Собрание сочинений в 12 т. Т. 11 - Верн Жюль Габриэль - Страница 41

Николев принял поручение и хранил это в таком секрете, что даже Илька ничего не знала. Деньги лежали у него в целости и неприкосновенности.

Общеизвестно, что если бы верности суждено было быть изгнанной из этого бренного мира, то последним ее убежищем стала бы Лифляндия. Здесь еще встречаются такие удивительные женихи и невесты, которые сочетаются браком лишь после двадцати или двадцати пяти лет усердного ухаживания. И в большинстве случаев они ждут так долго потому, что еще не добились соответствующего положения, необходимого для брака.

Что касается Ильки и Владимира, то дело обстояло совершенно иначе. Никакие имущественные соображения не являлись препятствием к их браку. У девушки не было никакого приданого, но она знала, что молодой адвокат и не требовал ничего, не интересуясь даже тем, оставит ли ей что-нибудь в наследство отец. У Владимира не было недостатка в уме и в таланте, и будущее не пугало его: он был спокоен и за жену, и за себя, и за детей, которые родятся у них.

Владимир отправился в ссылку, но Илька была убеждена, что он не забудет ее, как не забудет его и она. Разве не был их край страной «родственных душ»? Как часто такие души не могут соединиться на земле, если только бог не сжалится над их любовью, но, не отказываясь друг от друга, если им не довелось соединиться в этом мире, они сливаются воедино в вечности.

Илька ждала, всей душой она была там, вместе с сосланным. Она ждала в надежде, что помилование - увы, маловероятное! - вернет ей любимого. Она ждала, что ей разрешат поехать к нему. Она была уже не только невестой - она считала себя его женой. Но если она уедет, что станется с ее отцом, с их домом, где хозяйственные заботы всецело лежали на ней и где благодаря ее привычке к порядку и бережливости все еще сохранился известный достаток?…

Между тем она не знала самого страшного. Никогда Дмитрий Николев не обмолвился ни словом о своих затруднениях, хотя это делало ему только честь. Да и зачем бы ему говорить детям?… Зачем прибавлять к заботам о настоящем заботы о будущем?… И без того они успеют узнать, так как срок платежа приближался.

Отец Дмитрия Николева, рижский купец, по смерти оставил свои дела в весьма запутанном состоянии. Банкротство его торгового предприятия дало убыток в двадцать пять тысяч рублей. Не желая допустить, чтобы имя отца было обесчещено, Дмитрий решил покрыть его долги. Превратив все свое имущество в деньги, он сумел выплатить несколько тысяч рублей. Получив отсрочку на остающуюся часть долга и экономя на своем заработке, он ежегодно делал небольшие взносы кредитору. Кредитором же его была фирма братьев Иохаузенов. В настоящее время обязательства, взятые им на себя за отца, составляли еще огромную для него сумму в восемнадцать тысяч рублей. И без того отчаянное положение усугублялось тем обстоятельством, что срок платежа наступал через неполных пять недель- 15 мая.

Мог ли Дмитрий Николев рассчитывать, что братья Иохаузены дадут ему отсрочку, что они согласятся переписать долговое обязательство?… Нет! Его кредитором был не только банкир, не только деловой человек- это был политический враг. В подготовлявшемся антинемецком движении общественное мнение сделало их соперниками. Благодаря этому долговому обязательству, этому взносу - последнему, но самому значительному, - глава банкирского дома, Франк Иохаузен, держал его в руках.

Он будет безжалостен.

Беседа доктора, консула и Ильки продолжалась еще с полчаса. Девушка все больше беспокоилась по поводу опоздания отца, как вдруг тот появился на пороге столовой.

Несмотря на то, что Дмитрию Николеву было не более сорока семи лет, он казался на десять лет старше. Роста он был выше среднего, крепкого телосложения, с седеющей бородой и довольно суровым лицом, со лбом, изборожденным морщинами, омраченным горькими раздумьями и тяжелыми заботами; во всяком случае, таково было впечатление, которое он производил. Однако с молодых лет у него сохранился покоряющий взгляд, глубокий и проникновенный голос - голос, который, по выражению Жан-Жака, находит отзвук в сердце.

Дмитрий Николев снял промокшее под дождем пальто, бросил шляпу на кресло, затем, подойдя к дочери, поцеловал ее в лоб и пожал руки друзьям.

