Изгнанник (СИ) - Хаецкая Елена Владимировна - Страница 62

Старший из мальчиков набросился на женщину-охотницу и впился зубами ей в плечо, пачкая своей кровью ее одежду. Пока та отбивалась, младшая из девочек сжала руку в кулачок и изо всех сил ударила злодейку в нос.

Это она умела, потому что родилась уже готовой драчуньей; уж такой ее изначально задумывала мама.

Охотница вскрикнула, а ее спутники-мужчины разом повернулись и нацелили пистолеты на старшего брата и младшую сестру.

Тогда самый маленький из всех, косматый тролленок, взмахнул руками и прыгнул на одного из этих сильных, вооруженных мужчин. От неожиданности охранник сдуру пальнул и попал в своего товарища; тут-то все повалились друг на друга, смешивая человеческую кровь с троллиной. Охотница кричала, как безумная, потому что косматый мальчик выдергивал у себя шерсть и запихивал комки в нос и в глаза ненавистной женщины, укравшей его мать. А шерсть у тролленка была очень грязная.

Мертвый охранник всем мешал, и об него все спотыкались. Живой охранник продолжал размахивать пистолетом, но тут с пушечным грохотом лопнула одна из цепей, и здоровенный тролль — обладатель басового голоса — с размаху ударился всем телом о раскаленную решетку. На его коже остались вертикальные полосы, ярко-красные и дымящиеся, однако прутья выскочили из гнезд и празднично запели на полу, а тролль вырвался на свободу.

— Я знаю, что случилось дальше. Он увидел старшую сестрицу в лохмотьях, которые едва прикрывали ее тело, да так и застыл на месте, — сказала Енифар. Она кивнула, отвечая своим грустным мыслям, и вздохнула: — И охранник сразу же застрелил этого тролля. Но зато тот умер, любуясь прекрасной женщиной, поэтому его последний вздох был счастливым.

— Откуда тебе известны такие вещи? — удивился тролль, который рассказывал девочке эту сказку.

— Наверное, видела во сне, — ответила Енифар. — А ты разве нет?

Он пожал плечами.

— Смерть на глазах троллихи — лучшее доказательство любви, если другие доказательства запрещены или невозможны. У людей это по-другому. Когда люди говорят, что «умирают от любви», это просто-напросто означает, что им скучно.

— Если бы люди действительно умирали от любви и больше ни от чего другого, — презрительно сказала Енифар, — они бы жили вечно.

Жила однажды красавица, ее звали Бээву. У нее были толстые косы, каждая толщиной в ляжку. Когда она укладывала волосы баранками вокруг ушей, то казалось, будто у нее три головы вместо одной.

У нее был отец, а у отца было четыре коровы. Бээву очень любила этих коров и ходила их пасти. Однажды на коров напал Зверь Лесной, но Бээву схватила Зверя за переднюю и заднюю лапы и разорвала на кусочки, а его внутренности скормила своим коровам.

Вечером она отправилась доить коров.

Коровы встретили ее веселым мычанием, а Бээву поставила ведро, уселась на маленькую скамеечку и взялась за дело. Она надоила целое ведро отборнейшего и густейшего молока, процедила его сквозь толстую сеть, сплетенную из ее собственных волос, перелила в кувшин и понесла в дом.

Тем временем к отцу приехал в гости один тролль по имени Хонно. Это был очень красивый молодой тролль, с густыми синими волосами и одной белой прядью на затылке. У него были черные глаза и розовые губы, такие нежные, что впору было принять их за раздавленные лепестки, прилипшие к лицу.

Когда Хонно увидел Бээву, то потерял дар речи, а она поставила молоко на стол перед гостем и своим отцом и сама уселась рядом, сложив руки на коленях.

На самом деле мысленно она насмехалась над Хонно, и уж он-то об этом сразу догадался, потому что Бээву ему очень понравилась. А отец девушки ничего не понял. Для начала он посмотрел на молоко и увидел, что оно розовое.

— Разве наши коровы доятся розовым молоком? — строго спросил отец Бээву.

Бээву сказала:

— Как видишь.

— Но это очень странно, — продолжал ее отец, — сколько я держу коров, их молоко всегда было белым.

— А сегодня оно розовое, — упрямо сказала Бээву, — потому что наши коровы наелись окровавленных внутренностей Зверя Лесного.

