Собрание сочинений в 12 т. Т. 2 - Верн Жюль Габриэль - Страница 21

Нагнувшись над краем узкой площадки, я убедился, что дна пропасти еще не видно.

Мы снова пустили в ход веревку и через полчаса оказались еще на двести футов ближе к цели.

Я не знаю, до какой степени должно доходить сумасшествие геолога, который пытается во время такого спуска изучать природу окружающих его геологических напластований?

Что касается меня, я мало интересовался строением земной коры; какое мне было дело до того, что представляют собою все эти плиоценовые, миоценовые, эоценовые, меловые, юрские, триасовые, пермские, каменноугольные, девонские, силурийские или первичные геологические напластования? Но профессор, повидимому, вел наблюдения и делал заметки, так как во время одной остановки он сказал мне:

- Чем дальше я иду, тем больше крепнет моя уверенность. Строение вулканических пород вполне подтверждает теорию Дэви. Мы находимся в первичных слоях, перед нами порода, в которой произошел химический процесс разложения металлов, раскалившихся и воспламенившихся при соприкосновении с воздухом и водой. Я безусловно отвергаю теорию центрального огня. Впрочем, мы еще увидим это!

Все то же заключение! Понятно, что я не имел никакой охоты спорить. Мое молчание было принято за согласие, и нисхождение возобновилось.

После трех часов пути я все же не мог разглядеть дна пропасти. Взглянув вверх, я заметил, что отверстие кратера заметно уменьшилось. Стены, наклоненные внутрь кратера, постепенно смыкались. Темнота увеличивалась.

А мы спускались все глубже и глубже. Мне казалось, что звук при падении осыпавшихся камней становился более глухим, как если бы они ударялись о землю.

Я внимательно считал, сколько раз мы пользовались веревкой, и поэтому мог определить глубину, на которой мы находились, и время, истраченное на спуск.

Мы уже четырнадцать раз повторили маневр с веревкой с промежутками в полчаса. На спуск ушло семь часов и три с половиною часа на отдых, что составляло в общем десять с половиной часов. Мы начали спускаться в час, значит теперь было одиннадцать часов.

Глубина, на которой мы находились, равнялась двум тысячам восьмистам футов, считая четырнадцать раз по двести футов.

В это мгновение раздался голос Ганса.

- Halt! - сказал он.

Я сразу остановился, едва не наступив на голову дядюшки.

- Мы у цели, - сказал дядюшка.

- У какой цели? - спросил я, скользя к нему.

- На дне колодца.

- Значит, нет другого прохода?

- Есть! Я вижу направо нечто вроде туннеля. Мы расследуем все это завтра. Сначала поужинаем, а потом спать.

Еще не совсем стемнело. Мы открыли мешок с провизией и поели; затем улеглись, по возможности удобнее, на ложе из камней и обломков лавы.

Когда, лежа на спине, я открыл глаза, на конце этой трубы гигантского телескопа в три тысячи футов длиной я заметил блестящую точку.

То была звезда, утратившая способность мерцать, - по моим соображениям, Бета в созвездии Малой Медведицы.

Вскоре я заснул глубоким сном.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

В восемь часов утра яркий свет разбудил нас. Тысячи граней на лавовых стенах вбирали в себя его сияние и отражали в виде целого дождя искр.

Этой игры света было достаточно, чтобы различить окружающие предметы.

- Ну, Аксель, что ты на это скажешь? - воскликнул дядюшка, потирая руки. - Провел ли ты когда-нибудь такую спокойную ночь в нашем доме на Королевской улице? Тут нет ни шума тележек, ни крика продавцов, ни брани лодочников!

- О, конечно, нам весьма спокойно на дне этого колодца, но в этом спокойствии есть нечто ужасающее.

- Ну-ну! - воскликнул дядюшка. - Если ты уже теперь боишься, что же будет дальше? Мы еще ни на один дюйм не проникли в недра Земли!

- Что вы хотите сказать?

- Я хочу сказать, что мы добрались только до основания острова! Дно этого колодца - в жерле кратера Снайфедльс и находится примерно на уровне моря.

- Вы убеждены в этом?

- Вполне! Взгляни на барометр.

