Париж - Моруа Андре - Страница 3

Некогда в Лувре находились мастерские художников, квартиры придворных, караульные помещения. Ришелье разместил там Монетный двор и Королевскую типографию. Это был не дворец, а целый город. Оставалось закончить восточный фасад. Людовик XIV потребовал от Бернини проект, но он не был осуществлен. Потом поручил Перро возвести красивую колоннаду, которая стоит лицом к Сен-Жермен л'Оксерруа. По стилю она резко отличается от флорентийского Лувра эпохи Валуа. Признаюсь, что не вижу ничего плохого в этом несоответствии. Великая страна, у которой большое прошлое, строится последовательным наслаиванием цивилизации. В этом ее характер и ее сила. Почему не признать этого многообразия и почему бы зданию, которое росло веками, не сохранить следы его происхождения?

Лувр

Пересечем теперь мост Искусств. Этот мост приведет нас к полукруглому зданию, в центре которого возвышается купол. Это здание было сначала дворцом Мазарини, потом Коллежем Четырех Наций, теперь это Институт Франции, под знаменитым куполом которого находятся пять академий. В день приема в члены Французской Академии я поведу вас в маленький скромный зал, где в торжественных случаях теснятся все сановники государства, вся слава Франции. Вам скажут, что Французская Академия несовершенна и неполна, что в ней отсутствуют великие писатели, что иногда избирают людей, чьи литературные произведения ничтожны. Вы ответите, что все, созданное человеком, несовершенно, что если Академия и забыла о нескольких гениальных людях, то собрала она гораздо больше; что ее основатель не предназначал ее исключительно для писателей; что ее традиция, имеющая трехвековую давность, требует выбирать академиков среди прелатов, военных, дипломатов и если находит, то и среди государственных деятелей. Вы услышите насмешки молодежи по адресу Академии, но ведь насмехаются лишь над тем, что уважают. Можно критиковать идею, будто литература, наука и искусство принадлежат государству, но «эта идея свойственна, как говорил Ренан, самой сущности французского духа».

На обоих берегах вдоль всей набережной вы увидите ларьки букинистов. Вы этого ждали: они составляют часть Парижа вашей мечты. Обычай раскладывать книги на парапетах восходит к XVII веку. Напрасно Людовик XIV, а за ним и барон Османн хотели изгнать букинистов, чтобы сделать линии каменных набережных более четкими; привилегия букинистов пережила все принудительные указы. «Согласимся с тем,- сказал Анатоль Франс,- что так как Сена – подлинная река славы, то выставленные на набережных ларьки с книгами достойно венчают ее…»

Букинисты на набережной

Витрины на улице Бонапарта

Почему рыться среди книг здесь доставляет больше удовольствия, чем в другом месте? Может быть, здесь можно сделать удивительные открытия? Приобрести за несколько франков редчайшие издания? Это бывает как исключение. Нет, скорее, потому, что букинисты, будь то старая женщина в черной шали, сидящая на складном стуле с грелкой у ног, или старик в изношенном пальто с поднятым воротником, одновременно живописны и сведущи. А главное потому, что за этими обложками с романтическими иллюстрациями видно сквозь оголенные деревья чистое и нежное небо Иль-де-Франс.

Один из коней Марли

Площадь Согласия ночью

Двор Дома Инвалидов

Чтобы найти книги и забавные безделушки, мы, если не возражаете, вновь поднимемся на улицу Бонапарта и спустимся по улице де Сен-Пер. Это улицы неожиданностей, улицы старинные и вольные. Витрины здесь восхищают своей небрежностью и простотой. Иногда среди табакерок с миниатюрами (дама в напудренном парике, кавалер ордена св. духа) и бесчисленных бюстов Марии-Антуанетты может затеряться какой-нибудь шедевр. Из запыленной папки торговец автографами извлекает паспорт Гвиччиоли, последней любовницы Байрона, подписанный послом Франции в Риме – Шатобрианом. Такие находки вознаграждают за труды. Помню о моей радости, когда я, о чудо, нашел на набережной Жевр комплект «Либерала», издававшегося в Италии Шелли и Ли Хантом, снабженного резкими отзывами Хогга, строгого друга обоих авторов.

Выйдя за пределы ныне упраздненного вокзала д'Орсэ на левом берегу и сада Тюильри на правом берегу, мы дойдем до Бурбонского дворца и до площади де ла Конкорд. На ходу обратите внимание на террасу де Фейан, музей Жё де Пом, посвященный импрессионистам, изобилующий шедеврами. Но вот и площадь де ла Конкорд. Остановимся. Нотр-Дам был нашим первым километром; площадь де ла Конкорд – вторым. Почему она кажется нам такой красивой? Из-за расставленных на ней весьма причудливых памятников? Обелиск Луксор в центре не отличается от всех остальных. Статуи городов величественны и банальны, хотя та, что изображает Страсбург, для которой позировала Жюльетта Друэ (возлюбленная скульптора Прадье, а затем в течение пятидесяти лет подруга Виктора Гюго), волнует французов воспоминанием о черной траурной вуали, под которой эта женщина долго казалась воплощением печали. Бронзовые канделябры – не более чем канделябры, и фонтаны – не болер чем фонтаны. Но весь ансамбль этого городского пейзажа – единственный в мире. Налево от вас – Елисейские поля, доходящие до Триумфальной арки; направо – листва Тюильри, обрамляющая Карусель и Лувр; перед вами два прекрасных дворца Габриэля развертывают свои колоннады, между которыми широкая и прямая улица Рояль открывает другие далекие колонны, а именно – Мадлен. Есть что-то прекрасное и законченное в этом упорядоченном размахе. Вы спрашиваете: «Почему площадь называется Конкорд?» Сначала она называлась площадью Людовика XV. Там была знаменитая статуя Любимца6*: «Добродетели пешком, Порок на лошади». Затем площадь стала площадью Революции, на ней были гильотинированы Людовик XVI и Мария-Антуанетта. Потом наступило время примирения, забвения и прощения. Слово «согласие» 7* казалось подходящим для выражения этих чувств. Это было пожелание.

Эйфелева башня

Если мы возобновим прогулку на пароходике, то проплывем между проспектом Альберта I (правый берег) и набережной д'Орсэ (левый берег). Будучи близко знакомой с господином де Норпуа 8*, вы знаете, что словом «набережная» во Франции чуть фамильярно называют Министерство иностранных дел. С этой же стороны вы обнаружите площадь Инвалидов, а в глубине – здание, созданное Мансаром. Надеюсь, у вас вырвется крик восхищения, так как в моих глазах этот памятник представляет самую сущность французского искусства. Его длинный фасад так же великолепен, как колоннада Лувра. Таинственно отступающий вглубь купол, соединение в нем зеленоватой бронзы и золота, очарование украшающих его трофеев – все это объединяется, чтобы придать зданию и своеобразие и классическое совершенство. Если вы войдете в него с другой стороны, через церковь, купол покажется вам менее загадочным, но могилы Наполеона, герцога Рейхштадтского, Фоша повергнут вас в меланхолическую грусть. Здесь опять нужен Гюго: