Распутин: жизнь и смерть - Радзинский Эдвард Станиславович - Страница 11

Но теперь из своих странствий он все чаще «возвращался с двумя-тремя странницами, одетыми в полумонашеское одеяние».

У него появились последователи. Точнее — последовательницы…

Недаром один из последних великих русских святых, живший уже в XIX веке, Серафим Саровский ходил в окружении молодых девушек — найти готовых к религиозному подвигу среди мужиков становилось все труднее… И неудивительно, что Григорий находит горячих поклонниц среди женщин. Среди первых его «учениц» — Дуня и Катя Печеркины (не сестры, как часто пишут в его биографиях, но тетка и племянница), живущие у него «из-за хлеба» (в работницах).

Катя, тогда еще совсем молоденькая, поедет за ним в Петербург, станет его служанкой. Ей суждено будет увидеть лицо убийцы Распутина в ту декабрьскую ночь 1916 года.

Мужчин в «кружке» мало — его родственник Николай Распутин и двое односельчан — Николай Распопов и Илья Арсенов.

Во время расследования Тобольской консистории по обвинению Григория Распутина в сектантстве Николай Распутин покажет: «Моленная находилась тогда под конюшней». И свидетели подтвердят: «Собираются они в большом секрете и в подполе под конюшней поют и читают Евангелие, тайный смысл которого Распутин им объясняет». Но ничего более о «тайном смысле», открытом Григорием в молельне под конюшней, следствие не узнает.

Но в Покровском живет он недолго — покидает «учеников» и снова — в путь, по монастырям. Все суровей его странствия… «Теперь для опыта и испытания… не один раз приходил я в Киевиз Тобольска, не переменял белья по полугоду… нередко шел по три дня, кушая только самую малость. В жаркие дни налагал на себя пост… не пил квасу, но работал с поденщиками, как и они… и убегал на отдохновение… на молитву», — рассказывал «царям» о своем преображении Распутин.

Но ничего не рассказал он о главном — о потаенных монастырских обителях, затерянных в глухих сибирских лесах, об удивительных верованиях — о том неофициальном «народном православии», которое, видимо, и оказало огромное влияние на полуграмотного сибирского мужика и его загадочное учение…

Потаенная религиозная жизнь столетиями существовала бок о бок с официальной церковью. И эта «другая Русь» поможет приподнять занавес над духовным миром Распутина.

Тысячу лет назад, в X веке, на Руси было принято христианство, но язычество так и не покинуло страну. Любопытный символ: христианские храмы на Руси часто имеют «в основании» святыни языческие. Как сказано в летописи: «Поставиши церковь святого Василия на холме, где прежде стоял кумир Перун… »

Языческие боги, от которых князья силой заставляли отказаться народ, продолжали незримо жить. Например, бог Велес, согласно древним верованиям «ведавший» плодородием, забавно преобразился в «угодника Божия святого Власия Чудотворца». Громыхавшего грозами Перуна заменил громыхавший грозами Илья-пророк… Языческий восторг перед природой, ее обожествление остались в людских душах. И та легкость, с которой народ после революции согласился по приказу большевиков уничтожать свои великие храмы, весьма напоминала легкость, с которой по приказам князей разбивали и жгли языческие святыни.

Тысячу лет целые края жили, соединяя язычество и православие. И святые целители существовали рядом с древними колдунами: целители лечили, а колдуны отводили (или насылали) порчу.

Заволжье и Сибирь были центрами этого опасного «народного православия».

Когда-то леса Заволжья сплошным массивом тянулись далеко на север. По берегам притоков Волги стояли редкие деревушки, разделенные непроходимыми чащобами. Тамошние православные жили отрезанными от остального «крещеного мира» и своими дикими обычаями походили на исконных обитателей тех мест, диких звероловов — черемисов и вотяков. «Жили в лесу, молились пенью (пням.

— Э. Р. ), венчались вокруг ели, а черти им пели», — так говаривали про жителей этого края.

В начале XVII века в непролазные дебри стали приходить новые жители — дети кровавого Смутного времени… Смута закончилась призванием на царство династии Романовых, и участники недавних мятежей, те, кто запятнал себя разбоем и кровью, бежали сюда от гнева новых царей. В лесных краях укрывались они от кнутов и виселиц. Это была своеобразная «русская Америка».

Вскоре явились и новые беглецы. При царе Алексее Михайловиче прошла церковная реформа: подверглось «подновлению» Святое Писание, и было внесено изменение в обряд «творения креста» — отныне креститься верующие должны были тремя перстами. Но многие объявили новые тексты Писания и новый обряд «прельщением сатаны», по-прежнему крестились двумя перстами и читали только старые «Божьи книги».

Начался великий раскол. Официальная церковь жестоко карала «старообрядцев». И заточения, и казни, и коллективные самосожжения сторонников старой веры — все было… Теперь в бескрайних лесах Заволжья и Сибири возникали их обители, до которых не могла дотянуться рука власти. «После раскола они держат своих попов и знать не хотят наших архиереев», — вынуждены были признать иерархи официальной церкви.

Но с развитием промышленности и вырубкой лесов раскольничьи обители отступали из Заволжья за Урал — в непроходимую сибирскую тайгу. Все триста лет Романовской династии жила неофициальная, но достаточно могущественная тайная «народная церковь».

То, что начал Алексей Михайлович, — страшно продолжил его сын Петр Великий. Сей царь-реформатор уничтожил древнее патриаршество, открыто издевался над старинными церковными обрядами. Он учредил Святейший Синод для управления делами церкви, во главе которого стоял назначаемый царем обер-прокурор (само иноземное название этой должности звучало оскорблением для верующих).

Отец Николая Александр III был человеком искренне религиозным, но церковь при нем влачила все то же подчиненное власти царя существование. Во главе Синода стоял любимец императора Константин Петрович Победоносцев. Это был умнейший человек, но весь его ум (как часто бывает в России) был направлен на подавление. Малейшее проявление свободы мысли и слова подвергалось его беспощадной атаке. Любой закон, могущий хоть как-то смягчить беспредельную власть царя над церковью, губился Победоносцевым на корню. Будучи обер-прокурором, этот глубоко верующий человек только и делал, что загонял великий, бесконечный мир церковной жизни в рамки беспощадного бюрократизма, заставлял церковных иерархов знать один закон — повеление царя и обер-прокурора. Официальная церковь находилась в состоянии глубокой летаргии.