В начале пути - Калбазов (Калбанов) Константин Георгиевич - Страница 34

– Где же его величество? – обратился гость к сопровождавшему его гвардейцу. Хотя какой он гвардеец. Только и того, что мундир Преображенского полка, а вот сидит он как на корове седло. Такому бы порты обычные да рубаху-косоворотку, вот эта одежонка по нему будет.

– Так тут должен быть. Я ему как о вас обсказал, так он и велел: как прибудет, мол, сразу без промедления к нему.

– А он что же, именно сегодня ожидал меня?

– Нет. Но сказал, как только появитесь, то сразу, значит. Государь сейчас должен заниматься науками.

– Видать, решил чем иным, более важным заняться, – памятуя о том, что ему было известно об императоре, с тончайшим намеком на иронию произнес гость.

Да и можно ли было ожидать иной реакции на лень и небрежение к учению от того, кто всю свою жизнь только и делал, что учился или учил других. Если бы не его тяга к наукам и упорство, то он не освоил бы даже грамматику и цифирь, при такой-то нерадивости его первого учителя. Можно сказать, сам и выучился. И дальше приходилось ой как нелегко, и не оттого, что наука тяжко давалась, а оттого, что в начале пути ему не везло с учителями. Но зато потом его упорство окупилось сторицей.

– Государь к учению со всем усердием и прилежанием, – не заметив насмешки, твердо ответил Василий. – Он, пока все не сделает, да еще и сверх того, из-за стола не встает. Эвон, сегодня должен был на охоту ехать, так отменил.

– Вот так взял и отменил?

– Ну-у не так чтобы легко. По глазам-то видать, что страсть как хотелось поехать. Но сказал, что у него чего-то там не заладилось с этой… фя… фи…

– Философией?

– Ага, с ней, проклятущей. Вы погодите, а я сейчас быстренько гляну.

– Постой. А что, у его величества есть токари?

– Не, нету. Сказывал, что хочет сперва с вами встретиться.

– Тогда я знаю, где его искать, – прислушиваясь к чему-то, произнес гость. – Дорога-то мне известна, да только я уж здесь давно не могу чувствовать себя вольно, веди меня в токарную мастерскую.

Слух его не обманул. Действительно, работали механизмы одного из токарных станков с ножным приводом. У самой махины стоял молодой император, вооружившись резцом. Уверенно так стоял. Не токарь, но на подмастерья вполне тянет. Тут ведь особая сноровка нужна, чтобы, не отвлекаясь, работать ногой на педали, а руками с резцом – по деревянной заготовке, зажатой в станке. Сам гость в свое время изрядно помучился, пока добился первых результатов.

Впрочем, тот станок с этим и сравнивать нечего. Тогда начинающему подмастерью приходилось держать резец на весу, что требовало не только определенной ловкости, но еще и твердости руки. Этот же станок, самый простой из находящихся здесь, был куда удобнее, с подставкой, на которую опирался резец, и для получения удобоваримых изделий умений нужно гораздо меньше. И все же кое-какие навыки должны были наличествовать.

– Государь Петр Алексеевич!

– А, Василий… Ты чего под руку орешь?

– Прости, государь. Тут к тебе…

– Ага, – не дослушав денщика и оставляя в покое станок, тут же догадался император. – Если не ошибаюсь, Нартов Андрей Константинович?

– Здравствуйте, ваше величество. Монетного двора вашего императорского величества служащий Нартов по вашему повелению прибыл.

– Ну здравствуй. Ты уж извини, если от дел оторвал. То Василий, как узнал, что ты в Сестрорецке, сразу за тобой и отправил. Странно, отчего я тебя там не видел, когда посещал заводы. Вроде все обошел.

– Я в то время в отъезде был, в Санкт-Петербурге, по делам службы, ваше величество.

– Ясно. А что, Андрей Константинович, выучиться работать на этих махинах, оказывается, не такое уж и трудное дело? – явно довольный своим первым успехом, произнес император.

Закончив разбираться с философией и поняв, что урок он все же усвоил, Петр отправился в токарную мастерскую. Охота пошла прахом. Время все еще раннее. Заняться решительно нечем. Сначала растерялся, не зная, с какого боку подступиться. Потом по своему усмотрению выбрал самую простую из махин и попытался с ней разобраться. Как ни странно, получилось.

– Вы уже имели опыт обращения с подобными махинами, ваше величество? – поинтересовался Нартов, высокий, крепкий мужчина лет сорока, с открытым лицом и чуть вздернутыми бровями. Впрочем, сейчас они, выказывая удивление их обладателя, вздернулись еще выше, приняв форму домика.

– Ни малейшего, – задорно улыбнулся император.

– Хм. Похоже, вам передался талант вашего деда. Вот эти изделия все сделаны его рукой, – указав на стеллажи, произнес Нартов.

– Так-то уж и талант?

– Вы впервые увидели махину и, не зная, как к ней подступиться, смогли не просто запустить ее, но и разобраться с тем, как необходимо установить заготовку, как правильно держать резец. Поверьте, далеко не всем это дано, я говорю как человек, обучивший мастерству очень многих и сам создавший все эти станки.

– Все эти? – удивился Петр, поведя рукой вокруг.

– И много иных, ваше величество. Простых и сложных, для самых разных работ.

Говоря это, Андрей Константинович уже улыбался, так как увидел в глазах Петра тот самый блеск, который не раз наблюдал у своих учеников. Молодые парни, видя творение рук его, взирали на мастера с таким восхищением, что едва ли не боготворили. И вот точно такой же взгляд обнаружился у Петра Алексеевича, императора всероссийского, внука своего знаменитого деда, несомненно оставившего величайший след в истории отечества своего.

Петр засыпал Нартова вопросами, получая на них обстоятельные ответы. Не все и не всегда он понимал доподлинно, отчего ярился и просил разъяснить подробнее. С удивлением узнал, что, оказывается, бывший главный токарь Петра Великого горазд в изобретении махин не только токарных, но для иных потребностей. К примеру, находясь при сестрорецких заводах, он создал несколько механизмов, облегчивших работу, но при этом не имеющих отношения к токарному искусству.

Узнал Петр и о том, что некоторые из станков Нартова Петр Великий преподнес в качестве подарка правителям иных стран. За границей подобных махин попросту не было. И вообще, как следовало из слов Нартова, все эти махины имеются чуть не в единственном экземпляре. Ну максимум в двух, ибо взамен подаренных император повелел сделать другие. Впрочем, они все равно отличались, так как просто повторять работу было не в правилах Нартова, а потому вносились иные новшества и возможности.

Петр слушал Нартова с нескрываемым интересом. Глядя на этого мужчину, юноша поймал себя на мысли, что перед ним человек, просто одержимый своим делом. Талант! Гений! И такого запереть на Монетном дворе! Да что же, трудно найти кого иного, чтобы навести порядок в деле изготовления монет?! Хм. А вот пожалуй что и трудно. Мало мастеров в России, очень мало.

Конечно, дед приложил множество усилий, чтобы изменить ситуацию, поставил множество школ. Русские обучались за границей, перенимали мастерство и у отечественных умельцев. Но проблему дефицита подготовленных кадров это пока не решало и перелома совершить не могло. Большинство специалистов все так же были иноземцами. А между тем потребность в них росла день ото дня.

Была создана и бурно развивалась Академия наук и художеств, которая, кстати говоря, за короткий период успела снискать себе уважение в мировой научной среде. Возможно, причина была в том, что практически весь преподавательский состав был представлен иноземцами. Слишком малое время она существовала, чтобы думать об ином. Да и выпускников у академии пока как таковых не было.

Кстати, Нартов должен был войти в преподавательский состав академии. Однако после смерти Петра Великого был удален из Санкт-Петербурга и направлен в Москву на Монетный двор. Он не обманывал себя и знал точно, что оказался практически не у дел благодаря козням светлейшего князя Меншикова, с которым у него был серьезный конфликт.

– Да, умел дед подбирать сподвижников себе под стать, – вздохнул Петр.

– Так какие ваши годы, ваше величество, будут еще и соратники, и сподвижники. Все приходит со временем и зависит от того, чем ты жаждешь заниматься. Если решит человек предаваться праздности и пороку – потянутся к нему бездельники и дармоеды, возжелает трудиться на пользу отечеству – начнут вокруг собираться те, кто готов жизнь свою положить в трудах. После смерти его величества все перессорились в дым и всяк на себя одеяло потянул, но при нем, как бы ни ругались, в одном тягле были.