Заколдованное нагорье - Машкин Геннадий Николаевич - Страница 12

Они молотили по языкам пламени до головокружения, тошноты и слепоты. Они выбились из сил. Но отступил куда-то страх. Притупилось ощущение безысходности. Такое бывает, как слышал Валик от своего деда, на фронте после победной атаки.

Смертельно усталые, но успокоенные, они устроили постель и сразу уснули.

Утром их разбудил терпкий запах гари, нудный писк комаров и блеск голубого неба. Они разом вскочили из-под одеяла, огляделись. Сосна перестала гореть. Черный ее остов резко бил в глаза на фоне стволов, листьев и неба. Но мох продолжал тлеть. Чахлые струйки дыма выкручивались из рыхлой глубины.

Но теперь загасить мох не представляло труда. Валик топтал, а Устя поливала водой. Затушив мох, они разожгли костер, вскипятили чай.

После завтрака Валик опять занялся буссолью. Он нацелил стрелку на 123°-303°, отметил рукой направление линии «север-юг», и повернулся лицом, как ему казалось, к Ангаре.

— Надо попробовать назад... — пояснил он, не поднимая глаз на Устю. — К исходному рубежу попытаться выйти, а потом подумать.

— Нет, — Устя медленно прожевывала смоченный чаем сухарь. — В таком разе, надо не пятиться, а идти вперед. Вперед идти, товарищ капитан!

— Крутится как бешеная. Как ее остановить? — с досадой сказал Валик, протягивая прибор с разыгравшейся стрелкой Усте. — Чертовщина и только!

Устя усмехнулась, глядя на обескураженного капитана и замечая, что у него как-то странно бегают глаза и кривится рот. Она спрятала буссоль в котомку, попросила подсадить ее на дерево.

Устя выбрала подходящую сучковатую сосну и вскарабкалась на первую ветку с плеча Валика. На него сыпались хвоинки, клочки лишайника и кусочки окаменевшей смолки.

— На макушку не лезь — сорвешься, — пытался командовать он.

Но Устя, уже не обращая внимания на его слова, забралась на самый верх, и макушка под ней угрожающе заскрипела.

— Ты слышишь меня? А ну, слазь, говорю! Разобьешься ведь! — Валик бегал вокруг сосны, беспомощно вскидывая руки.

Устя окинула взглядом тайгу. Остроугольная черная верхушка Небожихи поблескивала на солнце. До нее было не так уж и далеко. Устя стала примечать, как будет располагаться солнце, если идти прямо к гольцу. Она представила это, запомнила на весь предполагаемый путь, спустилась до нижней ветки, там съехала прямо в руки Валика.

Он подхватил ее и держал, словно собрался нести по тайге. Его холодный нос упирался в ее щеку. Валик близко увидел накусы мошек и волдыри на ее губах, щеках и даже веках. Может, кому-то Устя сейчас бы показалась и некрасивой, а Валику захотелось вдруг назвать ее самыми теплыми словами. Но вместо этого вырвался какой-то лепет.

— Устя, ты меня пойми правильно: мы прорвались далеко, но получили подножку, а это запрещенный прием, и теперь следует начать все сначала усиленным отрядом, думаю, отец возьмет и тебя, я уговорю его, вот увидишь.

— Пусти, — строго сказала она. — А то свое направление потеряю.

Он смущенно опустил ее на землю, протянул раздавленный тюбик «Тайги». Устя пыталась опять перехитрить его, но не удалось. Валик сам выдавил ей на ладонь каплю мази. Она, не сводя взгляда с какой-то далекой хвоинки, смазала лицо, и оно стало белым, спокойным и холодным, словно у снегурочки.

— Теперь пойдем на мой лад... По-нашему, по-простому, по-охотничьи... — произнесла она шепотом.

Валик двинулся за ней, продолжая вслушиваться:

— Хоромина свята, свето-духом заперта. Сам Хозяин печать приложил...

Валик горько подумал, что в другое время посмеялся бы как следует, передразнил бы, а теперь невольно сам повторяет эти бессмысленные, хоть и красивые слова: «Таежным ключом двери замкнуты... Откройся, тропочка-дорожка, чистым помыслам да добрым промыслам...».

Эти слова липли смолой, и отвлечься от них было невозможно. А Устя все бормотала и бормотала вполголоса, как заведенная, поглядывая на солнце. Валику стало казаться, будто они вновь идут по кругу, и он заозирался, как загнанный зверек. Он лихорадочно рылся в памяти, подозревая, что видел уже эту гнилую колоду. Ему казалось, что они проходили по этой полянке, сплошь заросшей кустиками черники, и сосну встречали с усохшими нижними ветками, и бурундук на валежине представился знакомым: это он вчера накликал грозу!

