Шелковые нити - Райан Патриция - Страница 31

Из задней части дома донеслись приглушенные голоса, а затем послышались шаги, когда Джоанна провела девушку в гостиную.

– Позволь мне взять твою накидку, Олив, – раздался голос Джоанны. – Садись. Хочешь вина?

– Нет, мистрис, мне ничего не нужно. Мне не хотелось бы надоедать вам.

– Ты не надоедаешь. Я сама просила тебя зайти.

– Да, но моя мама… Мне нужно с кем-нибудь поговорить, но в последнее время ей стало хуже.

– Я заметила, – последовала пауза. – Прошу прощения, мистрис, но что это?

– Апельсин. Ты никогда не видела апельсинов?

– Нет. Он съедобный?

– Да, это фрукт. Они растут… вообще-то я не знаю, где их выращивают. Полагаю, где-то очень далеко. Понюхай. – Спустя мгновение девушка воскликнула:

– О, какая прелесть! Есть душистая трава, которая пахнет так же.

Грэм отломил кусочек сыра и бросил его на пол у окна. Манфрид спрыгнул с подоконника, съел сыр и выжидающе уставился на него.

Грэм бросил еще один кусочек поближе к себе. Кот помедлил в нерешительности, затем осторожно приблизился и съел подношение.

Олив тем временем говорила Джоанне, как она ценит возможность поговорить с ней о своих заботах.

– Вы так добры, мистрис. У вас всегда находится для меня время. И вы всегда даете дельный совет.

– Вряд ли.

– Всегда. Я не знаю ни одной женщины, которая бы так во сем разбиралась. Жаль, что моя мама не такая.

– Ну.

– Я согласна бы быть похожей на вас – такой же сильной и независимой.

– Ты сильная. Олив.

– Нет, я никогда бы не сумела вынести то, что вынесли вы и держаться с таким достоинством. Особенно после того как вы узнали, что ваш муж…

– Олив, мы… не стоит говорить обо мне.

– Я сказала что-нибудь не то мистрис?

– Нет. Конечно, нет. Просто…

– Вас огорчило, что я упомянула мастера Прюита? Я не хотела пробуждать печальные воспоминания. Я так переживала, когда узнала, что случилось.

– Олив, пожалуйста…

Девушка издала стон, полный раскаяния.

– О, простите меня, мистрис. Порой я не в состоянии сдержать свой язык.

Что-то щекочущее коснулось его босой ноги – как оказалось, усы Манфрида. Грэм отломил очередной кусочек сыра и протянул его коту на ладони. Тот уставился на сыр с таким видом, словно пытался подтянуть его к себе усилием воли.

– Олив, – сказала Джоанна, – может, расскажешь мне, что тебя тревожит?

Манфрид продолжал пялиться на сыр. Олив молчала. Грэм вздохнул.

– Есть один человек, – сказала девушка так тихо, что Грэм с трудом ее расслышал. – Я не могу назвать вам его имени.

– Почему?

– Потому что случится беда, если станет известно… что происходит между нами.

– А что происходит между вами, Олив?

Когда Олив наконец заговорила, в ее голосе слышались слезы.

– Я люблю его, мистрис. А он… любит меня.

– Это не причина для слез, – мягко заметила Джоанна. – Вот, возьми, вытри глаза.

Олив пробормотала слова благодарности.

– Это не было бы причиной для слез, если бы только… Она тяжело вздохнула. – Если бы мы могли пожениться.

– А почему вы не можете пожениться? Девушка расплакалась, повторяя сквозь рыдания:

– Это невозможно, невозможно.

– Ну-ну, успокойся. Все будет хорошо. Вот увидишь.

– Я понимаю, что должна забыть его. Все равно из этого ничего не получится. Я пыталась. Честное слово, но каждый раз, когда я вижу его… мое сердце трепещет, как пойманная птичка. Наверное, это звучит глупо, но я никогда не умела выражать свои чувства словами.

– Я очень хорошо понимаю, что ты чувствуешь.

– Правда?

Джоанна медлила с ответом, и Грэм уставился на кожаную занавеску, ожидая, когда она заговорит.

– Да, – тихо сказала она. – Да.

Манфрид ткнулся влажным носом в его руку, и Грэм осознал, что его пальцы сжались в кулак вокруг кусочка с сыром. Он разжал их, кот съел сыр, а затем вылизал его ладонь шершавым язычком.

Олив всхлипнула.

– Мне нужно идти. Мама не знает, что я здесь. Спасибо, мистрис.

