Первопроходцы ада - Недозор Игорь Владимирович - Страница 30

Ученый мысленно попросил судьбу быть милостивой к идиотам, ибо затеять охоту на Темных с монтировками мог только идиот или самоубийца.

– Спасибо! – похвалил он, допивая компот.

– Понравилось? Это я готовила! – чуть смущенно похвасталась девушка.

– Кира, а как вообще ваши дела? – спросил Арсеньев, когда они прошли в комнату отдохнуть после трапезы.

Лицо девушки вмиг помрачнело.

– Да что сказать… Валентина Алексеевна говорит, что тут поможет лишь личная встреча, а Виктор Михайлович, в смысле, господин Нарецкий сейчас в Сибири Спецсельстрой и беженские городки инспектирует. Еще несколько недель не будет его как минимум. Надо ждать… – Она потупилась. – Вот даже иногда думаю: я своих, получается, бросила, а помочь не могу. Да и не очень-то я надеюсь, если честно. Вот даже и выведут наш поселок на Большую землю, а кто нас тут ждет? Я вчера в магазине видела, как тетки на беженку беременную орали, мол, вы все порченные, нарожаете зомби и мутантов, всех вас стерилизовать надо, а лучше и сразу – в яму живьем… Вы уж простите, это я, наверное, устала.

Биолог заметил слезу в уголке глаза собеседницы.

– Я пойду, пожалуй, – произнес он, сгорая от неловкости. – Поздно уже…

– Нет, не уходи! – вдруг порывисто вскочила девушка, решительным жестом останавливая его. – Не бросай меня, Антон! Я тут днями одна, как в тюрьме, и высунуться боюсь лишний раз!

– Кира, подожди… – оторопев, пробормотал Арсеньев, смущенный этим внезапным порывом.

– Я больше не хочу ждать… Я устала быть одна! Я не хочу быть одна! – глотая ком в горле, выдохнула она.

– Что… ты имеешь в виду? – пробормотал Антон, не веря своим догадкам.

Девушка сделала шаг ближе, загородив ему дорогу всем телом. И прошептала:

– Люби меня.

– Я… не понимаю… О чем ты? – Разумеется, Арсеньев понял, о чем говорит Кира, но слишком растерялся.

Не то чтобы он никогда не думал о близости с ней, как раз наоборот, но вот так?

– Я имею в виду… – Она облизнула губы и словно бросилась в пропасть. – Возьми меня… Ляг со мной и люби. Люби меня!

– Кира, – прошептал. – Ты уверена? Зачем… ты это делаешь?

– Потому что я… Я устала… Устала быть одна, быть никому не нужной и порченной…

– Ты не должна никому ничего доказывать, – тихо, но твердо заявил. – Особенно мне…

В голове крутилась какая-то муть, что он не должен пользоваться ее слабостью и что она впоследствии может пожалеть об этом, и вообще…

– Ты столько сделал для меня, – прошептала она, порывисто прижавшись к нему. – Я же не прошу: «женись на мне». Неужели я так многого хочу? Или я действительно для тебя порченная? – всхлипнула она.

И решительно шагнула к нему. Его губы встретились с ее губами, и через секунду рука Антона, скользнув под халат, коснулась шелковистой кожи.

– Пожалуйста, люби меня, Антоша, – взмолилась Кира, проворно снимая с него рубашку. – Ты нужен мне, хотя бы сегодня…. Мне надо верить, что я еще живая!

Запрокинув голову в соблазнительном, манящем приглашении, Кира сбросила халатик и, так же быстро избавившись от ночнушки, призывно выставила вперед обнаженную грудь.

Он прижал девушку к себе и, отогнав прочь последние доводы разума, отдался воле инстинктов.

Потом стало тепло, очень тепло, когда ее руки скользили по его телу. Его губы не отрывались от ее груди. Ласкали, гладили, нежили. Приглушенные стоны девушки выражали то ли боль, то ли радость наслаждения. Она и сама, может быть, этого не осознавала.

Пальцы Антона едва касались ее сосков, снова и снова. А потом его захлестнуло горячее и всеобъемлющее чувство, облекшее и понесшее за собой, как на гребне волны. Влажное и нежное прикосновение ее языка к обнаженной коже. Быстрая и легкая, как лань, она ласкала его, казалось, сразу везде. Кровь, как горячая лава, бежала по венам, и это было восхитительно.

