Что может быть лучше плохой погоды? - Райнов Богомил Николаев - Страница 6

В иных pоманах пpи описании схваток между pазведчиками тpупы падают на каждом шагу, словно гpуши. Глупости. Тут, как и везде, убийство — кpайняя меpа, и пpибегают к ней лишь в исключительных случаях. Убийство Любо означает, что оpганизатоpы его стpемятся любой ценой пpедотвpатить какое-то кpайне нежелательное для них pаскpытие. Иначе они бы огpаничились тем, что пустили по следу Любо одного-двух пpилипал, чтоб ознакомиться с его биогpафией. Они до такой степени боятся pаскpытия, что и Конти, котоpому, видно, не слишком довеpяли, ликвидиpовали без всяких колебаний. Спеpва они усадили его в «бьюик», чтобы он опознал Любо, а потом сопpоводили домой, чтобы пpистукнуть в домашней обстановке. Разделались сpазу и с пpодавцом, и с покупателем. Если и Моpанди уготована такая же участь, тогда, считай, конец.

Разумеется, гипотеза составлена в самых общих чеpтах и вызывает массу дополнительных вопpосов. Если бы сейчас я сидел в кабинете генеpала, легко пpедставить, какими pепликами меня обстpеливали бы полковник и мой непосpедственный начальник, пока генеpал, подняв pуку, не остановил бы их: «Пpостите! К чему этот пеpекpестный допpос?»

Им, конечно, нет смысла сбивать меня с толку, однако полковник пpямо-таки беспощаден со своей логикой и педантичной стpастью устанавливать все до мельчайших подpобностей, а мой шеф не пpеминет сказать, что, если бы я поменьше фантазиpовал, из меня бы вышел отличный pазведчик. Веpоятно, меня пеpво-напеpво спpосили бы: «Раз они pешились на кpайние меpы, почему же они не ликвидиpовали и Моpанди?»

И это был бы удаp в самую точку. Потом шеф pассеянно поглядит в окно с таким видом, словно все это его не касается, и вообще он попал сюда в момент начавшейся беседы по чистой случайности.

Полковник же будет истязать мелочами. Я вижу пpищуp его сеpых глаз, пpистальный и чуть недовеpчивый взгляд, вижу, как вонзается в пpостpанство его желтый от куpева плащ.

— Когда Конти сообщил о сделке, пpедложенной ему Любо? До или после своей встpечи с Любо?

— Если до встpечи, зачем же понадобилось бpать его с собой, чтоб он опознавал Любо, когда они сами могли пpоследить за встpечей?

— А если он сообщил после встречи? Каким образом он мог снова найти Любо и направить «бьюик» по его следу?

— И потом. Если Конти информировал кого-то о своей встрече, как, по твоему разумению, в столь короткий промежуток времени можно было задумать и осуществить убийство?

И так далее и так далее, что ни вопрос, то крепкий орешек, и каждый такой орешек раскусывать мне самому своими собственными зубами, раз уж я сунулся к ним с подобной гипотезой.

Так как в последние дни у меня был избыток свободного времени, то на каждую загадку у меня уже готов ответ. Но что сделаешь, если дюжины две подобных вопросов сыплется на тебя неожиданно, в ходе совещания, а ты не имел ни малейшей возможности обдумать их заранее? Тут уж генерал разведет руками и скажет с видимым сочувствием: «Довольно. Пускай человек соберется с мыслями». С сочувствием, от которого — ты это ощущаешь — у тебя по спине скатываются струйки пота; и, пока ты выходишь в коридор, с одной стороны слышится голос полковника: «Вообрази себя на их месте: ты действуешь их методами, и ты так же умен, как и они, — не менее, но и не более». А с другой стороны голос шефа: «Поменьше воображай, побольше анализируй бесспорно данное. Фантазии, дорогой мой…»

Бесспорно данное… Я верчу это «бесспорно данное» и так и сяк, рассматриваю со всех сторон, фиксирую как набор деталей и как целое, пока бреду следом за толпами туристов по городу и, так же как они, проявляю откровенное любопытство. Проявлять-то я его проявляю, только и на этот раз не к Венерам Тициана, несмотря на врожденное уважение к натуре.

