Оракулы перекрестков - Шауров Эдуард - Страница 1

Эдуард Шауров

Оракулы перекрестков

Глава 1

По-арабски гора будет — джябаль, а если скала, то сахра. Чайник из Русского Пекина назовёт гору — шан, житель Хадаш Иерусалима — хар. На арси можно сказать: гоха, или гаха, или кайха, в зависимости от диалекта. А на чёрном трэче следует говорить: шапка.

Бенджамиль Френсис Мэй протянул руку и задумчиво вывел на оконном стекле иероглиф «шан». За окном сияли снежными изломами островерхие конусы Скалистых гор, желанные и пугающие. Они походили на зубы исполинского дракона, больного кариесом. Ледяной воздух вокруг изъеденных осыпями склонов был так чист и прозрачен, что при желании можно было различить на белой поверхности ледника пять-шесть темных точек. То ли вереница людей, то ли стадо животных, если в Скалистых горах ещё водятся животные.

Всматриваясь, Бен приблизил лицо к окну и сразу же представил себе альпинистов в оранжевых и жёлтых куртках. Они шаг за шагом размеренно поднимаются по склону, терпеливо вбивая тупые шипастые носы ботинок в твёрдую корку наста. Черные блестящие цилиндрики очков, седая от изморози щетина на скулах, облачка пара срываются с сухих, обветренных губ при каждом выдохе… Бенджамиль Мэй вздохнул. В наши дни едва ли найдутся охотники до горных походов. Да и корпорация подобных глупостей не поощряет — не эргономично.

Бен ещё раз вздохнул и отвернулся от окна. Не было никаких альпинистов, и Скалистых гор не было, не было стекла, не было даже оконного проёма. Сплошная иллюзия. Бенджамиль в четыре шага пересёк свой маленький кабинет и выключил три-М-проектор. Тонкая серебряная фольга горных вершин скомкалась, теряя очертания.

Психологи утверждают, что в каждом рабочем кабинете непременно должно быть окно, хотя бы одно, хотя бы голографическое. Непременно! За это окно Бен готов был простить психологам ежемесячные тесты на социальную пригодность, мучительные, точно ожидание приёма у стоматолога.

Раньше Мэй делил кабинет на семнадцатом этаже с двумя другими переводчиками, и в кабинете было настоящее окно. Из него, без вариантов, открывался вид на жёлто-зелёный сектор делового кольца. Бенджамиль правил машинные переводы с франглийского на евро, вручную переводил шибко важные депеши из Поднебесной вперемешку с отчётами из АрША и время от времени поглядывал в окно на стену «Дэнк Шрифт Билдинг», занимавшую четверть горизонта.

Теперь Бен находился в прямом подчинении у толстяка Ху-Ху. Ху-Ху считался самым перспективным из молодых хайдраев среднего звена, носил туфли из настоящего войлока и воображал себя чистокровным земляным мандарином, хотя мало кто в компании не знал о его малайском происхождении.

В нынешнем положении Мэя были и преимущества, и недостатки. Зарплата выросла почти в полтора раза, зато ничем, кроме арси, Бен больше не занимался — ни китайским, ни франглийским, ни арабским. Только пятнадцать диалектов помоечного жаргона. Ну и ещё немного трэча, который ничем не лучше арси. Впрочем, жаргоном буферного кольца Бенджамиль занимался сугубо из баловства. Корпорация сбывала лицензионные наркотики крупным бандам из Сити, и мелочь из чёрного буфера никого не интересовала, скорее мешала отлаженному ходу бизнес-машины. Так что практической пользы знание трэча Бену почти не приносило, просто его страшно увлекало вылавливание из телефонной сети непрерывно мутирующих слов. К преимуществам относилось и то, что теперь Мэй мог участвовать в живых переговорах, то и дело происходивших на периферии чёрного буфера. Это оказалось не так страшно, как он думал поначалу, это будоражило воображение и вносило в размеренную жизнь простого клерка немного разнообразия. А вот с переездом на тридцать пять этажей вниз, поближе к резиденции патрона, Мэй никак не мог определиться, хорошо это или не очень. С одной стороны, теперь он мог лицезреть склоны Скалистых гор или кабестаны портовой линии Нового Лиссабона вместо стены «Дэнк Шрифт Билдинг», с другой стороны, четыре миллиона тонн стекла и железа над головой действуют на человека особенно угнетающе, если его кабинет находится на пятьдесят метров ниже уровня моря.

