Собрание сочинений в 12 т. Т. 2 - Верн Жюль Габриэль - Страница 32

Слово «пещера», очевидно, не подходит для обозначения этого необъятного пространства. Но «а человеческом языке недостает слов тому, кто дерзнул проникнуть в бездонные глубины земного шара.

Я не мог постигнуть, каким геологическим явлением следует объяснить существование подобного внутриземного пространства. Неужели оно могло возникнуть благодаря охлаждению Земли? Я знал из рассказов путешественников о существовании нескольких знаменитых пещер, но ни одна из них не достигала таких размеров.

Если Гуахарский грот в Колумбии, исследованный на протяжении двух тысяч пятисот футов Гумбольдтом, не открыл ученому тайны своих глубин, все же можно предположить, что они велики. Мамонтова пещера в Кентукки, конечно, гигантских размеров, ибо свод ее поднимается на высоту пятисот футов над озером неизмеримой глубины, причем путешественники исходили по ней свыше десяти лье и не исследовали ее конца. Но что значат эти пещеры в сравнении с той, которой я любовался, с ее туманным небом, с ее рассеянным электрическим светом и безбрежным морем, заключенным в ее лоне? Мое воображение было бессильно перед этой необъятностью.

Я созерцал в глубоком молчании все эти чудеса. У меня недоставало слов для выражения моих чувств. Мне казалось, что я нахожусь на какой-то далекой планете, на Уране или Нептуне, и наблюдаю явления, непостижимые для моей «земной» натуры. Новые явления требуют новых обозначений, а мое воображение отказывалось мне служить. Я восхищался, размышлял, смотрел с изумлением, не чуждым некоторого страха.

Неожиданность этого зрелища оживила краски на моем лице; изумление - лучшее лекарство, и я выздоравливал с помощью этого нового терапевтического средства; помимо того, живительная сила плотного воздуха бодрила меня, обильно снабжая мои легкие кислородом.

Нетрудно понять, что после сорока семи дней заключения в тесной галерее дышать влажным воздухом, насыщенным солеными испарениями, было бесконечным наслаждением.

Я нисколько не раскаивался, что вышел из мрачного грота. Дядюшка, наглядевшийся уже на все эти чудеса, не удивлялся больше ничему.

- Чувствуешь ли ты себя в силах немного прогуляться? - спросил он меня.

- Ну, конечно! - ответил я. - Что может быть приятнее!

- Ну, так обопрись на мою руку, Аксель, и пройдемся вдоль берега.

Я охотно принял дядюшкино предложение, и мы стали бродить по берегам этого новоявленного океана. Слева крутые скалы, громоздившиеся одна на другую, образовали титаническую цитадель, производившую необычайное впечатление. По склонам утесов низвергались с шумом бесчисленные водопады, легкие клубы водяных паров, вырывавшиеся из расщелин в скалах, указывали на наличие горячих источников, а ручьи с тихим журчанием вливались в общий бассейн.

Среди ручейков я сразу же признал нашего верного спутника, ручей Ганса, который медленно струился в море, как будто так повелось с самого создания мира.

- Вот мы и теряем своего путеводителя! - сказал я со вздохом.

- Э! - ответил профессор. - Тот или другой, не все ли равно?

«Какая неблагодарность!» - подумал я.

Но в эту минуту неожиданное зрелище привлекло мое внимание. На расстоянии ста шагов от нас, за выступом мыса, виднелся мощный, густой лес. Деревья в нем были средней вышины, зонтикообразной формы, с ясно очерченными геометрическими линиями. Движение воздуха словно не касалось их листвы, ибо, несмотря на легкий ветерок, они стояли не шелохнувшись, точно роща окаменелых кедров.

Я ускорил шаг. Я не мог определить род этих необыкновенных деревьев. Не принадлежали ли они к одному из двух тысяч видов растений, уже известных в науке, или же нужно было отвести им особое место среды флоры болот? Нет! Когда мы подошли поближе, мое недоумение оказалось не меньшим, чем первоначальное удивление.

В самом деле, перед нами были произведения земли, но созданные по гигантскому образцу. Дядюшка сейчас же подыскал им название.

- Да это просто грибной лес! - сказал он.

