Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Весь город спит - Брэдбери Рэй Дуглас - Страница 3


3
Изменить размер шрифта:

Лавиния сказала:

— Когда ты побежала по проходу, крича: «Свет!», я думала, умру.

— Бедняга!

— Оказалось, это брат директора.

— Я извинилась, — оправдывалась Элен.

— Теперь видишь, к чему может привести паника?

Большие вентиляторы крутились, перемешивая горячий воздух ночи, разгоняя запахи ванили, малины, мяты и дезинфекции, скапливающиеся в аптеке.

— Мы не должны задерживаться. Полиция предупредила…

— К дьяволу полицию, — ответила Лавиния, смеясь. — Шатун находится за миллионы километров отсюда. Вернется не раньше, чем через несколько недель. Полиция его арестует, вот увидишь. А фильм на редкость забавный, верно?

Улицы были чисты и пустынны. Ни одной машины, ни одного грузовика, ни одного человеческого существа в поле зрения. Яркие лампы еще освещали витрины магазинов с восковыми манекенами. Их пустые глаза следили за тремя женщинами, идущими по дороге.

— Сделают ли они что-нибудь, если мы закричим?

— Кто они?

— Манекены… те, что в витринах.

— О! Франсина.

— Ну ладно!..

В витринах стояли сотни людей, неподвижных, безмолвных, и только три человека шли по городу, три человека, шаги которых гремели, как ружейные выстрелы, когда каблуки ударяли по камням мостовой. Красная неоновая вывеска мигала и жужжала, словно насекомое, которое вот-вот умрет.

Три женщины прошли мимо.

Знойная и раскаленная, протянулась перед ними длинная улица. Высокие деревья, чуть тронутые ветром, стояли на страже с обеих сторон идущих женщин.

— Сначала мы проводим тебя, Франсина.

— Нет, это я вас провожу.

— Не будь смешной. Ты живешь ближе всех. Если вы проводите меня, вам придется переходить лощину одним. И если какой-нибудь падающий лист заденет вас, вы тут же умрете со страху.

Франсина предложила:

— Я могу переночевать у тебя. Ведь это ты у нас самая красивая!

— Нет.

Издалека они виделись тремя изящными силуэтами, скользящими по призрачно-белесому морю лунного света. Лавинии, смотревшей на деревья, проплывающие слева и справа, и слушавшей своих подруг, казалось, что ночь торопится. Они продвигались медленно и, в то же время, выглядели бегущими. Все предметы принимали цвет блистающего снега.

— Споем, — предложила Лавиния.

Они запели, тихо, спокойно, держа друг друга под руки и не оборачиваясь назад. Под их ногами шевелился тротуар, шевелился, остывая.

— Послушайте, — сказала Лавиния.

Они слушали летнюю ночь, сверчков, далекий перезвон часов над зданием суда, отбивающих три четверти двенадцатого.

— Послушайте.

В темноте хлопнула дверь веранды. Мистер Терль стоял в одиночестве на крыльце дома, докуривая свою последнюю сигару. Проходя мимо, они заметили розовое свечение, возникающее то слева, то справа от него.

Один за другим гасли огни. Теперь все они были потушены: в больших домах и маленьких, на верандах, выключены электрические, прикручены керосиновые лампы, задуты свечи. И все казалось закрытым стенами бронзы, железа, стали. «Все упаковано, — думала Лавиния, — уложено в ящики, расставлено по местам». Она представляла себе этих людей, лежащих в кроватях, освещенных лунным светов; все дыхания смешивались в ночи жаркого лета; каждый чувствовал себя в безопасности. «А мы, — думала она, — мы здесь, слушаем шум наших одиноких шагов, звучащих на тротуаре, еще горячем от дневного солнца. И над нами уличные фонари раскачивают миллионы причудливых теней, отражающихся на дороге».

— Вот ты и дома, Франсина. Спокойной ночи.

— Лавиния, Элен, останьтесь сегодня у меня. Уже поздно. Почти полночь. У мисс Мэрдок есть комната для вас. Я приготовлю по чашке шоколада, и мы славно проведем время.

Франсина удерживала их обеих.

— Нет, спасибо, — ответила Лавиния.

Франсина опять принялась плакать.

— О нет, Франсина, не начинай заново, — сказала Лавиния.

— Я не хочу увидеть вас мертвыми, — рыдала Франсина с мокрым от слез лицом. — Вы такие милые и хорошие. Я хочу, чтобы вы жили, прошу вас, умоляю.