Отец разгневался на Бээву, он встал и хлопнул кулаком о ладонь.

— Как ты могла так поступить с нашими коровами! — вскричал он. — Ведь теперь они захотят питаться только свежим мясом, уж я-то знаю. Стоит скотине отведать окровавленных внутренностей, и уже не заставишь ее есть траву, как раньше. Где я найду столько Зверей, Лесных и Степных, чтобы прокормить четырех коров, да еще пятую корову впридачу?

Бээву затрясла своими пышными волосами и затопала ногами, не вставая, впрочем, со скамьи. Левым коленом она проломила стол, а правым ухитрилась ударить гостя, причем совершенно того не желая.

— Не называй меня коровой, отец, потому что у меня нет рогов и я не даю молоко!

— Зато ты глупа, как корова, и у тебя есть хвост! — сказал отец. — И за то, что ты испортила мое чудесное стадо, я приказываю тебе уйти из моего дома и не попадаться мне на глаза десять лет.

Бээву сказала:

— Сам уходи, если не любишь розовое молоко, а мне и такое нравится.

Тогда отец схватил ее за волосы и силком вытащил из своего дома, а под конец наградил хорошим пинком, так что Бээву пролетела через весь двор, протаранила стену сарая, снесла ворота и только на краю пастбища упала на землю.

Тролль Хонно выпил все розовое молоко, какое только было на столе, включая и лужицы от разлитого, вежливо облизал кувшин и сказал отцу девушки:

— Если ты позволишь, я догоню ее, поймаю и женюсь на ней.

— Хо-хо, — проговорил, пыхтя, отец Бээву, — что ж, давно я не видывал молодых троллей, разорванных пополам. А мои коровы, сам видишь, приохотились теперь к живому мясу, так что недолго тебе осталось ходить в женихах. Ступай, если так хочешь, догони Бээву и попробуй укусить ее за хвост, авось она размякнет и согласится стать твоей женой.

Получив, таким образом, согласие отца девушки, Хонно выбежал из дома. Он торопился догнать Бээву, но той уже и след простыл.

Хонно долго бегал по окрестностям, а отец Бээву стоял на крыше своего дома, откуда хорошо было видно на много полетов стрелы вокруг, и громко смеялся.

Наконец Хонно устал, и от насмешек, и просто от того, что утомился, и пошел в лес. Он брел, не разбирая пути, заблудился, проголодался, захотел пить, проклял все на свете и больше всего — розовое молоко, потом подумал о косах Бээву и громко завыл.

И словно бы в ответ донесся чей-то отчаянный вой. К первому голосу прибавился второй и третий, а четвертый голос скулил и рыдал на все лады.

Хонно приободрился и начал продираться туда, откуда доносился этот хор. И скоро он увидел одноглазого тролля, который застрял в зарослях, и притом застрял намертво.

Волосы этого тролля запутались в густых ветках кустарника, и чем больше бедняга мотал головой и дергался, тем хуже ему приходилось. На его голове, по правде сказать, не осталось уже ни одного волоса, который не обвился бы вокруг какого-нибудь прутика, и при том не по одному разу.

Одежда этого тролля зацепилась о колючки. Она была прочной и потому не хотела рваться, и чем яростнее злополучный пленник бился в своих путах, тем хуже ему приходилось: все больше и больше колючек впивалось в его тело.

Ноги тролля увязли в трясине почти по колено, и только гибкие ветки кустарника, к которым он, можно сказать, прирос, не позволяли ему провалиться туда по пояс, а то и ухнуть с головой.

Он пытался высвободить ноги, но обувь у тролля была хорошая, крепкие ремни обвивали колени и бедра и надежно удерживали сапоги на месте, так что выдернуть ноги из западни тролль также не мог.

А рядом с этим троллем сидели Зверь Лесной и Зверь Степной и жалобно выли…

— Погоди-ка, — прервал тут Енифар ее собеседник, — так ведь Зверя Лесного только что поймала та троллиха, Бээву. Поймала и разорвала его на куски голыми руками! Как же получилось, что он, целехонький, сидел рядом с попавшим в ловушку троллем и выл?

— Да так и получилось, — с досадой отвечала Енифар, — что это был другой Зверь Лесной. Что, один только на свете Зверь Лесной? Их много! И когда я говорю «Зверь Лесной», я имею в виду одного из множества… Чего ж тут непонятного?