Лукашенко. Политическая биография - Федута Александр Иосифович - Страница 52

Хотя нет, довершило его совсем другое.

Когда Захаренко сошел с трибуны и сел на свое место, слово взял президент. К полной неожиданности собравшихся, Лукашенко не стал опровергать своего бывшего министра, а заговорил о том, что он верил Юрию Николаевичу, как сыну (хотя они были ровесниками), о том, как произвел его в генералы, а тот его предал. И публика, глядевшая на весь этот спектакль, неожиданно обмякла. Действительно — сделал министром, действительно — произвел его в генералы, а тот вместо благодарности начал «копать»! И под кого — под «батьку»212! Нехорошо получается…

Тут произошло совсем неожиданное. Олег Богуцкий вспоминает: «Во время выступления президента Захаренко встал и пошел в сторону трибуны. Охрана напряглась: готовы были в этот момент стрелять, но Захаренко вовремя опомнился и сел, не доходя до трибуны».

Куда и зачем он шел? Что хотел сделать? Может быть, просто попросить председательствующего предоставить ему возможность ответить? А может быть, сорвался, чтобы защитить свою честь так, как подобает в таких случаях настоящему офицеру? Мы об этом вряд ли когда-нибудь узнаем…

Лукашенко вновь сошел с парламентской трибуны победителем.

Президент беспокоится

Никаких особых разногласий с депутатским большинством у Лукашенко пока не было. Коммунисты и аграрии с радостью санкционировали замену государственной символики в соответствии с результатами референдума. С готовностью поддержали и известие о создании Сообщества России и Беларуси. Да и в отношении управления экономикой у Верховного Совета и президента почти не было расхождений. И Александр Лукашенко, и депутаты в большинстве своем оставались идейными сторонниками старой советской экономической модели, при которой «главный» все и распределяет.

Однако Лукашенко понимал, что с Верховным Советом все не так уж и благополучно. Ведь депутатами стали многие из тех, кто были недовольны его курсом. Да, они были в меньшинстве. Но Лукашенко еще совсем недавно сам был депутатом и не успел забыть, как быстро меньшинство начинает задавать тон парламентскому «болоту». Случись это, сумей те же немногочисленные либералы из фракции «Гражданское действие», лидером которой стал Станислав Богданкевич, договориться с крупной партийной фракцией — коммунистами или аграриями, — и предусмотренный Конституцией механизм отстранения президента от власти (импичмент) может быть запущен. Ведь достаточно собрать подписи 70 депутатов из 199 и передать дело в Конституционный суд, и он уже отстранен от власти.

Прямой опасности еще не было, но Лукашенко хорошо усвоил немудреную политическую аксиому: «Если парламент, каким бы он ни был подобранным и сфальсифицированным, имеет реальные полномочия, он на каком-то этапе захочет эти полномочия реализовывать».

А Конституционный суд, как мы помним, уже к февралю 1996 года объявил ряд президентских указов не соответствующими Конституции, так что повод для импичмента вызревал. Мало того, некоторые из депутатов уже тогда начали о нем поговаривать. Вспоминает депутат Владимир Нистюк:

«Идея импичмента возникла еще в марте 1996 года. С покойным Геннадием Карпенко у него в кабинете мы вели разговор на тему, что есть механизм, который способен влиять на президента, держать его в напряженном состоянии и вынуждать считаться с мнением парламента. И мы решили попробовать, сможем ли собрать заявления об импичменте. Мое заявление было одним из первых. Это были еще экспериментальные заявления: тогда мы не знали порядка, как это все делается. После консультаций с Конституционным судом мы узнали форму, которая будет принята судом к рассмотрению. Это было персональное заявление каждого депутата. Мало того, это заявление подписывалось, и подпись заверялась лично председателем Верховного Совета со скреплением его подписью и печатью. Тогда это обретало форму документа».

Разумеется, Лукашенко знал о том, что такие «эксперименты» уже идут. Было бы удивительно, если бы у человека, единолично контролирующего спецслужбы, не было информации об этом.

