Приключения богатыря Никиты Алексича. Сотоварищи - Деркач Сергей Вячеславович - Страница 4

В общем, в Пограничье я теперь, как к себе домой хаживаю. Нет, не скажу, что жизнь там хуже или лучше нашей, но все такое…чужое, что ли. И люди те же, и говор знакомый, и блага разные, а вот нет того раздолья да свободы души, как у нас, у магов. Люди здесь ходят, как зомбаки какие, честное слово: злато, работа, работа, злато, кутежи, машины вонючие, шубы, злато. Нет, не скажу, что бы у нас такого не было. Есть, конечно, любители покутить аль ограбить, аль на шее посидеть, однако мы – живые. Мы чувствуем, как растет травинка, о чем думает букашка там разная, как солнечный зайчик по цветам прыгает да с росой разговаривает, о чем вещает ветер да звезды соблазняет чем. У нас все – живое, и имеет место быть. А что в Пограничье? Мертвый воздух, земля под ногами неживая, асфальтом называется, реки такие загаженные, что даже рыба дохнет, зверье перепуганное по лесам бегает, разве что не заикается, трава чахлая, как Кощей в конце рабочего дня. Куда не глянь – везде люди бродят с такими глазами, словно и не они это вовсе, в мысли свои погруженные и на чем-то заторможенные. Да что взрослые! Детишки ихние сиднями цельный день за компьютерами да приставками сидят. То ли дело наши сорванцы, за которыми и на ковре-самолете не угонишься! Потому и беглецов быстро сыскиваем, ибо живыми они смотрятся на фоне всего этого царства сонного, выделяются уж больно. Тут уж какую личину не надевай, а натуры своей не скрыть.

В тот день доставил я в Приказ Кузьму Прыткого. Ох и прытким он оказался, даром что одноногий! Ему бы на Олимпийских играх в Пограничье выступать да злато зарабатывать. Цельное звено оборотней два дня его загоняли, загнать не могли. Пришлось мне, горемычному, метлу седлать да с воздуха сеть набрасывать. А как зельем сонным Кузьму опоили, так и назад воротили. В общем, проспался он в застенке, а там и на допрос ко мне привели.

– Ну, что, Кузьма, добегался? – спросил я, заходя в допросную.

Тот развалился на стуле, ногу единственную на стол забросил, на меня так нагло зырит. Ишь, насмотрелся зомбоящика и теперь, как говорят в Пограничье, под крутого косит.

– А ты, начальник, полегче, – это он мне говорит. – Я свои права знаю. Без адвоката ни слова не скажу.

Ишь ты, «без адвоката»! Будет тебе сейчас адвокат. Ногу его я одним ударом со стола сбросил, так что Кузьма ко мне спиной перекрутился, а потом ударил его волной воздушной меж лопаток. Бедный Кузьма личиком своим небритым так к стеночке шершавой и прилип. Он еще немного покочевряжился насчет своих правов и моих обязанностей, но не долго. Когда я его снова на стул усадил, был Прыткий ниже воды, тише травы. Спесь его да гонор куда и делись! Сел я напротив, посмотрел на него, да пожалел о содеянном. Испуганно теперь таращился на меня Кузьма, глазенки бегают, губы безмолвно шевелятся.

– Сказать чего хочешь? – спросил я.

Беглец токмо плечами пожал да голову опустил.

– Тогда я скажу, – я облокотился на стол, придвинулся к его голове. – Острог по тебе плачет, Кузьма, лет эдак на пять. Коль скажешь, по что в Пограничье подался, глядишь, порицанием да штрафом отделаешься, а нет – прямо отсюда и загремишь цепями.

Обычно я не занимаюсь беглецами. Мое дело – сыскать да на место доставить, но тут особый случай. Кузьма этот – фискал, доносчик, на наш отдел уже несколько лет работает. И коль скоро даже он лыжу навострил в Пограничье, знать, беда и впрямь надвигается не шуточная. Но, что страшнее всего – молчат, как он, абсолютно все, кого у Тропы задержали да назад вернули. Ни слова от них не добиться.

– Кузьма, пораскинь мозгами, – попросил я доверительно. – Что с тобой будет, коль в остроге узнают, кто ты есть на самом деле?

Угроза возымела действие. Прыткий вздрогнул, посмотрел на меня, как на прокаженного, снова опустил голову, и плечи его мелко затряслись. Плачет, что ли?

Оказалось, дрожал наш фискал. Когда он снова поднял голову, в глазах плескался такой страх, что я едва сдержался, дабы не отпрянуть.

– Ты не понимаешь, Алексич, – прошептал Кузьма. – И все вы здесь не понимаете. Грядет беда, большая беда. Ангелы уже заслали своего дружинника в Миры, грядет большой Передел.

– Ты что, ведьминого зелья опился? – холодея в душе, я попытался схохмить, но получилось, если честно, не очень.

– А ты почитай, почитай! – голос беглеца начал повышаться до истерических ноток. – Ключ потерян, границы стираются. Скоро Миры столкнутся, и тогда наступит Хаос. Только в Пограничье есть шанс укрыться всем, кто жить хочет! Только там!!!

– Ты что несешь? – попытался я его успокоить, но он меня не слушал, тараторил свое:

– Хранитель пытался Ключ собрать, да не поспел вовремя. А ты его еще и восвояси выставил. Три месяца – цельных три месяца потеряно! Время уходит. Еще немного – и начнется Передел.

– Постой-постой, – встрепенулся я, даже вскочил на ноги. – Что ты только что сказал?

– Мы все обречены. Спасение – только в Пограничье. Большой Передел не затронет его.

Кузьма замолк, но губы его продолжали шевелиться, словно он продолжал говорить. Информация, как говорят в Пограничье, стоила определенного внимания. Ее нужно было осмыслить, подтвердить, и только потом донести дэву.

Я приказал отвести задержанного в лечебницу, дабы наша ведомственная Яга привела его в чувство, а сам направился к Кальянычу. Из головы не шли слова Кузьмы. Он был слишком напуган, дабы врать сказку на допросе. Допустим, что он врет правду. Как сказал Кузьма? Хранитель попытался Ключ собрать, но его выставили. Мы или научники? Три месяца. Кто пересекал Тропу в тот час? Кого задержали мы и кого упустили? Был ли подобный случай у научников? Нужно дотошно перечитать Пророчество, до последней буквы, до последней точки, завитушки. Тревога в моей душе возрастала. Откуда Кузьма узнал о грядущем Переделе и Ангеле, засланном в Миры?

Кальяныча я сыскал без труда. В его отделе было тихо, токмо летописи шуршали, перелетая с места на место по указаниям подьячих, да перья скрипели. Вообще-то, бывший кощей – молодец. Подобрал себе таких работников, от которых шума – мало, а вот толку – хоть ведрами черпай и дна не видно. Все делается быстро, слаженно, а главное – в полной тишине. Любую, даже самую малую, ведомость тебе доставят в считанные мгновения, ничего не перепутают, а потом уложат все на места. Мне бы так научиться, а то даже в компьютере моем такой беспорядок, что любой черт оба копыта сломает.

По тонкой полоске песка я понял, что Кальяныч недавно куда-то выходил, но вскоре вернулся. Ага, так и есть. Сидит себе за столом возле самовара да, по обычаю, чаи гоняет. Любитель, знаете ли, в воздухе погонять несколько сортов чаев, смешать их, понюхать, а потом снова смешать, и лишь после этого заварить из них напиток. Впрочем, у каждого свои мухи в голове.

Раздался противный скрип. Это Кальяныч повернул голову, меня заприметил. Тоненькая струйка песка тут же осыпалась на пол и дополнила довольно приличную горку. Ясно, Матвеевны с самого утра не было.

– Чую, чую дух богатырский, – проскрипел Кальяныч, заканчивая гонять чаи.

– И тебе привет, кощей, – я без спроса подсел к его столу. – Как жизнь молодая? Смертушку твою еще не находили?

– В былые времена за такие разговоры я бы тебя в подземелье заточил да лет двести на цепи продержал, а теперь чего уж… Хороша жизнь. Недавно вот Айболит зубы новые мне вставил, старые-то стерлись.

– Так они у тебя железные были?

– Железные – не вечные. Говори, богатырь, зачем пожаловал, пока я добрый.

Ну, это он наговаривает на себя. Если честно, не припомню ни одного случая, когда бы он злым был. На прежней работе – да, случалось: и в подземелье людей упрятывал, и красавиц похищал за выкуп, и – чего уж греха таить – кушал царевичей да дураков разных. Но только в меру, согласно лицензии и не превышая лимита. Зато после работы – милейшей души злодей! С ним и про жизнь поговорить можно было, и помощь какую получить, ежели настроение есть. Я тех времен не помню, однако слухами, что земля полнится, до меня кое-какая информация доходила. Давно то было, одним словом. А теперь кощей вообще перестал злодействовать. Не по чину, говорит, да и душа не лежит. Говаривают даже, что вегетарианцем стал, мяса на дух не переносит, мол, на прежней работе аллергия выработалась. Чего не ведаю – того не знаю. А только за долгие годы работы сложились у нас отношения добрые, если не дружеские. Почему да как – ведать не ведаю.