Восстание ТайГетен - Баркли Джеймс - Страница 30

Его клинок угодил врагу прямо в живот. Ауум врезался в него, и оба упали на землю. Умирающий навалился всем телом на раненую ногу Ауума, и архонт закричал от боли и попытался оттолкнуть тело, отползая назад и борясь с подступившей тошнотой. Над ним вырос маг, раскрыв ладонь, на которой расцвел синий огонь, и потянулся ею к лицу Ауума.

И вдруг раздался тонкий, зловещий свист, на мгновение заглушив звуки боя, и маг дернулся, а изо рта у него хлынула кровь, заливая шею и грудь. Он повалился на бок, слабеющей рукой пытаясь дотянуться до метательного полумесяца, вонзившегося ему в шею за ухом. Воин ТайГетен перепрыгнул через Ауума. Приближающиеся солдаты разразились гневными воплями. Ауум увидел, как Улисан могучим ударом в подбородок опрокинул какого-то неосторожного смельчака, а Элисс вогнала ему меч под ребра.

Кто-то из магов ударил заклинанием. К ним метнулся короткий язык пламени, и Илласт подпрыгнул, сделал кувырок в воздухе, пропуская его под собой, и вновь вернулся на землю, одновременно нанося смертельный удар своими клинками. Ауум услышал, как где-то еще лязгнула скрещенная сталь. В воздухе вновь заунывно затянули песню смерти метательные полумесяцы, и кто-то из солдат пронзительно вскрикнул, насмерть ужаленный сюрикэном. Вот прозвучал топот убегающих ног, и вскоре голоса людей затихли в лесу.

Умирающего солдата, наконец, стащили с ног Ауума и коротким ударом сломали ему шею. Улисан протянул архонту руку, и Ауум с благодарностью принял ее.

— Это уже входит в привычку, — сказал он. — Фалин преследует остальных.

— Мне показалось, что я приказал тебе уходить, — проворчал Ауум.

Улисан улыбнулся и театральным жестом потер ухо.

— В самом деле? Наверное, я оглох после этого чертова взрыва, потому что обычно я в точности выполняю твои распоряжения.

— Пусть Инисс сделает так, чтобы твой слух и дальше оставался нарушенным, Улисан, — с чувством сказал Ауум. — Ну, а теперь давайте убираться отсюда.

Напарница уловила запах, и он показался Серрину настоящим оскорблением для его обоняния. Бывший Молчащий Жрец со своей пантерой и еще восемь таких пар преследовали армию людей, мечтая вновь ощутить на губах вкус их крови.

Но этот отвратительный запах заставил его забыть обо всем. В воздухе витали самые разные ароматы: сожженного дерева, пепла, горелой плоти и запекшейся крови. Но над всеми остальными преобладал двойной запах магии, застрявший в опавших листьях и густом подлеске, и эльфийской крови, которой здесь было пролито очень много.

Серрин шагнул на почерневшую прогалину и понял, что в случившемся есть и доля его вины. Его пантера обнюхала землю и обнаружила неглубокий кратер, от которого буквально разило остаточной магией и пеплом сожженных заживо эльфов. Вокруг, примерно в радиусе четверти мили, валялись трупы людей. Некоторые выглядели так, словно только что оттаяли после мгновенной заморозки, и у всех виднелись раны от метательных полумесяцев, эльфийских клинков или типичных для ТайГетен ударов открытой ладонью.

Серрин замер на месте, положив ладонь на голову своей напарницы. Она отошла от кратера и сейчас обнюхивала пятно крови на земле. Пантера глубоко втянула запах носом, и Серрин вдруг испытал чувство утраты, которое, как он надеялся, оставило его навсегда.

Ауум.

Его пантера не могла с уверенностью определить, погиб ли он здесь и был унесен своими Тай для погребения, но он явно сражался тут и пролил свою кровь, а пара следов, уходящих прочь, принадлежала эльфу, который получил серьезные раны. Серрин всматривался в землю, выискивая признаки того, что Ауум покинул место боя без посторонней помощи, но следов было столько, что разобраться в них было очень трудно. Десять пар отпечатков пересекались в разных направлениях, уходили и снова возвращались, а потом окончательно терялись в подлеске в направлении Аринденета, до которого отсюда был день пути на восток.

Серрин или, по крайней мере, та часть его сознания, в которой еще сохранилась память о Молчащем Жреце, вознес краткую молитву Иниссу, прося его сохранить душу Ауума, жив он или мертв. У тех же, кого настиг магический огонь и порожденное им огненное пекло, такой надежды не было.

Все Обращенные собрались на прогалине. Восемь пар вновь ощутили присутствие друг друга после того, как шок от увиденного стал проходить, а желание отомстить завладело ими с новой силой. Все они смотрели на Серрина, ожидая его знака пуститься по следу армии людей и начать убивать их.

Да, они отомстят, но не так. Серрин вновь обвел взглядом место страшного побоища, терзаясь чувством вины. Ему следовало бы знать, что реакция людей будет именно такой. Он должен был понимать, что Истормун предпочтет нанести удар по свободным эльфам, чем в порыве безумной мести лишать жизни рабов, которые еще могли оказаться ему полезными. Ему следовало бы прислушаться к Аууму. Он должен был остановить поход очищения. Они были недостаточно сильны, чтобы в одиночку отразить вторжение.

Серрин опустился на колени, и глаза его наполнились слезами. Прикоснувшись к земле, он ощутил ее боль. Набрав полную грудь воздуха, он понял, что тропический лес вокруг полон смерти. Прислушавшись, бывший жрец уловил полные отчаяния крики подданных Туала, которые были не в силах уразуметь, что за ужас навестил их.

И все потому, что Обращенные сами превратились в животных, растеряв свою эльфийскую сущность.

— Да простит нас Инисс, — прошептал Серрин. — Мы зашли слишком далеко.

Глава 13

Ауум очнулся после долгого забытья. В лесу царили мир и спокойствие, а в храме — прохлада. Он лежал в покоях жреца. Кровать оказалась мягкой и удобной. Он лежал, не шевелясь, вслушиваясь в звуки, что долетали снаружи, и те, что раздавались внутри. К нему постепенно возвращалась память. Но воспоминания об отступлении после боя все еще оставались смутными. И вот чего он совершенно не помнил, так это того, как попал сюда, и в храм вообще, и в эту комнату в частности.

Он сел на постели. В ногу и плечо тут же клыками вцепилась боль. Ауум отбросил в сторону тонкое одеяло и оглядел себя. На нем была чистая набедренная повязка. Лодыжка забинтована, и тряпица выглядела чистой и свежей. Плечо превратилось в один сплошной синяк, которому, правда, судя по его виду, уже исполнилась, по крайней мере, пара дней. Дотронувшись до живота, он скривился от боли, а потом, прислушавшись к себе, понял, что у него стонет и ноет все тело.

Он опустил ноги на пол и попробовал наступить на левую ногу, ухватившись за столбик кровати и намереваясь допрыгать до двери. Но когда кровь отхлынула от головы, он покачнулся и тяжело опустился обратно на постель, дыша широко открытым ртом, чтобы прогнать тошноту. Окинув взглядом комнату, он коротко рассмеялся. Здесь побывал тот, кто хорошо знал его: у открытой двери стояла тросточка для ходьбы. Он вновь заставил себя подняться и потянулся к ней, как вдруг дверной проем заслонила чья-то фигура. Ауум совершенно не ожидал увидеть здесь это такое знакомое, такое прекрасное лицо и теплые, ласковые глаза.

— Как я рада видеть тебя живым и здоровым, — улыбнулась Лизаэль, протягивая ему тросточку.

— Спасибо, — поблагодарил Ауум.

Взяв тросточку, он для пробы оперся на нее. Вырезанная из темной сосны, она выглядела старой. От прикосновений бесчисленных рук набалдашник стал гладким и круглым. Пальцы Ауума накрыли его, и самыми их кончиками он ощутил едва заметную шероховатость — все, что осталось от резного орнамента из птиц и деревьев, некогда украшавшего набалдашник, которые теперь сохранились лишь на шейке трости.