Горький ветер свободы (СИ) - Куно Ольга - Страница 28

Из моей груди вырвался нервный смешок. Данте тоже улыбнулся.

— Это настолько близко к свободе, насколько возможно, Сандра, — мягко сказал он затем.

Смятение по-прежнему преобладало в моём взгляде над прочими эмоциями и, видимо, Данте принял его за недоверие, поскольку пересел за небольшой письменный стол со словами:

— Я могу набросать этот документ прямо сейчас.

Стук в дверь возвестил о возвращении служанки с очередным кубком.

— Это для доньи Эстоуни, — сказал Данте, не отрываясь от своего занятия: он уже писал что-то на листе бумаги.

Служанка поставила кубок на уже стоявший возле дивана столик и удалилась.

— Доньи? — напряжённо переспросила я.

— А как ты думала? — изобразил удивление моей непонятливостью Данте. — Ты — Архивариус высокой квалификации. Состоишь на уважаемой должности в армоне. Это автоматически присваивает тебе титул доньи.

— Даже… — Я приподняла было левую руку.

— Даже несмотря на это, — перебил меня Данте, не глядя. — Я же говорил: клеймо — не препятствие для высокого статуса. И относиться к тебе будут соответственно, можешь мне поверить. Ну вот, готово. — Он поставил размашистую подпись внизу листа. — Если не хочешь, можешь забрать с собой и пока не подписывать. В сущности это ограничивает меня, а не тебя.

Данте подошёл и протянул мне бумагу. На ней было написано точно то, что он и говорил. Договор между доном Данте Эльванди и доньей Сандрой Эстоуни. Должность Архивариуса. Жалованье. Никаких других обязанностей. И подпись.

Я уже не читала, лишь тупо смотрела на текст, и даже не сразу поняла, что на глазах выступила пелена слёз. Листок стал расплываться перед глазами. А потом я зарыдала.

— О нет, — пробормотал Данте, вставая с дивана.

Вернулся, сделав круг по комнате. Теперь, по прошествии времени, я знаю: как человек, скупой на прилюдное выражение собственных чувств, он плохо представлял, как вести себя с женщиной, эмоции которой до такой степени взяли верх. Впрочем, на тот момент мне было не до размышления над его реакцией. Слёзы словно прорвали плотину, и я даже не пыталась их остановить: слишком безнадёжным было это занятие.

Данте осторожно положил руку мне на спину.

— Ну, тише, — пробормотал он, не слишком представляя себе, что ещё сказать. — Всё плохое уже закончилось.

Эти слова заставили меня разрыдаться ещё сильней. Сама не знаю, как и в какой момент это произошло, но вскоре оказалось, что Данте прижимает меня к себе, легонько поглаживая по спине, а я рыдаю ему в рубашку. Некоторое время спустя рыдания стали чуть слабее, и я начала, глотая слёзы, рассказывать. Как приехала из центра города, где жила в последние годы, в свой старый дом на окраине, поближе к морскому побережью. Как из-за загораживавших обзор гор выплыло и быстро причалило несколько пиратских кораблей. Как на улицах началось светопреставление — горели не просто дома, а целые районы, а люди один за другим погибали от пиратских мечей. Потом часть нападавших ринулись глубже в город, другие же, набрав пленных, рванули обратно к кораблям.

Рассказывала о тех криках и панике, что царили на судне, когда нас загоняли в трюм. О крупном камне, который казался раскалённым, когда его насильно прижали к моей руке. Как я завыла от боли, которая, правда, очень быстро прошла, а потом увидела на руке клеймо, которое никогда уже нельзя будет снять. Про раненую девушку, которую выбросили за борт.

Когда я закончила говорить, слёзы хлынули с новой силой.

— Ш-ш. — Данте снова прижал меня к себе, и я продолжила рыдать в безнадёжно вымокшую рубашку. — Ты очень сильная девочка. Всё закончилось. Ты в безопасности.

Постепенно я перестала плакать, лишь изредка всхлипывала, по-прежнему уткнувшись ему в грудь. Данте вдруг взял меня на руки, поднялся с дивана и пошёл в спальню. Не успела я испугаться, как он уже уложил меня на кровать и укрыл одеялом.

— Эту ночь поспишь здесь, — сказал он. — В свои новые покои переберёшься завтра.