И он приступает к подготовке упреждающего удара — к пересмотру не отдельных пунктов, а основ Конституции. Ему нужно спешить.

Тем более что неожиданно о себе напомнил народ.

Оппозиция на улицах

Массовые выступления весной 1996 года шли по нарастающей. Вначале 25 марта, в годовщину создания Белорусской народной республики, в традиционный для белорусской оппозиции День воли прошел многотысячный митинг. Затем — акция 2 апреля, в знак протеста против подписания Александром Лукашенко и Борисом Ельциным договора о создании Сообщества России и Беларуси: тогда около дверей российского посольства дошло до настоящей драки между сторонниками и противниками Сообщества.

Самые массовые выступления оппозиции состоялись 26 апреля, во время проведении традиционного Чернобыльского шляха. Но на сей раз его участники выступали не только против последствий Чернобыля, но и за сохранение Беларуси как государства. Договор о создании Сообщества был воспринят представителями белорусского общества как угроза государственному суверенитету Беларуси.

В шествии участвовало более 50 тысяч человек. Если бы демонстранты прорвались к резиденции президента (а горячие головы к этому призывали), последствия могли бы быть непредсказуемыми.

Но лидеры оппозиции не хотели столкновений. Вспоминает Вячеслав Сивчик, тогда — ответственный секретарь управы БНФ:

«Маршрут, по которому шли демонстранты на Чернобыльском шляхе 1996 года, был согласован с органами власти. Согласование происходило в кабинете Геннадия Карпенко (тогда вице-спикера Верховного Совета, представлявшего оппозиционную фракцию «Гражданское действие». — А. Ф.). Там были начальник столичной милиции Борис Тарлецкий, кто-то из заместителей городского прокурора и еще кто-то инкогнито от КГБ. Был Юрий Ходыко (заместитель председателя БНФ. — А. Ф.). И именно там, в кабинете Карпенко, был согласован маршрут, по которому потом реально шли демонстранты».

В то время я уже работал обозревателем «Белорусской деловой газеты». Получив задание, я вышел из редакции и прошел на Немигу, где собирался сесть в троллейбус. Пропустив несколько переполненных троллейбусов, вдруг понял, что уехать мне вряд ли удастся. Прямо по проезжей части медленно двигался людской поток. Реяли бело-красно-белые флаги, теперь снова опальные, были видны транспаранты и хоругви.

Поток медленно приближался. Можно было уже ощутить дрожание асфальта, по которому шли десятки тысяч людей. Удалось разглядеть депутатов — Станислава Шушкевича, Геннадия Карпенко, Александра Добровольского… Вот от основной массы оторвались два человека — высокий плечистый Геннадий Карпенко и прихрамывающий профессор Юрий Ходыко. Оба торопливо направились на переговоры с ОМОНом, который преграждал дорогу. Власть явно нарушала достигнутые договоренности, хотя демонстранты шли именно по тому маршруту, который был согласован.

Еще мгновение — и камни полетели в ОМОН, ударяясь в прозрачные щиты и металлические шлемы.

Это было первым случаем физического сопротивления оппозиции властям. Первым и, пожалуй, единственным столкновением, в котором, как в сражении при Бородино, обе стороны могли посчитать себя победившими. Оппозиция — потому что не дрогнула и оказала сопротивление, не отступив. Власть — потому что сумела сдержать натиск пятидесяти тысяч человек.

Правда, со стороны было совсем непонятно, куда и зачем шли люди, куда и почему их не пускали…

Двадцать шестого апреля в Минске появился Зенон Позняк, совсем недавно вместе с пресс-секретарем БНФ Сергеем Наумчиком нелегально выбравшийся за рубеж. Дело в том, что еще в марте 1996 года руководство Белорусского народного фронта было предупреждено о том, что против партии готовится показательный процесс, и свобода лидера БНФ оказалась под угрозой. Подтверждение тому легко увидеть в рассказе Вячеслава Сивчика: