Сокол и огонь - Райан Патриция - Страница 39

Торн смотрел прямо на нее. Встретившись с ней взглядом, он растерялся, резко отвел глаза и повернулся к Райнульфу, который наклонился к сидящему спаниелю и почесывал ему брюхо.

— Как ты узнал о ее существовании? — спросил его Торн.

Этот вопрос озадачил его друга, видно, он не сразу его понял.

— Я хочу сказать… когда ты обнаружил, что у тебя есть сводная сестра?

— А, ты вот о чем!

Райнульф выпрямился и посмотрел в сторону сада. Теперь они вместе наблюдали за Мартиной, которая в этот момент сорвала какой-то листик, растерла его между пальцами и поднесла к носу. Улыбнувшись, она вдохнула его терпкий аромат.

— Мне было шестнадцать, — начал Райнульф. — Я приехал домой, в Париж, на рождественские каникулы. Однажды мой старший брат Этьен и я отправились на верховую прогулку. Ему в то время было девятнадцать и он был большой щеголь. В отличие от меня он был очень светским, любил мирские удовольствия. Ну вот, приехали мы в какую-то деревушку, не очень далеко от нашего замка. Отец дал нам какое-то поручение, уж не помню теперь какое. Этьен вдруг вытянул руку и сказал: «Посмотри туда!» Я взглянул и увидел выходившую из церкви светловолосую девочку с маленьким ребенком на руках. Когда я спросил у брата, знает ли он ее, он ответил, что никогда не видел ее раньше, но знает, что о ней тут говорят, будто У нее есть богатый любовник, который намного старше ее и живет где-то далеко отсюда, и что ребенок, которого она держит на руках, — это ее незаконнорожденная дочь от этого человека.

— Это была Адела? — пробормотал Торн.

— Да, — кивнул Райнульф. — Однако в то время ни я, ни мой брат ничего не знали об Аделе. Ей, наверное, было лет пятнадцать, но выглядела она еще моложе. Она казалась слишком юной, чтобы быть чьей-то любовницей, и уж тем более чтобы иметь ребенка. — Он вздохнул и продолжал: — Этьен сказал, что пора бы мне уже познать женщину. Когда ему самому было четырнадцать, отец купил ему женщину и вот теперь он собирался сделать то же самое для меня. И посчитал, что эта девочка вполне подходит для этой цели. Мужчина, который содержал ее, часто отсутствовал, и она почти все время была одна…

Я тогда действительно хотел женщину и постоянно думал об этом, но в моих мыслях была именно женщина, старше и опытнее меня, из плоти и крови, а тут худенькое дитя, кожа да кости, которую я даже не воспринимал как женщину.

— И ты отказался.

— Да, но Этьен не стал меня слушать. Он уже все решил за меня. Нагнав ее за углом, он предложил ей при-грошню монет за то, чтобы она отвела меня в свой дом. Это было ужасно. Она испугалась, а ребенок расплакался. Потом я узнал, что ей было известно, кто мы такие. Представляешь, каково было ей? Получить такое предложение от сыновей человека, являющегося отцом ее ребенка. Она убежала, и я еле удержал брата от погони.

— Он, должно быть, разозлился на тебя за то, что ты нарушил его планы?

— Да, и даже пожаловался на меня отцу. Рассказал ему все, как было.

— И отец сказал вам, кто была эта девушка?

— Нет. На следующее утро он приказал нам оседлать лошадей и следовать за ним. Мы прискакали в маленькую глинобитную хижину, недалеко от той деревушки, где мы повстречались со светловолосой девушкой. Он завел нас внутрь, и там мы увидели ее с ребенком на руках. Этьен обрадовался, ткнул меня в бок и сказал на ухо: «Видишь? Что я тебе говорил? Он купил ее для нас обоих!». А отец, положив руку ей на плечо, сказал: «Наступило время представить вас друг другу. Это Адела». Моему братцу не терпелось и он не слушал, что говорит отец. Отшвырнув свой плащ, Этьен принялся расстегивать пояс на штанах.

— А твой отец? Что сделал он?

— Он взял ребенка из рук девушки, поднес его к нам и сказал: «А это ваша сестричка. Ее зовут Мартина». Сначала мы ничего не поняли, а когда до нас дошел смысл сказанного, то Этьен… он просто пришел в бешенство. Весь покраснел от ярости и ужасно кричал на отца, даже обвинял его в том, что он подсыпает яд матери в пищу, чтобы извести ее и жениться на этой девке. Потом обратил свой гнев на девушку, назвал ее шлюхой и сказал, что ребенка надо бросить в лесу на съедение диким зверям. Затем он схватил свой плащ, вскочил на лошадь и ускакал.

