Господин Никто - Райнов Богомил Николаев - Страница 32

С этими словами я подаю Мери Ламур подвеску, доставленную мне Франсуаз.

— Совсем как у него! — восклицает женщина. — Только и всего?

— Ничего другого пока не предпринимайте. Делайте вид, что ничего не произошло, вы ни с кем не говорили и ничего не знаете.

— Насчет этого можете быть спокойны. Знаю, что к чему, я в театре играла.

Она берет сумку и кладет эмблему в маленький кармашек.

— Только не оставляйте сумку где попало.

— Будьте спокойны. Сумка всегда при мне. А к чему вам менять этот медальон?

— Нужно. Потом вам объясню.

— Смотрите только, чтоб он меня не удушил. В приступе ревности он просто с ума сходит…

— Я же вам сказал: не волнуйтесь. Следуйте моим советам, и доживете до глубокой старости.

— Дай бог подольше быть молодой…

— С вашей комплекцией это не трудно. Вы очаровательная женщина, Мери! Рослая, округлая, настоящая женщина!

— Правда? — вспыхивает скорбящая и снова откидывается на спинку дивана, чтоб обнажить свои бедра. — А тут все живое на здешних выдр кидается…

— Вешалки для модного белья, — бросаю я с презрением. — Извращенность… А вы давеча положили на могилу покойного букетик незабудок…

— Я чувствительная до глупости, — признается Мери и еще больше обнажает толстые бедра.

— Это мне напомнило кое-что. В разговорах между собой Димов и Кралев никогда при вас не заводили речь о незабудках?

— Заводя разговор, они всегда меня прогоняют. Во всяком случае, не воображайте, что эти двое станут болтать о незабудках…

— Пожалуй, вы правы, — киваю я, посматривая на часы. — Думаю, что нам пора идти.

Мери, очевидно, готова немного задержаться, но не возражает.

— Вы тоже мне симпатичны, — говорит она с призывной улыбкой, приближаясь ко мне. — Надоело мне скучать со всякими стариками.

К концу этой фразы огромный бюст артистки уже притиснулся к моей грудной клетке. Мери Ламур ценный человек, по крайней мере в данный момент. Поэтому я подавляю в себе инстинктивное желание оттолкнуть ее и дружески заношу руку на ее радушные плечи. Однако чистая дружба ей не понятна, и в следующее мгновенье ее губы прилипают к моим.

— Вы заставляете меня терять голову, — бормочу я, слегка отстраняя ее. — К сожалению, времена очень тревожные и дорога каждая минута. Как вы отнесетесь к тому, чтоб встретиться завтра утром, часов в семь, здесь же?

— Часов в семь? Да я в это время еще сплю! Встречаться в семь часов утра. Такого я еще не слыхивала.

— Так диктуют обстоятельства. Постарайтесь ускользнуть незаметно для Димова. Опять здесь, ясно, да?

— Ладно, — вздыхает Мери. — Но знай, мой мальчик, только ради тебя я это делаю!

Она незаметно перешла на «ты», и это еще одна причина для того, чтобы ускорить наше расставание.

— Придется тебя женить, бай Марин, — говорю я. — Притом не позже завтрашнего дня…

— Ты что, поглумиться задумал надо мною? — словно ужаленный, подпрыгивает старик, хорошо зная, что я не из глумливых. — Младенов тебе не обезьяна!

Спускаются сумерки. Мы сидим на скамейке на мосту Искусств. Недалеко от нас, словно иллюстрация к названию моста, стоит художник-любитель с носом, похожим на клюв, в выцветшем берете и при скудном свете продолжает лепить и размазывать ножом краски по холсту. У любителя совсем невинный вид, но я все же мысленно измеряю расстояние, разделяющее нас, и прихожу к заключению, что он не может нас слышать. По другую сторону моста, уже значительно дальше, два парня и две девушки, облокотившись на парапет, открывают перед нами вид на свои тазовые части. Молодые люди наблюдают за приближающимся пассажирским пароходиком, залитым электрическим светом.

— От всех нас дело требует иногда неожиданных жертв. Завтра же придется тебя женить.

— А почему бы тебе самому не жениться? — язвит старик.

— Видишь ли, это вполне возможно, хотя я над этим не думал. Если ты категорически откажешься, придется мне пожертвовать собой.

