Принц на белом костыле - Раевская Фаина - Страница 5

Сестрица немного помолчала, переводя полубезумный взгляд с меня на Степана, а потом завопила:

— Ой, мамочки мои, тебя же посадят! Чего делать-то, Афонечка?

Все это она прокричала, нарезая круги по комнате. У, меня даже голова закружилась. Изловчившись, я перехватила сестру и трехочковым броском, которому позавидовал бы сам Майкл Джордан, усадила в кресло.

— Не суетись, — прикрикнула я на Клавку. — Вы пока думайте, где почти пол-лимона баксов найти, а я Димычу звякну. Что-то неспокойно у меня на душе. Как он там, на спецзадании, мается, бедолага? Поговорю с ним по-доброму, ласково, может, и поможет чем…

Так, подбадривая саму себя, я с замиранием сердца набрала номер мобильного телефона Брусникина. Предстоял тяжелый разговор с мужем, но я предпочла отказаться от «домашних заготовок» и действовать экспромтом, полагаясь на собственную интуицию. Наконец связь установилась, и я услышала Димкин голос:

— Привет, солнышко! Безумно рад тебя слышать. Я звонил утром, но Клавка сказала, что ты пошла коммуналку оплачивать. Я ужасно соскучился! Как у тебя дела, девочка моя?

У меня на глаза навернулись слезы: вон как он за меня переживает! Даже в далекой Лодзи не забывает, а я… Однако делать нечего, придется говорить правду.

— Я тебя люблю, Дим! — сообщила я супругу и заревела. Брусникин моих слез не выносит, знает, если реву, значит, что-то случилось. Поэтому он обеспокоился:

— И я тебя тоже. Ты чего натворила, Афанасия?

— А чего сразу натворила? Будто я просто так не могу тебя любить, — обиделась я, правда, понарошку.

— Можешь, — согласился умный Димка, — только тогда, когда я дома и ты находишься под постоянным присмотром. Моим, а не Клавкиным. Так что же произошло?

— Да ничего особенного, Дим. И денег-то взяли всего ничего, тридцать тысяч каких-то.

Разве из-за такой мелочи можно в тюрьму сажать порядочных людей?

В далекой Лодзи повисло тягостное молчание, а потом Брусникин спокойным, но не предвещавшим ничего хорошего голосом попросил:

— Давай-ка по порядку, с чувством, с толком, с расстановкой…

Глубоко вздохнув, я покорно начала излагать:

— Ну, вот, значит. Послала меня Клавка в сберкассу услуги оплачивать. Иди, говорит, утром, там народу меньше. Ага! Как же, меньше!

Все пенсионеры нашего района так думают, поэтому и устраивают по утрам тусовки в сберкассах. Пришла я, а там народу-у-у, что гвоздей в твоей коробочке. Ну, той, помнишь, которая на антресолях пылится?

— Помню, — процедил сквозь зубы Димка. — Ты не останавливайся, хотелось бы до сути быстрее добраться.

— Ага, ну вот, значит. Стою я в очереди, а со всех сторон только и слышно: льготы, пенсия, президент. Прямо лозунги какие-то, ей богу!

— Афанасия! — прорычал Брусникин.

— Все, все, я уже приступаю к самому главному. Стою, значит, я себе, стою в самом конце очереди, злюсь потихонечку, мечтаю миниатюрный атомный взрыв произвести, чтоб к заветному окошечку быстрее протиснуться, как вдруг влетает парень и как завопит: «Все на пол, это ограбление»! Ну, старухи-то, как кокосовые орехи, на пол и попадали. Я одна стою, как во поле береза, за всем этим цирком наблюдаю.

Тогда парень берет меня в заложники, и мы с ним выносим кассу. Денег там, как потом выяснилось, с гулькин хрен, зря только старух напугали. Так ведь оно и понятно: кто с утра грабит?

Вечером надо, когда в кассе уже денежек-то поднакопится! Ну, я Степке это потом объяснила.

По молчанию, установившемуся в эфире, я догадалась: Брусникин не волнуется, он сейчас обрабатывает полученную информацию. Волноваться он начнет потом, когда вернется домой.

— Афоня, — наконец «ожил» Димка, причем голос у него был какой-то странный, как у неисправного «тамагочи», — надеюсь, ты пошутила?

— Если бы… — печально вздохнула я.

— Но… Раз тебя взяли в заложники, значит, ты не виновата, — выдвинул версию Димыч.

