от которых потом целый день ходишь, как пьяный.

— Ну? Ты все еще не куришь? — интересуюсь я, глядя на идеально чистую пепельницу на столике.

— Да нет… курю… когда угостят… — смущенно бормочет Борислав. — Надеюсь, ты не оставил сигареты в номере.

Мы закуриваем и тут же приступаем к обсуждению вопросов, стоящих на повестке дня. Я коротко объясняю, что сумел узнать и с какой миссией прибыл на родную землю.

— Да, Эмиль, достанется тебе, — говорит мой друг. — Но что делать, раз я засвечен.

— Не стоит об этом, — говорю я. — Не все ли равно, кто — ты или я…

— Все-таки на этот раз была моя очередь лезть в мясорубку…

Мой друг явно сокрушен тем, что переложил на меня неприятную обязанность лезть в мясорубку, и я не сомневаюсь, что он готов хоть сейчас заменить меня, но в нашем деле не приходится уповать ни на очередность, ни на личные желания.

— Не стоит об этом, — повторяю я. — Давай обдумаем, что делать.

— Что ты предлагаешь?

— Предлагаю больше не давать ей снотворного.

— Думаю, такой необходимости больше не будет. Пришлем к тебе на пляж Бояна.

— Боян уже был в ресторане.

— Он появился только на минутку, когда она танцевала.

— Все равно. Не надо рисковать.

— Можно подослать лейтенанта.

— Отлично! Лейтенант — парень толковый. Завтра я пошлю по почте открытки. Значит, пускай приходит послезавтра.

— От него ты получишь инструкции генерала, — говорит Борислав и, взяв из пачки новую сигарету, добавляет:

— А теперь, браток, садись и пиши.

Вот уж чего терпеть не могу, так это писанины. Но никуда не денешься. В нашем деле без письменной работы нельзя. И я сажусь и пишу, пока не отнимается рука, потом собираю исписанные страницы и кладу в большой конверт.

— Ну и как, по-твоему, — интересуется Борислав, принимая пакет, — там одна контрабанда или что-нибудь еще?

— Откуда я знаю! Пока налицо контрабанда, но не исключено, что выплывет и другое.

— Но что именно?

— Откуда я знаю!

Небо за окном начинает светлеть. Значит, я и правда много написал или же отвык от письменной работы и долго возился.

— Ну, всего, — говорю я. — Боюсь, что теперь увидимся не скоро.

— Главное — увидеться, а скоро или нет… Ты смотри, будь осторожнее…