— Устя! — вскрикнул испуганно Валик. — Опять! Похоже...

— Что? — обернулась она, сурово сжав губы. — Что похоже?

— Выворотень тот же, по-моему, — тусклым голосом сообщил Валик.

— Тебе мерещится, — сурово сказала Устя и присела на корневище. — Давай отдохнем.

Валик упал на мох, не снимая рюкзака. Зарылся лицом в зеленую массу, чтоб не ела мошкара. Но панические мысли продолжали буравить изнутри: «Заблудились!.. Пропадем... Надо поворачивать назад... Выбьемся из сил, тогда будет поздно... Почему слушаюсь эту девчонку?...»

— Устя! — выдавил он хрипло. — Ты убедилась, что дело тут темное...

— Тайга у нас густая — вон солнце, и то еле пробивается, — ответила Устя.

— Нам надо к Ангаре пробиваться!

— Быстро же ты сдался, капитан.

Валик зарыл подбородок глубже в мох, вдыхая грибной освежающий запах. «Вот связался с настырной девчонкой, — думал он. — На Витьку Брынзу давно бы хватило приключений, чтобы взахлеб потом лет пять рассказывать, как отличился в Заангарской тайге. Но эта колючка будто вышла из дому на прогулку. От стола прямо, где были оладьи со сливками!»

Он мучительно сглотнул слюну и сказал:

— А от голода мы не загнемся?

— Сам же равнялся на разведчиков, которых испытывают по-всякому! — Устя вскочила, громыхнув котелком в котомке, рванулась в сторону солнца.

— Ладно, покружим еще, — процедил Валик. — Только не зови меня больше капитаном.

— Хорошо, паря Колокольчик.

— Лучше так.

Он через силу поднялся и побрел за Устей, устало глядя под ноги. Ему хотелось найти теперь лишь их собственные следы и доказать ей, что они ходят по кругу. И тогда свалиться под деревом, закрыть глаза и забыться. Потом стать снова во главе команды и попытаться вырваться из этого в самом деле заколдованного круга. Лучше всего идти ночью по звездам... Он поднял глаза к небу и обомлел. Над буйными кронами сосен вздымался скалистый столб. Точь-в-точь как эвенкийский чум, виденный на Алдане. Голец было видно с земли. Значит, он рядом, вот за этими деревьями или за теми... Все равно близко Небожиха!

Валик побежал к гольцу. Он орал что-то дикое, точно выиграл такую игру, когда надежды на выигрыш не было никакой. Под ногами загремела щебенка, больно впиваясь в подошвы острыми гранями, но Валик не сбавлял ходу.

— Валик, стой! — вдруг закричала Устя. — Остановись, Валька! Посмотри, что здесь!

Но теперь он не слушал ее. Голец был рядом, и воспрянувший духом капитан думал первым забраться на Небожиху, оглядеться и закричать оттуда благим матом: «Конец маршрута-а-а».

— Стой, говорю! — сердито повторила Устя.

Он споткнулся о глыбу, ойкнул и вынужден был сесть на камень.

— Видишь, паря Колокольчик!

Устя держала на весу какую-то изогнутую ржавую железяку.

— Ну, ты чего затормозила? — прикрикнул на нее Валик, возвращая голосу капитанские нотки. — Из-за какой-то железки?!

— Подкова! — сказала Устя и кинула железку к его ногам. —  Соображаешь, что она может значить?

Валик положил ружье, поднял изъеденное ржавчиной железо, взвесил на руке, вдруг закричал во все горло:

— Да это же отряд! Я говорил тебе. Не верила. Явно — след отряда. Удача! Надо искать. Молодец ты, хвалю!..

Валик заметался по камням, рискуя сломать себе ногу. Он нагибался, рылся в россыпи, но пыл его быстро угасал. Наконец, он махнул рукой и опустился на свой камень.

— Все равно находочка еще та! — выдохнул он, ласково стирая ржавчину кепкой.

— Ни о чем не говорит эта подковка, — прозвучал отрезвляющий голос Усти. — Мало ли чья лошадка могла потерять.

— Проведем анализы, экспертизу, покажем специалистам, — упорствовал Валик. — Зацепка есть! Если еще добавить пробы по обратному маршруту, мы, считай, выиграли!