Пусть умирают дураки - Пьюзо Марио - Страница 36

— В моей правой руке десять бросков. — И я предоставил ему бросать кости. Ему, как всегда, не везло, но я заметил, что он не принимал это близко к сердцу. От игры он не получал удовольствия. Он, без сомнения, изменился. Мы поехали в аэропорт, и он дождался вместе со мной приглашения на посадку.

— Позвони мне, если будут какие-нибудь неприятности, — сказал Калли. — А в следующий раз, когда приедешь, пообедаем с Гроунвельтом. Ты ему нравишься, а его стоит иметь на своей стороне.

Я кивнул, потом достал из кармана квитанции. Квитанции на тридцать тысяч долларов в кассе отеля Занаду. Мои расходы на проживание, игру и перелет составили около трех тысяч долларов. Я передал квитанции Калли.

— Сохрани их для меня, — попросил я. — Я передумал.

Калли пересчитал белые бумажки. Их было двенадцать. Он проверил суммы.

— Ты доверяешь мне свой счет? — спросил он. — Тридцать тысяч — это много.

— Должен же я кому-то доверять, — сказал я. — И кроме того, я же помню, как ты отказался от двадцати тысяч Джордана, хотя сидел на мели.

— Только потому, что ты меня пристыдил, — сказал Калли. — Хорошо, я позабочусь о них. А если станет горячо, я одолжу тебе свои наличные, и использую это как залог. Чтобы от тебя не оставалось следов.

— Спасибо, Калли, — поблагодарил я. — Спасибо за номер в отеле и за еду, и за все. И спасибо, что ты меня выручил.

Я почувствовал к нему прилив теплых чувств. Он был одним из немногих моих друзей. И тем не менее, удивился, что перед посадкой в самолет он обнял меня на прощанье.

В самолете, летевшем от света в темные часовые пояса Востока, расставаясь с заходящим солнцем Запада и погружаясь во тьму, я думал о чувстве, которое испытывал ко мне Калли. Мы так мало друг друга знали. И я думаю, у нас обоих было мало людей, которых мы хорошо знали. Как Джордана. И мы разделили поражение Джордана и его удачу.

Я позвонил Валли из аэропорта, собираясь сказать ей, что прилетел на день раньше. Ответа не было. Мне не хотелось звонить ее отцу, поэтому я просто взял такси и поехал в Бронкс. Валли еще не было дома. Я почувствовал знакомое раздражение, оттого что она забрала детей к бабушке и дедушке на Лонг-Айленд. Но потом подумал, а какого черта? Почему она должна проводить воскресенье одна в нашей стандартной квартире, если могла быть в кругу своей преуспевающей ирландской семьи, братьев, сестер и их друзей, где дети могли погулять и поиграть на свежем воздухе и поваляться на травке?

Я решил дожидаться ее. Она должна была скоро приехать домой. В ожидании я позвонил Арти. К телефону подошла его жена и сказала, что Арти пораньше лег спать, так как плохо себя чувствовал. Я попросил, чтобы она его не будила, так как ничего существенного у меня не было. И с легким страхом спросил, что с Арти. Она сказала, что он просто устал, он слишком много работал. Не было даже повода обращаться к доктору. Я сказал, что завтра позвоню Арти на работу, и повесил трубку.

Глава 15

Следующий год был счастливейшим в моей жизни. Мы ожидали окончания постройки нашего дома. У меня впервые будет собственный дом, и в связи с этим я испытывал странное чувство. Что теперь я наконец стану таким же, как все остальные: буду отдельной личностью, не зависимой от общества и других людей.

Думаю, что это чувство было порождено нараставшим отвращением к району, где я жил. Социально достойные черные и белые, заработав достаточно денег, продвигались по экономической шкале, и для них оставаться в этом районе становилось невозможным. А когда они съезжали, их места занимали не столь приспособленные. Вновь прибывшие черные и белые были обречены остаться там навечно. Алкоголики, любители-сводники, мелкие воришки и прочие криминогенные элементы.