- Ты запоздал, отец… - сказала Илька.

- Меня задержали, - ответил Дмитрий. - Урок затянулся…

- Давайте же пить чай… - предложила молодая девушка.

- Если только ты не слишком устал, Дмитрий, - заметил доктор Гамин. - Не стесняйся… Твой вид мне не нравится… Тебе необходимо отдохнуть…

- Да, - ответил Николев, - но ничего… Сон восстановит мои силы… Давайте пить чай, друзья… И так уж я вас задержал. А потом, если позволите, я пораньше лягу спать…

- Что с тобой, отец?… - спросила Илька, пристально глядя ему в глаза.

- Ничего, детка, уверяю тебя, - ничего. Если будешь так беспокоиться, то Гамин в конце концов откроет у меня какую-нибудь мнимую болезнь, лишь бы полечить меня ради своего удовольствия!

- Это такого рода болезни, от которых не излечиваются!… - ответил, качая головой, доктор.

- Вы не узнали ничего нового, господин Николев?… - спросил консул.

- Ничего… если не считать, что генерал-губернатор Горко, который ездил в Петербург, вернулся в Ригу.

- Вот это хорошо! - воскликнул доктор. - Вряд ли его возвращение доставит удовольствие Иохаузенам, на них там смотрят не очень-то благожелательно.

Дмитрий Николев еще сильнее нахмурился. Ведь это имя напоминало ему о неизбежном платеже, отдававшем его на милость немецкого банкира!

Самовар вскипел, и Илька наполнила чашки! Чай был хорошего качества, хотя и не стоил сто пятьдесят франков за фунт, как в богатых домах. В этой стране имеется чай всех сортов, - к счастью, так как это наиболее распространенный напиток, подлинный русский напиток, который потребляют далее бедняки.

К столу были поданы булочки с маслом, которые девушка пекла сама.

Трое друзей беседовали еще с полчаса; разговор шел о настроениях рижан. Впрочем, такие же настроения были распространены и в других больших городах Прибалтийских областей. Борьба между немецким и славянским населением захватила даже самых равнодушных людей. Можно было предвидеть, что по мере усиления политической активности завяжется жаркая борьба, в особенности в Риге, где народности эти сталкивались более непосредственно.

Явно чем-то озабоченный, Дмитрий почти не принимал участия в беседе, хотя речь часто шла и о нем. Мысли его, как говорится, витали где-то далеко… Где?… Никто, кроме него, не мог бы этого сказать. Но когда к нему обращались с вопросом, он давал лишь уклончивые ответы, не удовлетворявшие доктора.

- Послушай, Дмитрий, - повторял он, - у тебя такой вид, словно ты где-то далеко в Курляндии, а ведь мы в Риге!… Или, может быть, ты решил устраниться от борьбы?… Общественное мнение за тебя, власти за тебя… Неужели ты хочешь снова обеспечить успех Иохаузенам?…

Опять это имя, звучавшее как тяжелый удар молота для несчастного должника богатого банкирского дома!

- Они значительно могущественнее, чем ты полагаешь, Гамин, - отвечал Дмитрий.

- Но значительно менее могущественны, чем они утверждают, и скоро это станет ясно всем, - возразил доктор.

Часы пробили половину девятого. Пора было уходить. Доктор и господин Делапорт поднялись, чтобы попрощаться с хозяевами. На дворе разыгралась непогода. Дождь хлестал в окна. Ветер завывал на перекрестках улиц и, врываясь в трубу, гнал дым обратно в печку.

- Ну и бушует… - сказал консул.

- В такую погоду и врача не выгонишь на улицу!… - объявил доктор. - Ну что ж, пойдемте, Делапорт, предлагаю вам место в моей коляске. В двуногой коляске без колес!

По давнему обыкновению доктор поцеловал Ильку. Гости дружески пожали руку Дмитрию Николеву, который проводил их до порога, после чего оба скрылись во мраке бушующей непогоды.

Илька подошла к отцу, чтобы поцеловать его перед сном, и Дмитрий Николев обнял ее как будто нежнее, чем обычно.

- Кстати, отец, - сказала она, - я что-то не вижу твоей газеты… Почтальон не принес ее, что ли?…