Собрание сочинений в 12 т. Т. 11 - Верн Жюль Габриэль - Страница 54

По правде говоря, в этот день влияние одного человека оказалось сильнее влияния ректора. Этим человеком был Иван Николев. Если ректору не удалось добиться, чтобы Карл Иохаузен и его друзья отказались от своей затеи не допускать Ивана и его товарищей на банкет, то Николев добился от Господина и остальных, чтобы они не нарушали празднества. Они не войдут в зал, где состоится банкет, и не будут отвечать русскими песнями на немецкие - при одном условии: немцы не должны их ни задирать, ни оскорблять. Но разве можно было ручаться за эти возбужденные вином головы?… Поэтому Иван Николев и его товарищи решили собраться вне стен университета, по-своему отпраздновать его юбилей и сохранять спокойствие, если никто не осмелится его нарушить.

Между тем время шло. Толпа студентов собралась на большом университетском дворе. Занятий в этот день не было. Ничего другого не оставалось делать, как разгуливать группами по двору, косясь друг на друга и избегая нежелательных встреч. Можно было опасаться, что еще до банкета какая-нибудь случайность послужит поводом к вызову, а затем и к открытой стычке. При таком возбуждении умов, вероятно, было бы разумнее вообще запретить празднество?… Однако такой запрет мог вызвать протест корпораций и послужить поводом к волнениям, которые как раз и хотели предотвратить?… Университет ведь не коллеж, где можно ограничиться выговором или добавочным заданием. Здесь придется прибегнуть к исключению, изгнать зачинщиков, а это уже серьезная мера.

До четырех часов пополудни - часа, в который должен был состояться банкет, - Карл Иохаузен, Зигфрид и их друзья оставались во дворе. Многие студенты подходили к ним как бы за распоряжениями начальства и перекидывались с ними несколькими словами. Был пущен слух, что банкет будет запрещен, - впрочем, ложный слух: как уже сказано, такой запрет мог привести к вспышке. Но слуха этого оказалось достаточно, чтобы вызвать волнение и совещания в группах.

Иван Николев с друзьями как ни в чем не бывало прогуливался по двору. По своему обыкновению, они держались в стороне, изредка встречая на своем пути студентов из других групп.

Тогда они мерили друг друга взглядами, в которых можно было прочесть едва сдерживаемый вызов. Иван сохранял спокойствие и старался казаться безразличным. Но какого труда стоило ему удерживать Господина! Последний никогда не отворачивался, не опускал глаз, и взгляды его и Карла скрещивались, как две рапиры.

Достаточно было самой малости, чтобы вызвать столкновение, которое, конечно, не ограничилось бы схваткой между ними двумя.

Наконец пробил колокол, возвещавший о начале банкета, и Карл Иохаузен, во главе нескольких сот товарищей, направился в отведенный им просторный зал.

Вскоре во дворе не осталось «никого, кроме Ивана Николева, Господина и около пятидесяти славянских студентов, которые все медлили вернуться домой к своим домочадцам или в приютившие их семьи.

Поскольку ничего их здесь не удерживало, разумнее всего было бы тотчас же уйти. Таково было и мнение Ивана Николева. Однако напрасно старался он убедить в этом своих товарищей. Казалось, что Господина и других удерживали здесь какие-то цепи, их как магнитом тянуло в зал торжественного собрания.

Так продолжалась минут двадцать. Студенты молча шагали по двору, время от времени приближаясь к выходившим на двор открытым окнам зала. Чего же они ждали? Чего хотели? Услышать шумные голоса, доносившиеся до них, ответить на обидные слова, обращенные к ним?…

Так или иначе, собравшиеся в зале не стали дожидаться конца банкета, чтобы петь и произносить тосты. Они разгорячились от первых же бокалов вина. Увидев через открытые окна, что Иван Николев и его друзья находятся достаточно близко, они воспользовались этим для личных выпадов.

Иван сделал еще одну последнюю попытку уговорить товарищей.

- Уйдемте отсюда… - сказал он.

- Нет! - ответил Господин.