Пройдясь по комнате взад-вперёд, Бен остановился перед своим столом. В душе он глубоко ненавидел любые проявления беспорядка, наверное, именно поэтому на его рабочем месте всегда царил бардак. Сокрушённо вздохнув, Бенджамиль кое-как собрал в стопку интерактивные пластинки официальных предписаний и, не разглядывая, сгрёб в выдвижной бокс информационные капсулы.

Наведя таким образом относительный порядок, молодой человек присел на край стола и принялся вспоминать альпинистов. Когда-то отец, покой его праху, оставил Бенджамилю отличную коллекцию древних двумерных фильмов. Теперь подборка старых импульсных дисков стоила немалых денег, но Бен ценил её не только как коллекционный экспонат, ему действительно нравились старые фильмы. Постепенно он перевёл почти все записи в формат би-4 и время от времени пересматривал то один, то другой. Имелась среди любимых видео историй парочка про скалолазов и горные восхождения. Так что, как выглядят и что делают альпинисты, Мэй знал досконально.

— Ти-ли-ли, — пропели часы в клипсе наушного телефона, — три-ри-ти, пора идти.

— Очень любезно с вашей стороны. Спасибо, что напомнили, — пробормотал Бенджамиль, поднимаясь со стола.

Он подошёл к двери, пригладил жёсткие, обесцвеченные пергидролем волосы и осторожно выглянул в коридор. Ни души! Только за углом в отдалении певуче гудит пылесос уборщика. Полсотни шагов по абсолютно пустому коридору, лифтовый холл и абсолютно пустая кабина с зеркальными стенами. Тысяча экспонатов дактилоскопического музея на тёмном стекле панели с номерами этажей. Бен нажал на восьмой, и лифт плавно пошёл вверх. Какое всё-таки удовольствие ехать в лифте, который движется плавно и поступательно, а не дёргается, как паралитик, останавливаясь через каждые три секунды.

На восьмом этаже Бен покинул раковину кабины, тихо сомкнувшую створки за его спиной, вышел в центральный коридор и, ловко ухватившись за бегущий поручень, шагнул на узкую полосу абсолютно пустого слипвея.

Бен скользил мимо закрытых дверей рабочих комнат, мимо светильников, мимо указателей на станах, и голова его с каждым поворотом становилась всё легче и беззаботнее, теряя на ходу служебные мысли и заботы. Перед табельной машиной поручень замедлил бег, и Бенджамиль шагнул на незыблемую пластиковую твердь пола.

Возле самого турникета за идеально гладким и пустым столом сидел менеджер контроля за табелем мастер Краус, длинный, надменный евроид с мутными глазками и глубокой залысиной на лбу. Бену нравилось считать, что мастер Краус сидит за своим столом день-деньской, не отлучаясь ни на обед, ни даже по нужде, для пущей надёжности привинченный к жёсткому сиденью огромным ржавым болтом. Однако фантазии Бена нисколько не мешали желчному, вечно чем-нибудь недовольному менеджеру занимать довольно высокую должность, неустанно гордиться чистотой своего евроидного происхождения и при каждом удобном случае делать Мэю выговоры и замечания. Надо отдать должное, память у этого в общем-то глуповатого субъекта была просто феноменальная. Бен отвечал Краусу взаимной любовью и поэтому старался, проходя мимо табельщика, приветливо улыбаться от уха до уха.

— Мистер Мэй, если не ошибаюсь, — проговорил Краус, собирая губы в куриную гузку, — вы опять нарушаете рабочий график?