Конец игры - Раевский Андрей - Страница 91

Звуки флейты слышались то здесь, то там и вскоре затихли. Безошибочно чувствуя рядом чьё-то присутствие, Сфагам вышел из пещеры и сделал несколько шагов вперёд. Конь мирно стоял на своём месте. Ночной ветер порывами колыхал высокую густую траву. Звук шелестящей травы часто вызывал в душе Сфагама чувство тревоги и одиночества. Это было как чужой непонятный разговор, обращённый к кому-то совсем рядом, но кого ты не видишь и не чувствуешь. «Раньше люди умели разговаривать с травой, с камнями, с деревьями… Они плохо изъяснялись, но всё чувствовали», — думал Сфагам, подняв глаза к небу. Он долго смотрел, как полупрозрачный серый саван облаков то скрывает, то обнажает ущербную ярко-белую луну. Наконец, глаза заслезились, и смотреть вверх стало больно. «Верно говорят монахи… — усмехнулся про себя Сфагам, — Двое — это не просто больше, чем один. Двое — это больше, чем двое». Ещё раз оглядевшись вокруг, Сфагам направился назад в пещеру.

Прямо возле входа, там, где ещё минуту назад никого не было, стояло странное человекоподобное существо. Оно было маленького роста, но с огромной, похожей на тыкву головой, увенчанной едва прикрывавшей макушку высокой шапочкой. Короткие ручонки держали возле губ тростниковую дудочку, беззвучно проходясь по её отверстиям короткими крючковатыми пальцами, похожими, скорее, на птичьи когти. Сохраняя полную неподвижность, существо неотрывно смотрело на Сфагама немигающим взглядом огромных, нечеловеческих глаз. Некоторое время они неподвижно стояли, глядя друг на друга. Неожиданно порыв ветра взбил сноп разноцветных лент вокруг несуразного одеяния незнакомца, заставив зазвенеть гирлянду старинных монет, висящих на шнурке чуть выше пояса. Луч лунного света скользнул по зеленовато-бурому лицу, и Сфагам заметил, как наморщился большой комично круглый нос и по щекам потекли беззвучные слёзы. Взгляд этих немигающих плачущих глаз оказывал на Сфагама странное неизъяснимое действие. Оно было подобно тому, подчас внезапно возникающему в его душе состоянию открытости для всего потока боли и страдания, скопившегося в целом мире. В такие минуты ему бывало до слёз жалко глупых и весёлых людей, не осознающих всей сложности и трагичности жизни, детей, которым неизбежно придётся рано или поздно столкнуться с этой сложностью и трагизмом, всех слабых, обиженных, загнанных жизнью в угол людей и особенно тех, кто печалится из-за ничего не значащих мелочей, не догадываясь, какие страшные ветры дуют над их хрупкой, кое-как обустроенной норкой. Возражения разума, как правило, только усиливали это чувство. Теперь, под взглядом странного существа, оно взорвалось стократной силой.

Разноцветные ленты вновь заплясали в лунном свете под ударом ветра. Сверху на плечо карлика спустился большой белоснежный аист. Сложив крылья, он устроился поудобнее и, повернув голову боком, вперил в Сфагама совершенно осмысленный взгляд круглого птичьего глаза. Карлик коротко вздохнул и подул в свою дудочку. Затем он, продолжая наигрывать нехитрую старинную мелодию, двинулся вперёд и, пройдя рядом со Сфагамам, будто не замечая его, скрылся за ближайшими деревьями. Вскоре звуки флейты затихли, растворясь в шуме ветра и шорохе травы.

Сфагам долго смотрел вслед странному гостю, который, конечно же, неспроста появился возле этой пещеры. Но прилив всеподавляющей космической жалости не давал уму рассуждать. Вернувшись, наконец, в пещеру, Сфагам решил, как ему использовать остаток ночи.

Все мастера Высшего Круга были посвящены в искусство так называемого «далёкого сна». В миру такое состояние обычно называлось переселением души, но это было не совсем верно. В далёком сне душа действительно покидала тело и, перемещаясь со скоростью мысли, отправлялась в путешествие, в конце которого она должна было точно в срок вернуться в покинутое тело. Причём именно в своё, а не в какое-то другое, и уже поэтому здесь не приходилось говорить ни о каких переселениях. О таком путешествии монаха в далёком сне рассказывал Сфагам Гембре в ту страшную ночь в доме лактунба. В далёком сне, в отличие от обычного, человек как бы сам управляет потоком сновидений, более ярких и живых, чем сама реальность. И в образах этих сновидений, которые всегда запоминаются связно и непрерывно, часто содержатся ответы на многие вопросы или разгадки обычных снов, как правило, обрывочных и непонятных. Вроде этой девушки, укравшей коня…

Приготовление к путешествию в далёкий сон требовало выполнения специальных обрядов, а сам «полёт в средний мир», как называли монахи такое состояние, мог занять довольно долгое время. Но долгих путешествий Сфагам предпринимать не собирался, а половиной завтрашнего дня он вполне мог пожертвовать.