Пусть умирают дураки - Пьюзо Марио - Страница 26

Я снова поразился, насколько меня развлекают эти маленькие сделки. Знал, что могу с ним поторговаться. Я мог просто получить Додж, отдав свой Форд. На самом деле я с этой сделки имел около тысячи долларов, даже отдав ему пятьсот. Но я не верил в мошенничество, невыгодное обеим сторонам. Во мне еще было что-то от Робина Гуда. Я все еще считал себя парнем, берущим деньги у богатых только отдавая им взамен то, за что они заплатили. Но больше всего меня позабавила озабоченность, мистера Хиллера, что я не понял смысла сделки. Поэтому я сказал очень спокойно, по деловому, без улыбки:

— Ваш сын будет включен в шестимесячную программу в течение недели.

На лице мистера Хиллера отразилось облегчение и уважение. Он сказал:

— Мы составим сегодня все бумаги, и я позабочусь о временных номерах. — Он нагнулся, чтобы пожать мне руку. — Я слышал о вас и раньше, — сказал он. — Все о вас отзываются очень высоко.

Я был польщен. Конечно, понимал, что он имеет в виду. У меня была хорошая репутация честного мошенника. В конце концов, это было кое-что. Это было достижением.

Пока клерки готовили бумаги, мистер Хиллер продолжал разговор. Он пытался выяснить, действую ли я один или совместно с майором и полковником. Он выведывал это довольно тонко, вероятно, благодаря деловым навыкам. Вначале он сделал мне комплимент за то, что я быстро все понял. Потом начал задавать вопросы. Он беспокоился, что двое офицеров запомнили его сына. Разве они не будут принимать у него присягу при поступлении на шестимесячную программу резерва? Непременно будут, подтвердил я.

— А вдруг они вспомнят его? — волновался мистер Хиллер. — И спросят, как это он так быстро скакнул в списке?

— Я вам задавал какие-нибудь вопросы про додж? — сказал я.

Мистер Хиллер тепло улыбнулся.

— Конечно, — сказал он. — Вы знаете свое дело. Но это мой сын. Я не хочу, чтобы у него были из-за меня неприятности.

Я отвлекся. Думал, как обрадуется Валли, увидев голубой Додж: это был ее любимый цвет, к тому же, она ненавидела наш побитый старый Форд.

Я заставил себя задуматься над вопросом мистера Хиллера. Я вспомнил, что у его Джереми были длинные волосы и он был в хорошо сидевшем костюме с жилеткой и галстуком.

— Передайте Джереми, чтобы он подстригся и оделся по спортивному, когда я вызову его, — посоветовал я. — Они его не вспомнят.

Мистер Хиллер засомневался:

— Джереми это не понравится.

— Тогда не надо, — ответил я. — Я не привык требовать от людей того, чего они не хотят делать. Позабочусь сам. — Я проявлял легкое нетерпение.

— Хорошо, — сказал мистер Хиллер. — Оставляю это в ваших руках.

Когда я приехал домой на новой машине, Валли обрадовалась, и я взял ее с детьми на прогулку. Додж ехал, как во сне, и мы слушали по радио музыку. В моем старом Форде не было радио. Мы остановились и купили пиццу и содовую, обычное дело сейчас, но очень редкое в нашей прежней семейной жизни, когда нам приходилось считать каждый цент. Потом остановились у кондитерской лавки, поели мороженого, и я купил куклу дочери и военные игры сыновьям. Для Валли я купил коробку шоколада Шрафт. Я сорил деньгами, как принц. По дороге домой распевал в машине песни, а после того, как дети улеглись, Валли любила меня, как будто я был Ага Хан и только что подарил ей алмаз величиной с Ритц.

Я вспомнил дни, когда заложил пишущую машинку, чтобы протянуть неделю. Но это было до того, как я сбежал в Вегас. С тех пор мое счастье переменилось.

Не надо было больше работать в двух местах; среди моих старых рукописей на дне платяного шкафа было спрятано двадцать тысяч. Процветающий бизнес, который мог бы принести мне состояние, если бы это вымогательство не раскрылось пли не произошла бы мировая разрядка, и великие державы не прекратили бы тратить столько денег на свои армии. Впервые я понял, что чувствуют магнаты военной промышленности и армейские генералы. Угроза мировой стабилизации могла загнать меня обратно в нищету. Не то чтобы я хотел новой войны, но не мог удержаться от смеха при мысли, что все мои так называемые либеральные воззрения растворяются в надежде, что Россия и Соединенные Штаты не слишком подружатся, по крайней мере, не сразу.