— Франсина, я и не знала, что ты потрясена до такой степени. Я обещаю позвонить, как только приду домой.

— Точно?

— Да, и я сообщу тебе, что жива и здорова. А завтра мы отправимся в парк на пикник, хорошо? Будем есть сэндвичи, которые я сделаю сама. Ты довольна? Вот увидишь, я буду жить вечно.

— Ты, правда, позвонишь мне?

— Обещала я или нет?

— Спокойной ночи, спокойной ночи.

В одно мгновение Франсина исчезла за дверью и заперла ее на два оборота.

— А сейчас, — сказала Лавиния Элен, — я отведу домой тебя.

Часы над зданием суда пробили двенадцать ударов полночи.

Звуки прокатились по пустынному городу, более пустынному, чем когда бы то ни было. Они пересекли пустые улицы, пустые площади, пустые лужайки.

— Десять, одиннадцать, двенадцать, — считала Лавиния, за руку которой уцепилась Элен.

— Ты не чувствуешь ничего странного?

— Что ты хочешь сказать?

— Я хочу сказать, что мы с тобой на улице, идем под деревьями, в то время как все остальные спят в надежных убежищах. Держу пари, мы с тобой единственные, кто разгуливает среди ночи.

Шум лощины, темной, глубокой и жаркой, приближался.

Но они уже дошли до дома Элен. Они долго смотрели друг на друга. Ветерок приносил запахи скошенной травы и влажных лилий. Луна стояла высоко в небе, где начинали собираться облака.

— Вероятно, тебя бесполезно просить остаться у меня, Лавиния?

— Я продолжу свою дорогу.

— Иногда…

— Что иногда?

— Иногда, мне кажется, люди хотят умереть. Ты очень странно вела себя весь вечер.

— Просто, я не боюсь, — ответила Лавиния. — Помимо того, я, наверное, любопытна. И я правильно рассуждаю. По логике, Шатун не может сейчас находиться в наших краях. Повсюду полиция.

— Наша полиция, наша малочисленная полиция, состоящая из стариков. Агенты уже дома, в своих постелях, укрытые с головой одеялами.

— Тогда, скажем, я забавляюсь, вроде неосторожно, но все же наверняка. Если бы был хоть малейший риск, можешь быть уверена, я бы осталась у тебя.

— Возможно, подсознательно ты и не хочешь прожить дольше.

— Ты и Франсина, вы меня смешите.

— Я чувствую себя виноватой. Я сейчас выпью горячего кофе, а ты в это время, добравшись до лощины, будешь идти в темноте по мосту.

— Что ж, одну чашечку выпей за мое здоровье.

Лавиния Неббс шла в ночи, сквозь ночную тишину лета. Она видела дома с темными окнами и слышала издалека лай собаки. «Через пять минут, — думала она, — буду дома, в безопасности. Через пять минут я позвоню этой глупышке Франсине».

Она услышала мужской голос, певший вдали под деревьями.

Она пошла чуть быстрее.

Человек, слабо освещаемый луной, двинулся к ней. Шагал он спокойно и непринужденно.

«Если понадобится, — решила Лавиния, — я всегда могу побежать и постучать в один из этих домов».

Человек пел: «Сияй, луна, во время жатвы!», в руке он держал толстую дубинку.

— Вот тебе на! Весьма неожиданно, — воскликнул он. — Мисс Неббс, что вы здесь делаете в столь поздний час?

— Инспектор Кеннеди!

Ибо это был он, конечно, он. Инспектор Кеннеди совершал свой обход.

— Будет лучше, если я провожу вас до дома.

— Не стоит. Доберусь сама.

— Но ведь вы живете на другой стороне лощины.

«Да, — подумала она. — Но ни за что на свете я не пойду через лощину в мужской компании. Откуда мне знать, кто из них Шатун?»

— Нет, спасибо, — ответила она.

— Я постою тут, — сказал он. — Если понадобится помощь, кричите что есть силы. Я прибегу со всех ног.

Она продолжила дорогу, оставив насвистывающего Кеннеди одного под уличным фонарем.

«Вот я и здесь», — подумала она.

Лощина.

Она стояла на первой из ста тринадцати ступеней, спускавшихся к откосу, заросшему ежевикой; оттуда можно было выйти на мост, длиной в сто метров, который выводил к дороге, поднимавшейся к холмам и переходящей затем в Парковую улицу. И только один фонарь на всем пути. «Через три минуты, — говорила она себе, — я всуну ключ в замок моей двери». Ничего не может произойти за сто восемьдесят секунд.