- Нет! - в один голос поддержали остальные.

- Значит, вы отказываетесь меня слушать и следовать за мной?…

- Мы хотим услышать, какие дерзости позволят себе эти пьяные германцы. И если нам не понравятся их слова, -ты сам, Иван, последуешь за нами!

- Идем, Господин, - сказал Иван, - я настаиваю.

- Подожди, - возразил Господин, - через несколько минут ты сам не захочешь уйти!

Возбуждение в зале все усиливалось: шум голосов вперемежку со звоном стаканов, возгласы, крики «хох» громыхали, как выстрелы. Собравшиеся затянули хором во весь голос протяжную песню. Это была однообразная, в ритме на три четверти, песня,.широко распространенная в немецких университетах:

Gaudeamus igitur,

Juvenes dum sumus!

Post jucundam juventutem,

Post molestam senectutem

Nos habebit humus! [20]

Читатель согласится, что эти слова звучат довольно уныло и больше подходят для похоронного напева. Все равно что петь на десерт «De profundis» [21]. В общем, эта песня совершенно в характере германцев.

Вдруг на дворе раздался голос, который запел: «О Рига, кто сделал тебя столь прекрасной?… Это сделали порабощенные латыши! Да грядет день, когда мы сможем откупить у немцев твой замок и заставить их плясать на раскаленных камнях!»

Это Господин затянул могучую широкую русскую песню.

Затем он и его товарищи хором запели «Боже царя храни», величественный и торжественный русский национальный гимн.

Внезапно двери зала распахнулись, и около сотни студентов устремились во двор.

Они окружили кучку славян, в центре которых стоял Иван Николев. Последний уже не был в состоянии сдерживать товарищей: крики и выходки противников выводили их из себя. Хотя Карла Иохаузена и не было еще здесь, чтобы подстрекать германцев, - он задергался в зале, - но те орали во все горло, прямо ревели свой «Gaudeamus igitur», стараясь заглушить русский гимн, мощная мелодия которого, несмотря на все их старания, все же пробивалась через этот шум и гам.

В это время два студента, Зигфрид и Господин, готовые вот-вот броситься друг на друга, столкнулись лицом к лицу. Уж не они ли двое решат национальный спор?… Не ввяжутся ли в ссору вслед за ними оба враждующих лагеря?… Не превратится ли эта стычка в общую свалку, ответственность за которую будет нести весь университет?…

Услышав, с каким шумом и криком выбежали из зала студенты, ректор поспешил вмешаться. Вместе с несколькими преподавателями он переходил во дворе от группы к группе, стараясь успокоить готовых ринуться в драку юношей. Безуспешно. Ему не повиновались… Да и что мог он предпринять среди этих «истых германцев», число которых, по мере того как пустел зал, все росло и росло?…

Несмотря на то, что они были в меньшинстве, Иван Николев с товарищами стойко выдерживали сыпавшиеся на них угрозы и ругательства, не отступая ни на шаг.

Вдруг Зигфрид, подойдя со стаканом в руке к Господину, плеснул ему вином в лицо.

Это был первый удар, нанесенный в схватке, за ним последовало множество других.

Однако лишь только Карл Иохаузен появился на ступеньках крыльца, как наступило затишье. Ряды расступились, и сын банкира приблизился к группе студентов, в которой находился сын учителя.

Невозможно передать словами, как держал себя в эту минуту Карл Иохаузен. Его лицо выражало не гнев, а холодное высокомерие, переходящее, по мере того как он приближался к своему противнику, в презрение. У товарищей Ивана не могло быть сомнений: Карл направлялся сюда лишь для того, чтобы бросить в лицо их другу какое-нибудь новое оскорбление.

На смену шуму и гаму наступила жуткая тишина. Все почувствовали, что спор двух враждующих корпораций университета разрешится столкновением между Иваном Николевым и Карлом Иохаузеном.

В это время Господин, забыв о Зигфриде, выждал, чтобы Карл приблизился еще на несколько шагов, и сделал попытку преградить ему путь.