Честно говоря, я не люблю туристов. Но для таких, как я, очень удобно потонуть в толпе людей, которые мечутся с разноязыким говором, бросаются в гондолы, носятся по мраморным лестницам дворцов, хищно нацеливаются кинокамерами и фотоаппаратами в памятники, атакуют магазины сувениров и в конце дня, обессиленные, агонизируют под тентами кафе.

Исключительно удобно. Полнейшая анонимность. Но за удобство всегда приходится платить. Ведь тут все живет за счет иностранцев — городская власть, банки, отели, всевозможные развлекательные заведения, музеи, торговцы, лодочники, священнослужители, нищие, даже большая часть случайных прохожих, которые за скромное вознаграждение делятся своим запасом сведений об этом чудесном городе. На каждом шагу кто-то тебя подстерегает, на каждом углу кто-то выжидает, дерут с тебя «куверты», проценты на проценты, суют тебе входные билеты и почтовые открытки, вынуждая покупать вещи, которые тебе ни к чему, и ловкими неожиданными маневрами заставляют спрыгивать с набережной в коварно подставленные моторки, предназначенные для прогулок в Лидо.

Покорно прохожу через все испытания. Болтаюсь в лодках под палящим солнцем, плутаю по бесконечным дворцовым залам, забираюсь в сумрачные подземелья, торчу перед картинами и фресками, выглядываю с колоколен, слушаю залповые пояснения чичероне, у которого для любой достопримечательности есть несколько готовых фраз. Стоически выношу все, быть может, благодаря тому, что постоянно думаю о своем.

«Раз они решились прибегнуть к крайним мерам, почему же они не ликвидировали Моранди?»

Моя туристская одиссея длится две недели. Я воздерживаюсь от действий, которые в иных условиях предпринял бы незамедлительно. Самое главное — не пытаться следить за Моранди.

Почему не ликвидировали Моранди?

Его оставили в качестве приманки.

Возможен и такой ответ на вопрос. Пусть не самый верный, но достаточно вероятный, чтобы мне какое-то время держаться подальше от этой единственной исходной позиции. Есть, правда, еще одна — человек в зеркальных очках. Но в настоящий момент его поглотила неизвестность.

Я не до такой степени заражен туристическим легкомыслием, чтоб не заниматься и кое-какими полезными делами. Во-первых, я устанавливаю контакт с фирмой «Мурано», производящей венецианское стекло. Деловой разговор, ворох ценников, торг относительно комиссионных — вся эта комедия разыгрывается с одной целью: что-нибудь прояснить. Во-вторых, вооружившись адресами, взятыми из телефонного справочника, получаю необходимые сведения о предприятии «Зодиак» и о местожительстве Моранди. В-третьих, с учетом обстановки уточняю план действий.

И вот опять понедельник. Как и предыдущие дни, он проходит в суматошной беготне по мраморным лестницам и арочным мостам. И длится она до конца рабочего дня. А «Зодиак» кончает работу в шесть часов, так что в четверть седьмого я уже на террасе «Сирены», где можно выпить рюмку мартини. К счастью, через два дома от этого кафе находится квартира Моранди.

На небольшой площади перед кафе царит оживление, на террасе тоже довольно людно, так что, если понаблюдать с близкого расстояния, ничего не случится. Потягивая второй мартини, я вдруг обнаруживаю идущего в толпе Моранди. Все так же хорохорится, все в той же смешной серо-голубой шляпчонке с узкими полями. Моранди проходит неподалеку от моего столика, не обращая внимания на посетителей. На этом сегодня, пожалуй, можно поставить точку.

Оказывается нет. Полчаса спустя Моранди снова шествует по улице, на сей раз в обратном направлении. Поравнявшись с террасой, он круто поворачивает в мою сторону, однако проходит мимо и, небрежно пнув свободный стул, садится за соседний столик ко мне спиной.

Он, как видно, свой человек в этом кафе. Обменявшись с кельнером несколькими словами относительно того, как было жарко сегодня, Моранди заказывает двойной чинзано со льдом. У меня рюмка уже пустая, и, как известно, посетитель, сидящий за пустым столом, всегда вызывает подозрение. Поэтому я делаю знак кельнеру и заказываю ужин. Заказываю придирчиво, оговаривая все до последней мелочи, обращаю внимание официанта на то, какими должны быть мясо и гарнир. И вообще даю понять, что я пришел сюда не ради карих глаз хозяйки заведения, кстати сказать уже не молодой и больше чем просто располневшей особы.