Принц на белом костыле - Раевская Фаина - Страница 11

Из всех я хорошо знала только один: треугольничек с нарисованным в нем человечком, шагающим по полоскам. А вообще-то всегда думала, что дорожные знаки придумали специально, чтобы запутать водителей. Светофоры надо непременно убрать, они только мешают движению.

Однако милиционер, или, как сейчас их называют, гибэдэдэшник, придерживался иного мнения. Поэтому он поднял свою полосатую палочку и пронзительно засвистел.

— Не свисти, денег не будет! — с досадой проворчала я, останавливаясь. — Вот только тебя тут не хватает… Клавка, стони громче и жалостнее.

Выходить из машины я не стала. Во-первых, холодно, а на мне только свитер, а во-вторых, так будет проще сматываться. С этой же целью я не стала глушить двигатель. Инспектор ГИБДД подошел с нехорошей ухмылкой и постучал пальчиком в окно. Я опустила стекло.

— Добрый вечер. Лейтенант Руденко, инспектор ДПС, — представился молодой симпатичный парень и тут же немного радостно констатировал:

— Нарушаем, значит.

— Угу, — я сокрушенно опустила голову, бесконечно сочувствуя этому лейтенанту. Он вынужден стоять на морозе и отлавливать разного рода нарушителей.

— Знаки для кого установлены? — продолжал издеваться лейтенант Руденко.

— Не знаю, — честно призналась я. — Понимаете ли, господин лейтенант…

В этот момент громко и жалобно застонала Клюквина, вторым голосом ее поддержал наш раненый.

— Обана! — сильно удивился Руденко, сдвинув фуражку на затылок. — Кто там у вас?

Вздохнув, я пояснила:

— Один — с пробитой головой, мы его нашли за гаражами. Того и гляди дышать перестанет. Вторая — сестра моя, Клавка. Она тоже… того, с головой, вот-вот с катушек съедет. Мне бы в больницу их доставить, а? Помрут ведь, болезные, тебе отвечать.

— А че я-то сразу? — отпрянув, по-детски шмыгнул носом гаишник.

— Ну как же: ты препятствовал оказанию первой медицинской помощи. По-моему, это статья.

Лейтенант Руденко вытер вспотевший лоб и отчего-то шепотом спросил:

— А что у вас в багажнике?

Собственно говоря, я туда не заглядывала и понятия не имела, что у нас там.

— Труп, конечно. Чего ж еще? — пожала я плечами. — Не «запаску» ж в багажник класть.

С заднего сиденья опять раздался стон, но на этот раз в нем были четко слышны угрожающие нотки. Умеет же Клюквина возмущаться даже в бессознательном состоянии. Вот ведь загадка природы!

— Езжайте, — обессилев окончательно, махнул полосатой палкой Руденко. Как-то чувствовалось: еще пару минут — и ему самому понадобится медицинская помощь.

— Спасибо, — сдержанно поблагодарила я. — Дай вам бог заработать побольше…

С этими словами я надавила на педаль газа и, признаюсь, с немалым облегчением поехала прочь от бдительного Руденко. Еще неизвестно, что могло произойти, начни он шмонать машину. Вдруг раненый уже скончался? Возись тогда с ним…

В приемном покое пятнадцатой больницы сильно пахло лекарствами. За стеклом регистратуры сидела полная женщина постбальзаковского возраста. Она явно пыталась повернуть время вспять: густо накрашенные тушью ресницы, брови ниточкой и полкило помады на губах. Под медицинской шапочкой, я уверена, скрывалась старомодная «хала». Тетка явно скучала. При моем появлении в ее глазах вспыхнула искорка интереса, но тут же погасла. Не знаю, может, она ожидала принца на белых костылях, а тут я появилась.

— Здравствуйте, — немного стыдясь за принесенное разочарование, поздоровалась я. — Могу я видеть Щуренкова Юрия Васильевича?

Ленивый, немного театральный поворот головы и спокойный ответ:

— Можете.

Я обрадованно пискнула, ожидая указаний, где, в каком кабинете, на каком этаже отыщется зав, отделением хирургии Щуренков Ю.В. Он, как настоящий врач, несмотря на выходной день и позднее время, трудился, трудился и трудился.

Однако продолжения не последовало. Тетка отвернулась от меня и уставилась в зеркальце.

Интересно, что она там хотела увидеть? Я почувствовала, как где-то в области поджелудочной железы закипает раздражение. Пока оно еще было так далеко, я мило улыбнулась:

— А где именно я могу его видеть?

— Ой, господи! — закатила глаза медицинская тетенька. — Девушка, сегодня выходной день. Вот вы свой выходной где проводите?

Хм, хороший вопрос, так сразу и не ответишь!

Да и не говорить же этой стареющей красотке, что свой выходной я провожу, как индеец, на тропе войны, не просто так ведь я здесь оказалась! Тетка истолковала мое молчание по-своему:

— Вот и Юрий Васильевич тоже дома. Так что увидеть его вы сможете только завтра, когда он придет на работу.

— Черт! — выругалась я. — А кто-нибудь из хирургов у вас имеется именно сейчас?

— Имеется. Антон Константинович сегодня дежурит.

И снова молчание. Раздражение от поджелудочной железы подкатило к голове и шарахнуло в мозг.

— Послушай ты, утка больничная, у меня в машине двое раненых, а ты мне тут глазки строишь! Говори быстро, где этот Константинович, или я за себя не отвечаю! Учти, у меня наследственность фиговая, папа полжизни в тюремной психушке вместе с Сербским сидел. Говори, ну?!

Тетка затрясла своими двумя подбородками, не то от гнева, не то от страха, и протянула руку к телефону.

— А-Антон К-Константинович, — проблеяла она в трубку, — тут к вам психическая пришла. Охранник болеет, я тут одна, а она с наследственностью…

Трубка что-то квакала, тетка внимательно слушала, а потом более спокойно добавила:

— Говорит, в машине у нее двое раненых…

Хорошо. Антон Константинович сейчас спустится, — это уже мне.

В ожидании доктора я гигантскими шагами мерила небольшой холл. На этот раз тетенька напряженно наблюдала за моими скачками, оставив в покое зеркальце. И правильно, между прочим, сделала. Я бы на месте зеркальца удавилась, увидев, кого придется отражать.

— Кто тут с раненой наследственностью? — раздался за спиной молодой бодрый голос.

Я оглянулась. Передо мной стоял юноша, совсем мальчик, в белом халате, небрежно наброшенном на синюю униформу. Внешне он походил скорее на моего ученика-балбеса, чем на серьезного доктора, тем более хирурга. Рыжие вихры непокорно торчали в разные стороны, а на лице, щедро обсыпанном веснушками разных цветов и размеров, озорно поблескивали василькового цвета глаза. Филиппок, да и только!

— Ты хирург? — на всякий случай уточнила я.

— А что? Не нравлюсь? — обиженно насупился парень.

— Ты не пиво, чтоб всем нравиться. Главное, чтоб трепанацию черепа мог сделать.

— А надо? — испугался хирург.

— Сам увидишь, — туманно пообещала я. — Возможно, и придется.

Нехороший, чисто медицинский блеск появился в глазах юноши. Что-то подсказало мне, что трепанация черепа — его любимое занятие.

Я как-то засомневалась, стоит ли доверять этому юноше жизни Клавдии и того раненого дядьки.

Однако мы не на рынке, выбирать не приходится, поэтому я схватила хирурга за руку и потащила к выходу, пытаясь на ходу объяснить, что от него требуется.

Клюквина сидела с закрытыми глазами, запрокинув голову назад. Ни она, ни дядька, лежавший на сиденье, уже не стонали.

— Скорее же, — торопила я хирурга, — видишь, не дышат уже! Клава, Клавочка, сестренка моя любимая и единственная! Очнись, пожалуйста! Честное слово, я теперь буду тебя слушаться, буду, вот увидишь!

От жалости к Клавке я заревела в голос. Филиппок, вмиг сделавшись серьезным, отодвинул меня в сторону, резко бросив:

— Не реви, работать мешаешь!

Пришлось заткнуться, хотя это было невероятно трудно. Хирург нырнул на заднее сиденье.

Спустя несколько секунд оттуда донесся возмущенный Клавкин вопль:

— Убери руки, охальник! Голова у меня пострадавшая, а не то, за что ты хватаешься. Ишь, лапает, пользуется бессознательным состоянием. Маньяк в белом халате! Ты лучше ему вот помоги, совсем бедолаге плохо…

Клавдия выбралась из салона. Выглядела она, скажем прямо, хреново: бледная до синевы, руки дрожат, губы трясутся, под глазами — темные круги. Чувствовалось, что здоровье у сестры пошатнулось.