Мы сидим так, что нам виден весь мост от начала до конца. Ничего подозрительного. Время от времени мимо нас торопливо проходят горожане и туристы с фотоаппаратами, глазеющие на Лувр и Институт.

— Димов должен исчезнуть, — возобновляю я разговор. — Иначе исчезнем мы с тобой. Димов исчезнет в ближайшее время. Но вместе с ним исчезнут и его деньги.

— Как так?

— А так: он приготовил завещание, по которому все остается Мери Ламур. Так что денежками воспользуется эта дама, а ее, как тебе известно, мало интересует наше дело, равно как и Центр. Мы не должны позволить ей растранжирить с разными мошенниками такое огромное состояние.

— А как же мы можем ей помешать?

— Один из нас должен жениться на ней и определить суммы в надежное место. Поначалу я думал, что ты это сделаешь, но раз ты упорно отказываешься…

— Погоди, — останавливает меня старик. — Если все так складывается и этого требуют обстоятельства, я, может быть, пошел бы на такую жертву. Младенов, как ты знаешь, никогда не щадит себя, если это нужно для дела. Вопрос в том, согласится ли Мери Ламур.

— Предоставь это мне. Она не согласится! Как это не согласится? Да она сочтет за честь и удовольствие стать супругой такого человека, как Марин Младенов.

— Что касается удовольствия, то тут я ничего сказать не могу, — бормочет старик. — Должен тебе признаться, Эмиль, поскольку мы люди свои, что с некоторых пор женщины для меня потеряли всякий интерес. Не знаю, можешь ли ты меня понять.

— Это не суть важно. Брак будет иметь чисто символический смысл. Кроме материальной стороны.

— А как насчет материальной стороны?

— Очень просто: мы заставим Мери закрыть счета и вложить суммы в доходные операции. Ты человек с незапятнанной репутацией, а Мери ничего не смыслит в этих делах. В общем, предоставь все это мне. Через несколько дней деньги будут переведены на твое имя.

— Хорошо, буду рассчитывать на тебя. И еще одно: я, как ты знаешь, человек широких понятий, но если наша приятельница пустится во все тяжкие, это может повредить моему имени, не говоря уже о материальном ущербе. Так что тебе придется потолковать с нею и о таких вещах. Я не стану вмешиваться, только пускай все же она соблюдает приличия…

— Не беспокойся. Мери вовсе не такая, какой ее подчас изображают. Иные глупцы склонны думать, что раз женщина была актрисой в кабаре, значит, она непременно шлюха.

Сумерки сгущаются. Деревья вдоль набережной становятся расплывчато-серыми и сливаются с сумраком. Длинный фасад возвышающегося напротив Лувра выступает черной стеной, а за ним в сиянии электрических огней трепещет небо. Художник убирает краски и уходит с мокрым холстом. Молодежи не видно. Мост опустел, и перед нами простирается Сена — далеко, до самой Карусели, сотканной из серебристых ореолов ламп.

— А что с операцией «Незабудка»? — спрашиваю я небрежным тоном.

— Какая «Незабудка»?

— Значит, ты не в курсе дела. Теперь тебе ясно, до чего дошли эти двое: не только деньги прикарманивают, но и проекты Центра прячут от тебя…

— Постой-ка, милый человек! Про какие такие незабудки ты толкуешь?

— И об этом скажу тебе, но только когда сам все хорошенько разузнаю. Сейчас займемся ближайшими задачами. Мы с тобой увидимся завтра ровно в половине девятого перед мэрией Девятого района. О невесте я сам позабочусь.

— Ладно. Отведи-ка меня куда-нибудь перекусить малость, а то мне уже прямо не по себе от голода.

— А Лида не будет тебя ждать? — спрашиваю я в надежде избавиться от него.

— Она сегодня с Кралевым.

— Значит, пошло дело…

— Ничего не пошло. Но Кралев до такой степени втюрился в нее, что не оставляет ни на час.

— Не советую тебе бросать ее в объятия Кралева. Не делай ее несчастной.

— Но я же тебе сказал, что он сам настаивает! Просто помешался человек! Я-то на тебя рассчитывал, если хочешь знать, но ты не оправдал моих надежд.

— Сейчас мне не до этого, бай Марин. Центр надо спасать.