Кира слегка приподнялась, помогая ему. Обнаженная и трепещущая, она вбирала в себя его тело. Он чувствовал, что тело находится во власти страстного ритма, гармонии волшебного соединения не одной плоти, но и души.

И вдруг невидимая пружина внутри, сжимавшаяся все сильнее и сильнее, распрямилась… Пресыщенное, но удовлетворенное ее тело обвило его, словно шелк.

Антон был выжат как лимон, когда девушка наконец оставила его, повернувшись на бочок. Она тесно прижалась к нему спиной, промурлыкав что-то в полузабытьи.

Арсеньев же еще некоторое время лежал, глупо улыбаясь в потолок и ощущая какое-то всеобъемлющее спокойствие и мир на душе. Так, с блаженно-идиотской улыбкой, он и погрузился в глубокий сон.

Проснулся Арсеньев рано. Он был один на узкой кровати, Киры рядом не было. На секунду даже усомнился, а не сон ли это был? И подумал, что надо вставать и собираться. Тетя вряд ли одобрила бы то, что произошло прошлой ночью, и следовало оградить ее от неприятных потрясений.

Еще раз прокрутил в памяти чудесные моменты ночи их любви и не ощутил ни капли стыда или смущения. И тут услышал звуки легких шагов, доносящиеся с кухни, и ощутил запах свежесваренного кофе. Осторожно встал.

Кира, одетая в тренировочный костюм, готовила яичницу с колбасой.

Они наскоро позавтракали, редко перебрасываясь словами, словно бы стеснялись случившегося между ними, а может, просто все было ясно и так? Ибо надолго ли, нет ли, но теперь Кира принадлежала ему, а он – ей.

На прощание, уже у порога, он хотел ее поцеловать, но вдруг увидел легкую печаль в ее таких красивых серовато-зеленых глазах. И осторожно положив ей руки на плечи, просто сказал:

– Я вернусь…

Глава 11

Антон украдкой прикрыл глаза и откинулся в кресле. Затылок сверлила тупая боль. Совещание, посвященное биологической безопасности Московского особого района – он же Новая Зона, шло уже третий час.

Человек тридцать разного калибра светил науки, среди которых затесался и он, скромный завлаб, расселись в зале и, перебивая друг друга, излагали свои мысли.

Половина одета, как и он, в камуфляж, хотя не все военные люди. Человек пять были в мундирах – один армеец-полковник с медицинскими эмблемами и почему-то с зелеными пограничными просветами на погонах. Остальные – в ультрамариновых кителях МЧС.

Арсеньев скосил глаза на моложавого, седого как лунь мужчину в безупречном костюме. Тот молча слушал, временами презрительно кривя губы. Чего сюда приперся полковник Грязнов – совершенно непонятно. Можно подумать, он понимает хоть десятую часть того, что говорят ученые мужи! Он ведь даже не куратор научной части – так, общие вопросы. А вот сидит, внимает, даже иногда что-то записывает и еще как-то странно пару раз глянул на Антона. Ну не лень же забивать себе голову! Сидел бы в своей АХЧ, штаны с пайками бы считал!

Он еще раз неодобрительно посмотрел на «полкана». Главное, чего в штатское вырядился, да еще костюм дорогущий? Такой, помнится, носил покойный председатель комитета Думы по науке, вручавший ему грамоту. Секретарша потом как бы невзначай сказала, что прикид шефа стоит восемь тысяч евро.

На какие шиши шикует Грязнов? Или у беженцев на толкучке купил – пофорсить? И ладно был бы чекист, тем вроде положено не светиться лишний раз погонами, так ведь армейский дуб в чистом виде. Антон почему-то не одобрял военных, изменявших форме. Что-то чувствовалось в этом фальшивое. И вообще Грязнову даже чисто внешне куда больше бы подошел мундир и фуражка с широкой тульей, напоминающей аэродром для мини-самолетов с гномиками в кабинах!

В президиуме одиноко сидел не военный, а невысокий, тощий очкарик лет шестидесяти. Костюм на нем был самый обычный и не новый и очки немодного фасона – этакий бухгалтер-неудачник на пенсии. Но всякий, даже наверняка Грязнов, знал, что это человек поглавнее любого генерала. Академик РАН Семен Семенович Виноградов – советник президента по научным вопросам, дважды выдвигавшийся на Нобелевскую премию генетик и человек, начавший заниматься мутагенной фауной еще после первого чернобыльского взрыва. (Грянувшего, когда Антону исполнился годик.)