Действительно, ртуть, поднимавшаяся по мере того как мы спускались, остановилась на двадцать девятом дюйме.

- Ты видишь, - продолжал профессор, - мы находимся еще в сфере атмосферного давления, и я жду с нетерпением, когда можно будет барометр заменить манометром.

Барометр, конечно, должен стать ненужным с той минуты, когда тяжесть воздуха превысит давление, существующее на уровне океана.

- Но, - сказал я, - не следует ли опасаться того, что все возрастающее давление станет трудно переносимым?

- Нет! Мы спускаемся медленно, и наши легкие привыкнут дышать в более сгущенной атмосфере. Воздухоплавателям не хватает воздуха при подъеме в верхние слои атмосферы, а у нас, возможно, окажется избыток воздуха. Но последнее все же лучше! Не будем же терять ни минуты. Где вещевой мешок, который мы раньше сбросили вниз?

Я вспомнил, что мы его тщетно искали накануне вечером. Дядюшка спросил об этом Ганса, а тот, оглядев все вокруг зорким глазом охотника, ответил:

- Der hippe!

- Там, наверху!

Действительно, вещевой мешок, зацепившись за выступ скалы, повис приблизительно футов на сто над нашими головами. Цепкий исландец, как кошка, вскарабкался на скалу и через несколько минут спустил наш мешок.

- А теперь, - сказал дядюшка, - позавтракаем, но позавтракаем, как люди, которым предстоит далекий путь.

Сухари и сушеное мясо мы запили несколькими глотками воды с можжевеловой водкой.

После завтрака дядюшка вынул из кармана записную книжку и, поочередно беря в руки разные приборы, записывал:

Понедельник, 1 июля.

Хронометр: 8 ч. 17 м. утра.

Барометр: 29 дюймов 7 линий.

Термометр: 6°.

Направление: В.-Ю.-В.

Последнее показание компаса относилось к темной галерее.

- Теперь, Аксель, - воскликнул профессор восторженно, - мы действительно углубимся в недра земного шара! Теперь собственно начинается наше путешествие.

Сказав это, дядюшка взял одной рукой висевший у него на шее аппарат Румкорфа, а другой соединил электрический провод со спиралью в фонаре, и яркий свет рассеял мрак галереи.

Второй аппарат, который нес Ганс, был также приведен в действие. Остроумное применение электричества позволяло нам, пользуясь искусственным светом, подвигаться вперед даже среди воспламеняющихся газов.

- В дорогу! - сказал дядюшка.

Мы снова взвалили на спину свои мешки. Ганс веялся вдобавок подталкивать перед собой тюк с одеждой и веревками; и мы все трое вступили в темный туннель.

В ту минуту, когда мы вступали в его зияющую пасть, я взглянул вверх и в последний раз через эту гигантскую подзорную трубу увидел небо Исландии, «которое мне не суждено снова увидеть»!

Во время извержения 1229 года лава проложила себе путь сквозь этот туннель; она отлагалась на его стенках, образуя на них плотный и блестящий шлаковый покров; электрический свет отражался от его зеркальной поверхности, усиливаясь в сто крат. Трудность пути состояла, главным образом, в том, чтоб не скользить слишком быстро по плоскости, угол наклона которой равен сорока пяти градусам. К счастью, некоторые залежи и неровности могли служить ступенями, а багаж нам приходилось тащить за собой на длинной веревке.

Но то, что служило для нас ступенями, на соседних стенах превращалось в сталактиты. Лава, в некоторых местах пористая, вздувалась пузырями, кристаллы черного кварца, усеянные стекловидными капельками, свешивались со свода, подобно люстрам, казалось, загоравшимся при нашем приближении. Можно было подумать, что подземные духи освещали свой дворец, чтобы принять посланцев Земли.

- Какое великолепие! - невольно воскликнул я. - Что за зрелище! Какие изумительные оттенки принимает лава! От краснобурого до яркожелтого! А эти кристаллы, похожие на светящиеся шары!

- A-а, ты теперь восхищаешься, Аксель! - ответил дядюшка. - A-а, ты находишь это зрелище великолепным, мой мальчик! Надеюсь, ты и не то еще увидишь. Пойдем же! Пойдем!