Валли слегка похрапывала, что мне не мешало. Она отдавала много сил детям, заботилась о доме и обо мне. Любопытно, что я всегда бодрствовал допоздна, независимо от того, насколько был утомлен. Она всегда засыпала раньше меня. Иногда я вставал и работал на кухне над романом, готовил себе что-нибудь поесть и не возвращался в постель до трех-четырех часов утра. Но теперь я не работал над романом, так что делать было нечего. Я смутно подумал о том, что стоило бы снова начать писать. В конце концов, у меня были и время, и деньги. Но нынешняя жизнь меня слишком возбуждала, катясь и крутясь, и я брал взятки и впервые в жизни тратил деньги на мелкие глупые вещички.

Большой проблемой было, где держать деньги. Я не мог хранить их дома. Я подумал о своем брате Арти. Он мог бы положить их для меня в банк. И он сделал бы так, если бы я его попросил. Но я не мог. Он был совершенно порядочен, и спросил бы меня, откуда деньги, и мне пришлось бы рассказать ему. Он никогда не поступал нечестно ни в отношении самого себя, ни жены, ни детей. Он был по-настоящему цельным. Он сделал бы это для меня, но уже не смог бы относиться ко мне по-прежнему. А я не смог бы это перенести. Есть вещи, которые не можешь или не должен делать. Одна из них — попросить Арти взять мои деньги. Это было бы не по-братски и не по-дружески. Конечно, некоторых братьев нельзя о таком просить потому, что они украли бы деньги. И это напомнило мне о Калли. Я спрошу его, как лучше сохранить деньги. Это и будет выходом. Калли должен знать, это его конек. А мне нужно было решить проблему. У меня было предчувствие, что деньги покатятся быстрее и быстрее.

На следующей неделе я без осложнений зачислил Джереми Киллера в резерв, и мистер Хиллер был настолько благодарен, что пригласил меня к себе в агентство за набором шин для моего голубого Доджа. Естественно, я подумал, что этот поступок продиктован искренними чувствами, и порадовался, что он такой славный парень. Я забыл, что он бизнесмен. Пока механик устанавливал новые шины на мой автомобиль, мистер Хиллер сделал мне новое предложение.

Он начал с любезностей. С очаровательной улыбкой он сообщил мне, как я умен, как честен, как абсолютно надежен. Иметь со мной дело было сплошным удовольствием, и если я когда-нибудь докину государственную службу, он готов предложить мне хорошую работу. Я все это проглотил, меня в жизни редко хвалили, по большей части мой брат Арти да некоторые малознакомые книжные обозреватели. Я даже не мог предположить, что будет дальше.

— У меня есть друг, которому очень требуется ваша помощь, — сказал мистер Хиллер. — У него есть сын, которому отчаянно необходимо попасть в шестимесячную программу резерва.

— Конечно, — сказал я. — Присылайте мальчика ко мне, и пускай он сошлется на вас.

— Это большая проблема, — сказал мистер Хиллер, — Этот молодой человек уже получил повестку.

Я пожал плечами.

— Тогда ему не повезло. Скажите его родным, чтобы попрощались с ним на два года.

Мистер Хиллер улыбнулся.

— Вы уверены, что такой умный молодой человек, как вы, ничего не сможет сделать? Это могло бы стоить много денег. Его отец очень важный человек.

— Никак, — твердо ответил я. — Армейские правила имеют свою специфику. Если молодой человек получает повестку, он уже не может быть зачислен в шестимесячную программу армейского резерва. Эти ребята в Вашингтоне не такие олухи. Иначе каждый бы ждал повестки прежде, чем записаться.

Мистер Хиллер сказал:

— Этот человек хотел бы повидаться с вами. Он готов на все, вы меня понимаете?

— Бесполезно, — сказал я. — Я не могу ему помочь.

Тогда мистер Хиллер слегка склонился ко мне.

— Повидайтесь с ним ради меня, — сказал он. И я понял. Если мы встретимся с этим парнем и я даже отвергну его, мистер Хиллер все равно будет героем. Что ж, ради четырех новеньких шин я мог провести полчаса с богатым человеком.