Перед этим вторжением полиция совершила стратегическое отступление. Вновь прибывшие дети были менее воспитанными и начали все крушить. Перестали работать лифты; окна в парадных были разбиты и больше не заменялись. Когда я возвращался с работы домой, на площадках стояли пустые бутылки из-под виски, а на скамейках перед домами сидели пьяные. Появлялись буйные компании, за которыми гонялись регулярные городские части. Валли стала встречать детей, возвращавшихся домой из школы, на автобусной остановке. Однажды она даже спросила меня, не переехать ли нам к ее отцу, пока не достроят наш собственный дом. Это произошло после того, как одну десятилетнюю негритянку изнасиловали и сбросили с крыши дома.

Я сказал: нет, продержимся. Останемся. Я знал, о чем думала Валли и что она стыдилась сказать вслух. Она боялась негров. Так как она была воспитана и образована в либеральном духе, с верой в равенство, то не могла признать, что боится всех окружающих ее негров.

У меня была другая точка зрения. Я считал себя реалистом, а не фанатиком. Муниципальные кварталы города Нью-Йорка превращались в черные трущобы, появлялись новые гетто, где негры изолировались от белого сообщества. Эти кварталы по существу использовались как санитарный кордон. Маленькие Гарлемы, припудренные городским либерализмом. Экономические отбросы белого рабочего класса также там оседали: Те, кто был слишком мало образован, чтобы заработать на жизнь, слишком плохо приспособлен, чтобы нормально содержать семью. Те же, у кого были хоть какие-то сбережения, спасали свои жизни в пригородах, частных домах или арендуемых городских квартирах. Но баланс сил еще не изменился. Белые еще численно превосходили черных в соотношении два к одному. Социально ориентированные белые и черные семьи еще составляли хрупкое большинство. Я полагал, что оставаться в нашем квартале будет относительно безопасно на протяжении, по крайней мере, еще двенадцати месяцев, которые мы должны были там прожить. Остальное меня не заботило. Думаю, что я презирал всех этих людей. Они были подобны животным, не обладающим свободной волей, удовлетворялись существованием со дня на день с попойками и наркотиками, и совокуплялись просто чтобы убить время. Район превращался в еще один сиротский приют. Но как же тогда получилось так, что я все еще там жил? Что же я такое?

На нашем этаже проживала негритянка с четырьмя детьми. Она была плотно сложена, выглядела довольно сексуально и всегда была в хорошем настроении и в приподнятом состоянии духа. Муж ушел от нее еще до того, как она переехала в наш дом, и я никогда его не видел. На протяжении дня она была образцовой матерью: дети были всегда чистенькие, она всегда провожала их в школу и встречала на автобусной остановке. Но к вечеру мать преображалась. После ужина мы встречали ее разряженную, отправлявшуюся на свидание, а дети оставались дома одни. Старшей дочке было только десять лет. Валли часто трепала ее по головке, а я говорил, чтобы она не связывалась с ними.

Однажды поздно ночью мы услышали вой пожарных сирен. В нашу квартиру проник запах дыма. Окно нашей спальни было прямо напротив квартиры негритянки, и мы, как в кино, увидели пламя, бушевавшее в квартире, и мелькавших в нем маленьких детей. Валли выскочила в ночной рубашке, схватила с кровати одеяло и выбежала из квартиры. Я побежал вслед за ней. Как раз в это время дверь другой квартиры в конце длинного коридора распахнулась, и выбежали четверо маленьких детей. За их спинами мелькало пламя. Валли побежала к ним по коридору, а я думал, какого черта она это делает. Валли неслась неистово, и одеяло волочилось по полу. Потом я понял то, что она поняла раньше. Старшая девочка, вышедшая последней, выгнав перед собой малышей, начала падать. Ее спина была в огне. Потом и вся она окуталась темно-красным пламенем. И упала. Когда она корчилась в агонии на цементном полу, Валли подскочила и обернула ее одеялом. Над ними поднялся грязно-серый дым, и в это время в коридор вбежали пожарные со шлангами и топорами.

Пожарные взялись за дело, и Валли возвратилась со мной в квартиру. По лестницам поднимались санитары. Потом внезапно в квартире напротив мы увидели мать. Она билась руками в стекло и громко кричала. Кровь лилась на ее наряды. Я не понял, что она делает, а потом до меня дошло, что она пытается заколоться осколками стекла. Сзади из дыма, восходившего от обугленной мебели, появились пожарные. Они оттащили ее от окна, а потом мы увидели, как ее, забинтованную, несли на носилках в машину скорой помощи.