Их голоса смолкли, и послышались шаги. Джоанна проводила девушку до задней двери и выпустила ее наружу. Притаившись в углу, Грэм подождал, пока Олив пройдет мимо обоих окон, затем схватил свой костыль и поднялся на ноги.

Манфрид жалобно мяукнул.

– Можешь доесть сыр, – великодушно распорядился Грэм и заковылял в гостиную.

Джоанна сидела у стола, задумчиво глядя на апельсин.

– Не могу припомнить, как с него снимают кожуру. Наверное, это всегда делали слуги.

– Дайте его сюда. – Усевшись напротив нее, Грэм взял апельсин, надкусил кожуру зубами, затем поддел ее большим пальцем и отделил от мякоти.

Джоанна закрыла глаза, вдыхая исходивший от апельсина экзотический аромат. Грэм вспомнил, как она выглядела прошлой ночью, наслаждаясь душистым паром, поднимавшимся над ванной, и задался вопросом, как бы она выглядела, занимаясь любовью.

– Иисусе! – одернул он себя. Это последнее, о чем он должен думать! Неужели его неуправляемое воображение доставило ему недостаточно неприятностей? Лучше ему держать в узде свои страстные порывы, пока он живет здесь. У него еще будет время дать им волю, когда он женится на Филиппе.

– Его зовут Деймиан, – сообщил Грэм, деловито очищая апельсин от кожуры.

– Кого?

– Тайного возлюбленного Олив.

– Откуда вы знаете?

– Слышал, как она разговаривала с ним в переулке. Я вам рассказывал, помните?

– Деймиан… – Джоанна задумалась. – В Сент-Олеивесть священник по имени Деймиан.

– Священник! – Грэм вспомнил мужчину в черном плаще, покинувшего переулок после встречи с Олив. – Вполне возможно. Священникам не чужды человеческие слабости, как и всем остальным.

– И это объясняет, почему они не могут пожениться. Но я не могу представить себе, что мужчина в возрасте отца Деймиана способен увлечь шестнадцатилетнюю девушку.

– А сколько ему лет?

– Около пятидесяти. Грэм покачал головой:

– Судя по голосу, он был гораздо моложе.

– Значит, это не он. Ах да, здесь по соседству есть молодой человек, сын Лайонела Оксуика. Мастер Лайонел – ростовщик, один из самых богатых в этой части города, а может, и во всем Лондоне. Он живет в большом каменном доме на Милк-стрит, рядом с Лефевром.

– В том, что построен из камней, которыми была вымощена римская дорога?

– Да. Уверена, вы слышали, как они постоянно скандалят друг с другом.

– Эти стычки – одно из моих главных развлечений. – Грэм закончил чистить апельсин, отломил дольку и протянул ее Джоанне.

Джоанна поднесла дольку к пламени свечи.

– Она похожа на драгоценный камень.

Ее карие глаза таинственно мерцали, и Грэму пришлось сделать над собой усилие, чтобы не глазеть на нее.

– Кажется, Олив что-то сказала об отце Деймиана, – заметил он, отделив дольку для себя. – У меня сложилось впечатление, что он не слишком обрадуется, если узнает об их отношениях.

– Не сомневаюсь. Кто знает, возможно, именно по этому поводу они все время ругаются. Эти скандалы начались несколько недель назад. – Джоанна поднесла дольку апельсина ко рту и лизнула ее с выражением восторженного предвкушения. Затем откусила половинку, слизывая потекший по губам сок.

Грэм с трудом отвел от нее глаза и, взглянув на свою дольку, обнаружил, что раздавил ее в руке. Сунув ее в рот, он разжевал сочную мякоть и проглотил вместе с семенами.

Джоанна вытащила семечко изо рта и изящно положила его на стол.

– Деймиан – единственный сын Лайонела Оксуика и давно помолвлен. Мастер Лайонел намерен женить его на дочери другого ростовщика, единственного, кто богаче его, не считая евреев. Впрочем, девочке всего лишь девять лет, так что им придется подождать еще три года, прежде чем церковь разрешит ей вступить в брак.

– Но официально Деймиан помолвлен?

– Да, и его отец будет вне себя, если он пожелает жениться на ком-нибудь другом. А мастер Лайонел не тот человек, кого можно безнаказанно злить. У него бешеный нрав, примерно такой же, как у моего отца. Говорят, он страдает от разлива желчи и несварения желудка, и потому у него такой тяжелый характер. – Она положила в рот вторую половинку дольки.