Коренные различия России и Запада. Идея против закона - Кожинов Вадим Валерьянович - Страница 36

Утверждение «советского» гимна мотивировалось именно необходимостью преодолеть раскол в обществе, но усилия власти, направленные, так сказать, на объединение вокруг нее всех течений существующей культуры представляются более или даже гораздо более важным актом.

В прошедшем году я присутствовал на церемонии присуждения Солженицынской премии В. Распутину и, признаться, был даже удивлен, что в зале были собраны деятели культуры едва ли не всех – в том числе прямо противоположных – направлений. И в произносимых там речах так или иначе выразилось стремление преодолевать «раскол».

Что касается власти, для нее наиболее важно, конечно, привлечь к разработке экономико-политической программы развития страны ученых и идеологов разных направлений, но и ее внимание к культуре не может оставаться явно «выборочным», как это имеет место сейчас. Телевидение считается всецело «независимым», но нет сомнения, что власть располагает средствами для установления на экране «равноправия» различных научно-идеологических и культурно-художественных сил. Нетрудно доказать, что нынешний телеэкран весьма «одноцветный».

Корр.: То есть пришла пора вновь объединяться с теми, кто осенью 93-го требовал «раздавить гадину» патриотизма? Раз они патриотам все простили и у них в очередной, двадцать пятый раз «открылись глаза»? На каком основании, по-вашему, Вадим Валерианович, вообще может происходить подобное объединение?

В. К.: Я никогда не подам руки ни одному из подписантов памятного «расстрельного» письма Ельцину от «представителей творческой интеллигенции» – письма, которое спровоцировало убийства и кровь. Разумеется, с этими людьми ни на какой основе я лично объединяться не могу. Но мне очень хочется надеяться на то, что новый президент в конце концов разберется в происходящем и выберет новый курс, не похожий на тот, которым страна шла последние десять-пятнадцать лет.

Что же касается оснований для объединения, то здесь можно сказать следующее. Вот стоит дилемма: социализм или капитализм. К великому сожалению, мало кто знает о том, что наиболее глубокие и серьезные умы XX века считали социализм неизбежностью. Причем именно в силу совершенно непомерного развития всякого рода конкуренции и анархии. Еще в марте 1993 года в газете «Экономика: сегодня и завтра» было напечатано мое послание тогдашнему премьер-министру Черномырдину. Мне известно, что этот разворот был положен ему на стол, но никакой реакции, конечно, не последовало, видимо, в силу тех причин, о которых я уже упоминал выше. Между тем в этом своем послании я приводил высказывания западных авторитетов: и тех, кто считает капитализм светлым будущим человечества, и тех, кто говорит о неизбежности социализма. При этом апологетами капитализма, как правило, выступали мыслители «второго ряда» – такие, как Фридман или фон Хайек. А вот что говорили наиболее глубокие умы XX века. Вот, скажем, немец Мартин Хайдеггер в 1969 году совершенно определенно заявил: «Что касается будущего, то я больше уверен в социализме, чем в американизме». Причем, заметьте, это говорит человек, который был религиозным мыслителем и причин защищать социализм у него не было. Точно так же в 1976 году другой крупнейший западный мыслитель, англичанин Арнольд Тойнби, сказал: «Я полагаю, что во всех странах, где максимальная частная прибыль выступает как мотив производства, частнопредпринимательская система перестанет функционировать. Когда это случится, социализм в конечном итоге будет навязан диктаторским режимом». Из последней фразы, кстати, ясно видно, что Тойнби был вовсе не в восторге от социализма – он просто говорил о нем, как о неизбежности. И, наконец, приведу слова человека, который провел часть своей жизни в ГУЛАГе, тоже одного из крупнейших наших мыслителей, Алексея Федоровича Лосева. Уже в 1985 году он заявил и, кстати, не в печати, а в очень узком кругу: «Куда двигается человечество? Дальше идет то, что противоположно индивидуализму. А именно: общественность и коллективизм, то есть социализм». И когда их размышлениям противопоставляют высказывания идеологов гораздо более низкого уровня и к тому же, не исключено, попросту ангажированных – это не может убеждать.

