Смерть дня (День смерти) - Райх Кэти - Страница 71

Обычный, странным образом успокаивающий ритуал. Когда на юге возникает угроза снежной бури, закрываются школы, замирает жизнь города, обезумевшие люди сметают все с магазинных полок. Обычно буран так и не приходит, а если снег и начинает падать, на следующий день все тает. В Монреале к буре готовятся методично, без спешки, с сознанием, что "мы справимся".

Я занималась приготовлениями минут пятнадцать. Следующие десять минут мое внимание занимали новости. Небольшая передышка. Когда я выключила телевизор, беспокойство вернулось в полной мере. Я чувствовала себя жучком на булавке. Райан прав. Я ничего не могу сделать, и моя беспомощность только прибавляет тревоги.

Я начала готовиться ко сну, надеясь немного попридержать дурные мысли. Не сработало. Как только забралась в постель, воображаемые запруды прорвало.

Гарри. Почему я ее не слушала? Почему думала только о себе. Куда она делась? Почему не позвонила сыну? Почему не позвонила мне?

Дейзи Жанно. С кем она собиралась встретиться? Какой безумный план придумала? Сколько еще невинных душ планирует забрать с собой?

Хайди Шнайдер. Кто испугался малышей Хайди так, что прибегнул к жестокому детоубийству? Стали ли их смерти предвестниками нового кровопролития?

Дженнифер Кэннон. Амали Привенчер. Кэрол Кэмптуа. Была ли их гибель частью кошмара? Какие дьявольские нормы они нарушили? Или их смерть служила для исполнения адского ритуала? Неужели мою сестру ожидает та же участь?

Когда зазвонил телефон, я подпрыгнула и уронила фонарь на пол.

"Райан, – молила я. – Пусть это будет Райан, он поймал Жанно".

В трубке зазвучал голос моего племянника:

– О Боже, тетя Темпе. Ну и натворил я дел. Она звонила. Я нашел запись на другой кассете.

– Какой кассете?

– У меня старый автоответчик с крошечными кассетами. Та плохо перематывалась, и я вставил другую. И не вспоминал о ней, пока ко мне не зашла подруга. Я на нее сильно злился, потому что мы договорились на прошлой неделе погулять, но когда я за ней зашел, ее не оказалось дома. Она забежала сегодня вечером, я послал ее к черту, но она уверяла, что оставляла сообщение. Мы поспорили, я вытащил старую кассету и проиграл запись. Оно там и правда было, но и сообщение Гарри тоже. В самом конце.

– Что говорила мама?

– Злилась. Вы же знаете Гарри. Но в то же время боялась. Она звонила с какой-то фермы, хотела уехать оттуда, но никто не собирался везти ее до Монреаля. Похоже, Гарри еще в Канаде.

– Что еще она сказала?

Сердце билось так громко, что, наверное, даже племянник его слышал.

– Дела пошли неважно, и она хочет выйти из игры. Потом лента заела, или Гарри бросила трубку, или еще что. Я не понял точно. Просто сообщение закончилось.

– Когда она звонила?

– Пэм звонила в понедельник. Гарри оставила сообщение позже.

– У тебя нет индикатора даты?

– Машинку собрали во времена Трумена.

– Когда ты сменил кассету?

– В среду или в четверг. Не уверен. Но до выходных. Точно.

– Думай, Кит!

На линии послышалось жужжание.

– В четверг. Когда я вернулся домой с лодки жутко усталый, а кассета не желала перематываться, я просто вытащил ее и вставил другую. Да, именно тогда. Черт, значит, она звонила четыре дня назад или даже шесть. Боже, надеюсь у нее все в порядке. У нее был такой испуганный голос, слишком испуганный даже для Гарри.

– Кажется, я знаю, с кем она. Все будет хорошо. Я сама себе не верила.

– Скажите мне, когда увидите ее. Скажите, что я очень жалею, что так получилось. Просто не подумал.

Я подошла к окну и прижалась лицом к стеклу. Тонкая корочка льда превращала уличные фонари в крошечные солнца, а окна соседей в сияющие квадратики. Я думала о сестре, затерявшейся где-то там, посреди шторма, и по лицу катились слезы.

Я заставила себя лечь в постель, включила лампу и приготовилась ждать звонка Райана.

Время от времени лампочка мигала, свет становился приглушенным, потом все снова возвращалось к норме. Прошла вечность. Телефон молчал.