— А ты? Ты тоже уехал?

— О Господи, нет. Я остался… я был… как будто загипнотизирован. Стоял и смотрел на ребенка, которого держал на руках мой отец, на мою сестру. Надо же, у меня есть сестра! Она была такая розовенькая, такая крохотная. Крики Этьена напугали ее, и она расплакалась. Отец смотрел на Аделу. Я раньше никогда не видел, чтобы у него было такое беспомощное выражение лица. Он протянул ей Ребенка, а я шагнул вперед и взял младенца из его рук. Она была легонькая, как пушинка, и теплая, от нее пахло молоком. Я начал баюкать ее, успокаивать, говорил ей: «Ну, ну успокойся. Успокойся крошка». И она заснула у меня на руках. Я почувствовал… ну, в общем, это чувство трудно описать словами.

— Можешь не объяснять. Мне оно знакомо, — сказал Торн, его голос слегка задрожал. — У меня тоже была сестра.

Мартина срезала красивый розовый цветок и воткнула его в заплетенную косу. Торну было приятно видеть, как она украшает себя, раньше он не замечал, чтобы она уделяла внимание своей внешности.

Райнульф кивнул.

— После этого я целых десять лет не видел свою сестру, — немного помолчав, продолжал он. — Вернувшись из крестового похода, я преподавал в университете, когда из Руана прибыл гонец. Наша мать умирала. Я вернулся домой, ну а что было потом, ты уже знаешь. Матушка умерла, отец женился на леди Бланш, а Адела, — он медленно покачал головой, — Адела обвязала шею веревкой с камнем и утопилась.

Торн повернул голову вслед за ним и посмотрел на Мартину, которая перебиралась через низкую живую изгородь, отделяющую луг от монастырского сада.

— А Мартина, — добавил Торн, — осталась одна в лесу погибать от голода.

Райнульф опять покачал головой, по его лицу пробежала тень.

— Когда я нашел ее, она была еле жива; вся мокрая, дрожащий скелетик в юбке. Хотя, по правде говоря, она была не такая уж маленькая. Для своих десяти лет она была очень крупная, с длинными руками и ногами. Уже тогда было заметно, что она будет высокой. Я бы узнал ее в любом случае, ведь она была удивительно похожа на отца. Мартина никогда не была красавицей, думаю, что и сейчас о ней этого не скажешь, но в ней всегда было что-то особенное. Этот свет в глазах, эти искорки, говорящие о незаурядном уме и темпераменте. Наверное, это звучит странно.

— Нет-нет, — заметил Торн. — Я прекрасно понимаю, что ты имеешь в виду.

Он не сказал только о том, что, по его мнению, Райнульф не прав, считая свою сестру некрасивой. Мартина шла к ним по лугу, держа в одной руке корзинку с травами, а другой приподнимая платье над высокой травой. Ее светлые шелковистые волосы разметались по ветру. Она чему-то улыбалась, и ему вдруг отчаянно захотелось разделить ее неведомую радость, приобщиться к ее душе. Ее щеки разрумянились от работы и яркого солнца, в глазах поблескивали знакомые и делающие ее такой привлекательной искорки.

Мартина была не просто красива, она была утонченно красива. Она была изысканная, непредсказуемая и единственная. Одновременно нежная и резкая, теплая и холодная… и бесконечно желанная.

И она должна принадлежать Эдмонду.

Отдаленный звон колоколов вывел Торна из темных глубин сна. Он открыл глаза и лежал в темноте прислушиваясь. Была полночь, ризничий звал братьев к заутрене. За окном слышался шорох накрапывающего дождя.

Из соседней спальни доносилась возня одевающегося Райнульфа. Он собирался присоединиться к полуночной молитве монахов. Торн не понимал, зачем Райнульф мучает себя, ведь он гость и не обязан подчиняться монастырскому уставу. С его точки зрения, было неумно так истязать себя, особенно накануне возвращения. Ведь завтра им предстоит долгая дорога обратно, в Харфорд, и Райнульфу следовало бы хорошенько выспаться перед путешествием, а не стоять всю ночь в церкви, распевая латинские гимны. И ведь он наверняка останется там, в капелле, до первых лучей солнца, чтобы принять участие в утреннем панегирике.