Корр.: Но, Вадим Валерианович, сколько бы ни спорили философы о должном, они отталкиваются от сущего и сверяются с ним. Приведенные вами мнения действительно глубочайших мыслителей современности могут быть оспорены и оспариваются, исходя из новых реалий. В частности, развал СССР никак не может быть отнесен к достижениям социалистической модели развития. А капитализм, по мнению многих авторов, сегодня получил иное измерение: глобального постиндустриального, информационного общества, основанного на новых экономических моделях, которых не знали еще полтора десятка лет назад и к которым неприменимы прошлые знания. Как бы вы прокомментировали подобные утверждения?

В. К.: Знаете, у меня в жизни сорок лет назад была встреча с Михаилом Михайловичем Бахтиным, которую я склонен рассматривать как дар судьбы. Бахтин был старше на 35 лет, то есть годился мне даже не в отцы, а в деды. Можно сказать, что этот человек, лично знавший Бердяева и Розанова, переживший и 1905-й, и 1914-й, и 1917-й годы, и годы гражданской войны, и коллективизацию, и войну, – он в каком-то смысле передал мне идейную эстафету русской традиции. Во всяком случае, свои размышления о России и мире я с начала 60-х годов, когда произошла наша первая встреча, всегда сверяю с фундаментом этой традиции. И, в частности, благодаря общению с Бахтиным я отделался от одного из самых распространенных, вздорных и вредных мифов – мифа о прогрессе. Все вы его хорошо знаете: будто мир все время совершенствуется и что бы ни происходило – это все равно к лучшему. На самом деле – таков закон и человеческого общества и Вселенной – никакого прогресса нет.

Корр.: Здесь, видимо, наблюдается какая-то взаимосвязь современных, якобы «научных» представлений о мире и обществе – раз во Вселенной царит энтропия, то в обществе для справедливости и равновесия должен царить прогресс.

В. К.: Не исключено. Но истина в том, что любые приобретения в то же время являются и утратами, все уравновешивается. Можно привести такой элементарный пример. Когда мне было 15–16 лет, у нас появился первый антибиотик, пенициллин. Тогда казалось: все, любые болезни будут побеждены. А оказалось, что более-менее регулярное использование пенициллина приводит к ослаблению иммунной системы, и человек, наоборот, оказывается беззащитен перед любой заразой, самой ничтожной. Впрочем, перейдем от суждений к практике. Чтобы не перегружать читателей цифрами, ограничусь самыми неоспоримыми фактами. Лет пятьдесят назад в США государственный бюджет составлял около 10 % валового внутреннего продукта. Сейчас он составляет около 40 %, причем США считаются оплотом и образцом экономического либерализма. Что касается Швеции, то там через госбюджет перераспределяется более 60 % ВВП. Как считают квалифицированные эксперты, подобное общество уже нельзя считать капиталистическим. Самое интересное, что в Швеции достаточно много людей, в частности такой известный идеолог Литторин, которые категорически возражают против подобного усиления роли государства в экономике, считают, что Швеция идет к гибели. Но одно дело – идеологи, а другое дело – реальный ход истории, который именно таков. Причем если сравнить показатели США и Швеции с нынешним российским бюджетом, который составляет 20 миллиардов долларов, то можно сказать, что у нас государства просто нет как экономического субъекта. Если бы эти 20 миллиардов составляли 40 % или тем более 60 % от ВВП, как в самых передовых, по нынешним представлениям, странах мира, мы бы все уже давным-давно вымерли. Следовательно, существует определенный вакуум государственной власти, занятый, кстати, теми же «олигархами». Поэтому позиция Путина по отношению к ним и не может быть иной – только медленное возвращение государства к исполнению утраченных функций.

Корр.: Да, по ряду источников, за рубеж утекают ежегодно суммы, в полтора-два раза превышающие официальный госбюджет. И не исключено, что люди, контролирующие эти потоки, реально значат в нашем обществе гораздо больше, чем президент и правительство вместе взятые.