Я задремала.

Именно сон привел меня к окончательному прозрению.

32

Я смотрела на старую церковь. Кругом зима, все деревья стоят голые. Несмотря на свинцовое небо, ветви отбрасывают паутины теней на выветрившийся серый камень. В воздухе пахнет снегом, вокруг сгущается предштормовая тишина. Вдалеке виднеется замерзшее озеро.

Открывается дверь, и на фоне теплого желтого света вырисовывается силуэт. Он колеблется, потом направляется в мою сторону, пригнув от ветра голову. Человек подходит ближе, и я понимаю, что это женщина. Она одета в длинную черную мантию и покров.

Женщина приближается, и появляются первые хлопья снега. Незнакомка несет свечу, и я понимаю, что пригибается она, чтобы защитить пламя. Удивительно, как оно до сих пор не погасло.

Женщина останавливается и кивает. Покров уже засыпан снежинками. Я пытаюсь разглядеть ее лицо, но оно то проясняется, то снова подергивается дымкой, как камешки на дне глубокой реки.

Она поворачивается, и я следую за ней.

Женщина все удаляется и удаляется. Я в тревоге пытаюсь настичь ее, но тело не слушается. Ноги наливаются тяжестью, и я не могу идти быстрее. Она исчезает за дверью. Я кричу, но звука нет.

Потом я оказываюсь в церкви, все погружено во мрак. Каменные стены, земляной пол. Громадные резные окна уходят ввысь, в темноту. Снаружи, как дым, вьются крошечные снежинки.

Я не помню, зачем пришла в церковь. Чувствую себя виноватой, потому что это важно. Кто-то послал меня, но кто?

Я бреду в полутьме, смотрю вниз и замечаю свои голые ноги. Мне стыдно, потому что я не помню, где оставила ботинки. Я хочу выйти, но не знаю, где дверь. Я понимаю, что, если не выполню задание, меня не выпустят.

Я слышу приглушенные голоса и иду на их звук. На земле есть что-то неопределенное, образ, который я не могу распознать. Я иду к нему, и тени распадаются на отдельные предметы.

Круг из свернутых коконов. Я смотрю на них. Слишком маленькие для человеческих тел, но по форме похожи.

Я подхожу к одному из них и отворачиваю край материи. Приглушенное жужжание. Откидываю ткань, вырывается туча мух и улетает к окну. Стекло затянуто туманом; я смотрю, как насекомые направляются к нему.

Опускаю глаза к кокону. Не тороплюсь, потому что он не может быть трупом. Мертвых так не заворачивают.

Но я ошибаюсь. Знакомые черты. На меня смотрит Амали Привенчер, ее лицо похоже на карикатуру в серых тонах.

И все-таки я не могу торопиться. Перехожу от свертка к свертку и отпускаю мух в темноту. Белые лица, остановившиеся глаза, я никого не узнаю. Кроме одного.

Размеры подсказывают мне прежде, чем я разворачиваю саван. Он настолько меньше остальных. Я не хочу смотреть, но не могу остановиться.

Нет! Я пытаюсь не верить собственным глазам, но не получается.

Карли лежит на животике, ручки сжаты в кулачки.

Потом я вижу еще два крошечных свертка, они лежат рядом.

Я кричу, но снова не слышу звука.

Мне на плечо опускается рука. Поднимаю глаза и вижу свою проводницу. Она изменилась, или просто прояснился ее образ.

Монахиня, потертые и заплесневелые облачения. Когда она движется, я слышу хруст суставов, чувствую запах мокрой земли и разложения.

Я поднимаюсь. Ее шоколадная кожа покрыта красными сочащимися язвами. Я узнаю Элизабет Николе.

"Кто ты?"

Я задаю вопрос мысленно, но она отвечает:

– Надень наряд, чей черен цвет.

Я не понимаю.

– Зачем ты здесь?

– Невольная Христова невеста.

Потом я вижу еще одну фигуру. Она стоит в отдалении, приглушенный отсвет снегопада скрывает ее черты и окрашивает волосы в тусклый серый цвет. Наши взгляды пересекаются, и она открывает рот, но я не могу разобрать слов.

– Гарри! – кричу я, но мой голос теряется.

Гарри не слышит. Она протягивает руки, ее губы шевелятся, черный овал на фоне призрачного лица.