— Ну-у.., как тебе сказать… Вроде и нет, но ведь потом-то я перестала быть заложницей.

Теперь я как бы соучастница. Ты знаешь, Дим, у Степки, это мой напарник, очень сложная жизненная ситуация, и я решила ему помочь. Клавка вот тоже сидит соображает, что делать.

— Позови ее к телефону, — велел Брусникин.

— Она не может, Дим, она так сильно думает, что даже в ступор впала.

На этот раз Брусникин молчал долго. В его молчании моя интуиция четко угадывала что-то нехорошее. Я мысленно поблагодарила судьбу и Димкино начальство за вовремя организованную командировку.

— Значит, так, — прервал молчание Брусникин. — Деньги где?

— Тут. Клавка их к груди прижала и трясется, словно в ознобе, потерять боится, наверное.

Оно и понятно — никогда в жизни такой суммы в руках не держала. А что?

— Сидите дома. Деньги не тратить. К вам придут мои ребята и все уладят. Ясно?

— Ага, ясно, — кивнула я в трубку. — Дим, а как мы узнаем, что это твои ребята? Может, пароль какой-нибудь придумать?

— Про славянский шкаф, — выдавил из себя Брусникин и отключился.

Я уставилась на телефон, вспоминая пароль про славянский шкаф.

— Ну, что? — отчего-то шепотом спросила Клюквина. — Лютовал?

Я отрицательно покачала головой.

— Это плохо. Значит, когда вернется, головы нам посносит. Чего делать-то велел, Афонь?

— Сказал, чтоб деньги не тратили, сидели дома и ждали, когда придут.

— За нами?! — ахнула Клавка.

— Да нет, — сморщилась я. — Ребята Димкины придут и все уладят: и со сберкассой, и с милицией.

— Слава богу, — перевела дух Клюква.

Согласившись с Клавдией, я перевела взгляд на Степана. Он сидел на диване и, казалось, дремал. Только играющие желваки свидетельствовали о том, что Степка крайне напряжен.

— Ты чего, Степ? — попыталась я его растормошить. — Все будет в порядке! Видишь, со сберкассой Брусникин все уладит, нас даже не посадят.

— Можно от вас позвонить по межгороду? — вместо ответа спросил Степан. — Беспокойно мне что-то, как там Оксанка с мальчонкой…

Клавка проводила Степку в коридор, где стоял телефон, и деликатно удалилась.

Зато на меня она набросилась без всякой деликатности.

— У тебя с башкой все в порядке или наметились проблемы? — прошипела она.

— Почему это? — обиделась я. — С каких пор помощь хорошему человеку — это плохо?

Сразу все начинают намекать на легкую форму тяжелого сумасшествия.

Клюква внимательно на меня посмотрела, будто и правда хотела найти эту самую легкую форму, ничего, видно, не нашла и продолжила свое шипение:

— Ты соображаешь, чего несешь? Помочь хорошему человеку! У него что, на лбу написано: «Я хороший человек, люблю собак и перевожу старушек через дорогу? Просто сейчас у меня тяжелые жизненные обстоятельства, а так я белый и пушистый».

— Можно подумать, у меня был выбор. Меня ж в заложницы взяли, забыла? — напомнила я.

— Ага. К тому же он еще и псих. Брать тебя в заложники! На это может решиться только человек с неадекватным восприятием действительности. И потом, что такое?! — возмущенно всплеснула руками Клавка. — "Клавочка, Степану срочно нужны четыреста тысяч долларов!

Не знаешь, где их взять"? Знаю, конечно, дорогая Афоня! Посмотри у меня в кошельке, в отделении для мелочи. Там должны заваляться.

Ты хоть представляешь себе, сколько это денег?!

У тебя их нет, папа наш с тобой, чтоб ему икнулось на том свете, увы, не миллионер. А может, у тебя имеется парочка знакомых олигархов, безумно в тебя влюбленных? Тогда нет проблем, Афанасия! За один только благосклонный взгляд они расстанутся с полумиллионом баксов, даже глазом не моргнув, и еще столько же сверху накинут!

Я удрученно молчала. Конечно, Клавка права: ни миллионеров, ни влюбленных олигархов у меня не было, и взять их, конечно, негде. Ну, а теперь главный вопрос: чем я могу помочь Степке?

Вернулся Степан, расстроенный, удрученный, словом, не в себе. Жалко было на него смотреть.

Даже Клавка прониклась и участливо спросила: