Самый короткий путь (СИ) - "Elle D." - Страница 64

вас выбрал граф Риверте, а вас. Вашу искренность, вашу проницательность, ваше

великодушие. Вы бы подружились с ними. Они сделали бы высший свет, тот, который вы

сейчас так наивно презираете, желанным и весьма приятным местом для вас. Ни в одном

другом месте мира вы не встретите столько выдающихся личностей, как при дворе Сианы,

Уильям. Ни один другой город не рождал столько умов, которым, по иронии, было бы

тесно в его стенах. Вам бы понравилось тут со временем.

Он говорил задумчиво, уверенно, но, казалось, без малейшего удовольствия, вовсе не

пытаясь успокоить и утешить Уилла, скорее, упрекая его, а в чём – он никак не мог понять.

В том, что ему могло бы понравиться то, что сейчас ему определённо никак не нравилось?

Что за ерунда…

– Не понимаете? – словно прочтя его мысли, сказал Риверте – и вдруг перевернулся на бок,

и глаза его сверкнули так, что Уилл едва не отпрянул. – Они бы поглотили вас, Уильям.

Они бы испортили вас. Этот город не может не нравиться, когда узнаешь его достаточно

хорошо. Но жить в нём можно, лишь если он вас поглотит. Это закон всех великих

городов.

«И не только городов», – подумал Уилл, чувствуя странный, безотчётный страх, который

нападал на него временами – совсем редко, и он никогда не мог понять, чего же,

собственно, боится рядом с человеком, которого любит больше всего на свете. Риверте

смотрел на него ещё несколько мгновений, потом резко наклонился и снова поцеловал, на

этот раз жёстко, властно, нетерпеливо. Его руки требовательным хозяйским жестом

обвились вокруг талии Уилла и перекатили его на спину, и Уилл задохнулся,

инстинктивно разводя колени в стороны, когда ощутил на себе вес горячего, жадного,

голодного тела – тела, которое хотело поглотить его, впитать и растворить в себе, слить с

собой, как это делают великие города и вообще всё великое.

И позволить этому великому впитать и поглотить себя, раствориться в нём – это было

прекрасно.

– Вы меня совершенно измотали, – пожаловался Риверте, отстраняясь от Уилла какое-то

время спустя. Уилл не ответил – ему не хватало дыхания, он всё ещё судорожно хватал

ртом воздух после бурного и продолжительного извержения. Риверте посмотрел на него

сверху вниз – он всё ещё был на Уилле, в Уилле. Уилл чувствовал, как медленно опадает в

нём могучая мужская плоть, и инстинктивно сжался, не желая, чтобы она покидала его

тело так скоро. Риверте продолжал смотреть на него, вмяв руки в подушку по бокам от его

головы, и Уилл молча потянулся к нему и припал к его губам обессиленным поцелуем,

который, он надеялся, ответит лучше всяких слов.

Риверте не шевелился и не отвечал, позволяя Уиллу целовать себя. Потом слегка

отстранился и осторожно сказал:

– Похоже, что я старею.

– Глупости, – устало фыркнул Уилл. – Вас по-прежнему с лихвой хватит на пятерых. И

если кто тут кого измотал – ох, ну словом, вы же сами всё знаете, дайте отдышаться, в

самом-то деле!

Риверте улыбнулся, сдержанно, но очень довольно. Этот разговор стал у них почти

ритуалом в последние месяцы – прошлой зимой Фернану Вальенскому стукнуло тридцать

пять, и он переживал по этому поводу намного сильнее, чем старался показать. Выглядел

он точно так же, как шесть лет назад, когда Уилл увидел его впервые, и так же, как в те

времена, устраивал своему любовнику выматывающие многочасовые марафоны, любя во

множестве поз и множеством способов до полного изнеможения – уиллова, а отнюдь не

собственного. И всё же Уилл замечал порой в нём легкую тень колебания, опасно

граничащего с неуверенностью – чувством, столь чуждым графу Риверте, что Уилл считал

своим священным долгом всячески способствовать его искоренению.

Он расслабился, не удержав лёгкий вздох разочарования, когда Риверте выскользнул из

него и неторопливо улёгся рядом. Уилл часто задышал, когда пальцы графа пробежались

по его лбу, небрежно убирая влажные от пота светлые пряди. Уилл смотрел в его лицо

слегка помутневшим взглядом, ещё не до конца опомнившись после излияния, и

чувствовал себя совершенно опустошённым, вымотанным, осоловевшим от счастья. В

этот миг он не помнил ни о чём – ни о сианской знати, ни о сире Ирене, ни о короле

Рикардо, который сказал… что же он там сказал?..

– Когда мы уедем отсюда? – хриплым шепотом спросил Уилл, и Риверте неопределённо

пожал плечами.

– Как только его величество бросит строить из себя девицу на засватанье и примет мой

план вторжения в Аленсию.

– Это долго?

– Это одному лишь вашему богу ведомо, Уильям, вот у него и спросите.

– Я хочу в Даккар. Вы обещали, что мы туда поедем, ещё прошлым летом.

– Значит, поедем, раз обещал. Я же обычно не лгу вам, не так ли?

«Да. Всего лишь недоговариваете», – подумал Уилл и закусил губу. А сам-то он чем

лучше? Обмен небрежными фразами о поясе и подвязках не шёл у него из головы, засел

там, колол ему мозг раскалённой иглой. Но он не спросил. Он знал, что не спрашивать –

лучше. Правильней. Он сам расскажет, если захочет… когда-нибудь.

– Мне кажется, король вас ко мне ревнует, – выпалил Уилл прежде, чем успел понять, что

говорит.

Пальцы, лениво блуждавшие по его мокрому лбу, остановились. Сонно прикрытые глаза,

почти чёрные в полумраке, расширились.

– Уильям, я хочу задать вам крайне важный вопрос.

– Слушаю, – с замиранием сердца ответил Уилл, и Риверте, не меняя смертельно

серьёзного тона, спросил:

– Вы в своём уме?

Уилл надулся и дёрнул головой, сбрасывая его ладонь со своего лба. Потом сел.

– Ладно. Я дурак. Вы это сегодня уже говорили, – раздражённо бросил он – и напрягся,

когда знакомые сильные руки легли ему сзади на плечи и потянули назад, прижимая к

широкой тёплой груди.

– Вы не дурак, Уильям. Вы дурачок. Это куда более простительно в вашем возрасте и с

вашей внешностью. На кой ляд королю ревновать меня к вам, если это соперничество,

буде кому-то взбредёт в голову использовать столь нелепое определение, проиграно им

ещё до начала схватки?

– В-вы говорите… – запинаясь, начал Уилл – и задохнулся, когда Риверте быстро поцеловал

его в висок.

– Я говорю, что только полный кретин в его летах может рассчитывать на то, что его

предпочтут юному, гибкому и развратному телу вроде вашего. Я, вы знаете, в

раздражении могу сказать о его величестве много нелицеприятного, но слыхали ли вы

хоть раз, чтобы я называл его полным кретином?

– Н-не… не припоминаю…

– Вот и я о том же, – сказал граф Риверте и, развернув Уилла к себе лицом, ещё раз доказал

ему, сколь привлекательно для него это юное, гибкое, развратное тело, которое Уилл

ненавидел за слабость, и которому был благодарен за то, что оно подарило ему любовь

этого человека.

Ну, может, и не любовь… скорее… ох, Уилл не знал, как это назвать. Да и какая, в конце

концов, разница, пока он рядом.

Следующее утро – или, вернее, следующий день, потому что Уилл, утомлённый

вдумчивыми ласками господина графа, крепко и сладко проспал до двух часов пополудни

– принёс новость, в равной степени обрадовавшую Уилла и огорчившую. Хорошо было то,

что они покидали королевский дворец. Плохо было то, что они не покидали Сиану –

Риверте всего лишь решил перебраться в свой столичный особняк, и слуга, принесший

Уиллу поздний завтрак, передал ему приказ сира Риверте немедленно собираться, дабы

покинуть королевский дворец ещё до нынешнего вечера.

Уилл редко испытывал чувства столь смешанные, как в ту минуту, когда подчинился

этому приказу.

Сианский особняк Риверте размерами, роскошью и укреплённостью мало чем уступал

иным из его замков. Он стоял, разумеется, в лучшем квартале Сианы, на небольшом холме