— А ты? — нахмурилась я, хотя в мягкой постели глаза сразу же начали слипаться.

— А я уже привык, — усмехнулся он. — К тому же должен ведь я компенсировать тебе недоразумение с дворецким. Будем считать, что с позиции среднего арифметического, тебя приняли, как положено.

— Ладно, — согласилась я, сонно обнимая подушку и слегка обнаглев от усталости. За окном давно стояла ночь. — Если мне что-нибудь понадобится, я пришлю тебе «птичку».

И практически мгновенно уснула. Только успела почувствовать, как мне поудобнее подоткнули одеяло.

Глава 7

Проснулась я утром от того, что солнечный луч беззастенчиво проник в комнату сквозь брешь, оставленную не до конца задёрнутой гардиной. Луч яркого южного солнца, палящего и обжигающего, но одновременно дарящего свет и жизнь. Солнце, под которым мне предстояло научиться существовать.

Я долгое время лежала на спине, вытянув руки поверх одеяла, и думала. Не пыталась прийти к определённым выводам, не стремилась ни в чём себя убедить. Просто раскладывала по полочкам ту информацию, что обрушилась на меня вчерашним вечером. Вчера было только ошеломление. Сегодня способность мыслить возвратилась. Сон сделал своё дело, предоставив мозгу возможность самостоятельно рассортировать новые факты и пристроить их среди прочих знаний. Теперь оставалось лишь медленно пройтись мимо полок и всё как следует рассмотреть.

Самое главное и судьбоносное: похоже, у меня появился шанс на нормальную жизнь. Конечно, не лёгкую. Я в чужом мире, который по-прежнему кажется мне враждебным. Мой собственный мир остался далеко и, вполне вероятно, сожжён и разграблен. А здесь — чужой язык, чужие люди, даже солнце чужое. И мне, несомненно, придётся регулярно сталкиваться с недоверием и презрением, потому что я — чужая и ношу клеймо. Придётся отстаивать своё право на уважение и человеческое достоинство. Но с этим я справлюсь, а по-настоящему лёгкой жизнь не была и раньше. Главное, что это право у меня есть. И скоро появятся занятия и цели, пусть пока незначительные, пусть сиюминутные, но это уже помогает жить, а не выживать.

Негромкий стук в дверь заставил меня вздрогнуть и как-то разом припомнить, что я нагло расположилась в чужой постели. Я тут же обратила внимание, что кровать очень большая, на такой и трое с лёгкостью поместятся. Постель мягкая и уютная. И матрас необыкновенно удобный. Интересно, чем они их здесь набивают?

— Сандра? — спросили снаружи. — Ты не спишь?

Голос Данте звучал не слишком громко, чтобы не разбудить меня в случае, если я ещё не проснулась.

— Нет, — поспешила ответить я.

Быстро села на постели, хотела закутаться в одеяло, потом сообразило, что так и проспала всю ночь в платье, так одежда моя потрёпана, но относительно пристойна. Соскочила с кровати и стала поспешно причёсываться при помощи пальцев. Результат наверняка нулевой, но мысль о том, чтобы поискать здесь гребень, в голову даже не пришла.

— К тебе сейчас зайдёт горничная, — сказал, не открывая двери, Данте, а потом выходи завтракать.

Я чуть-чуть успокоилась, поняв, что он не войдёт прямо сейчас. И напряглась, поняв, что мне предстоит столкнуться один на один с незнакомым человеком. Из местных.

Но горничная вошла, сказала «Доброе утро, донья» и поставила на прикроватный столик кувшин с тёплой водой. Потом выудила откуда-то таз, помогла мне умыться и вручила мягкое и почему-то тёплое полотенце. Спросила, нужно ли мне что-то ещё, я ответила, что гребень, и она извлекла оный из глубокого кармана своего передника. Видимо, там хранилось много всего полезного. Потом служанка присела в коротком реверансе и удалилась, а я, собравшись с духом, вышла в соседнюю комнату.

Со вчерашнего вечера не изменилось ничего, кроме двух вещей. Во-первых, на диване — не том, где мы разговаривали с Данте, а втором, более длинном, — лежала постель. У себя дома он как минимум устроился с большими удобствами, чем на постоялом дворе. Во-вторых, сейчас здесь был накрыт стол.