И он не ошибался. Можете судить, как пышно развиваются эти съедобные растения в теплом и сыром месте. Я знал, что, согласно Бульяру, «lycoperdan giganteum» [19] достигает восьми или девяти футов в окружности; но тут были белые грибы вышиной от тридцати до сорока футов, с шляпками соответствующего диаметра! Они росли здесь тысячами. Ни один луч света не проникал в их густую тень, и полный мрак царил под их куполами, прижавшимися тесно один к другому, подобно круглым крышам африканского города.

Мне хотелось, однако, проникнуть в их чащу. Мертвенным холодом веяло от их мясистых сводов. Полчаса бродили мы в этой сырой мгле и с истинным удовольствием вернулись к берегу.

Но растительность этой подземной области не ограничивалась одними грибами. Дальше виднелись целые леса других деревьев с бесцветной листвою. Их легко было узнать: то были низшие виды земной растительности, достигшие необычайных размеров: ликоподии вышиною в сто футов, гигантские сигиллярии, папоротники вышиною с северную ель, лепидодендроны с цилиндрическими раздвоенными стволами, заканчивавшиеся длинными листьями, усеянными жесткими волосками.

- Удивительно, великолепно, бесподобно! - восклицал дядюшка. - Вот вся флора вторичной эпохи мира, эпохи переходной! Вот ползучие растения наших садов, бывшие деревьями в первые эры существования Земли! Гляди, Аксель, восхищайся. Да это истинный праздник для ботаника!

- Вы правы, дядюшка. Провидению, повидимому, было угодно сохранить в этой огромной теплице допотопные растения, восстановленные так удачно воображением ученых.

- Ты сказал правильно, мой мальчик, - это теплица! Но было бы еще правильнее прибавить и зверинец вдобавок!

- Зверинец?

- Ну, конечно! Взгляни на эту пыль, что поднимается под нашими ногами, на эти кости, разбросанные по земле.

- Кости? - воскликнул я.

- Да, кости допотопных животных!

Я бросился к этим вековым останкам, состоявшим из неразрушимого минерального вещества, и, не колеблясь, установил происхождение этих гигантских костей, походивших на высохшие стволы деревьев.

- Вот нижняя челюсть мастодонта, - сказал я, - вот коренные зубы динотериума; вот эта бедренная кость могла принадлежать только самому крупному животному, мегатериуму. Да, это настоящий зверинец! Кости эти попали сюда не в результате стихийного бедствия. Животные, окаменелости которых мы видим, водились на берегах этого подземного моря, под тенью этих древовидных растений. Взгляните, вот и целые скелеты! А все же…

- Все же? - спросил дядя.

- Я не могу объяснить себе существование четвероногих в этой гранитной пещере.

- Почему?

- Потому что животная жизнь возникла на Земле только в древний период, когда благодаря наносным отложениям океанических глубин образовались осадочные породы, так называемые вторичные, сменившие скалы первичного периода.

- Ах, так, Аксель! На твой вопрос есть очень простой ответ, а именно, что эта почва образовалась из осадочных пород.

- Как? На такой глубине? Под поверхностью Земли?

- Разумеется! Это явление объяснимо геологическими законами. В известную эпоху Земля была покрыта упругой корой, подверженной переменным вертикальным колебаниям, подчиненным законам притяжения. Весьма вероятно, что происходило нередко опускание земной коры и часть осадочных пород была увлечена в глубины разверзшейся бездны!

- Это, конечно, могло быть! Но если допотопные животные обитали в этих подземных областях, кто может поручиться, что одно из таких чудовищ не рыщет и теперь в этом темном лесу или за этими утесами?

При этой мысли я не без ужаса оглянулся вокруг; но ни одного живого существа не было видно на этих пустынных берегах.

Я немного утомился и присел на выступ мыса, о подножие которого с шумом бились волны. Отсюда я обнимал взором всю бухту, образуемую изгибами берега. В глубине бухты, среди пирамидальных скал, виднелась маленькая гавань. В этой тихой заводи, защищенной от ветра, могли бы спокойно стоять на якоре бриг и две-три шхуны. Мне казалось, что вот-вот снимется с якоря какое-нибудь судно и выйдет на всех парусах при южном ветре в открытое море!