Последний день войны - Верещагин Олег Николаевич - Страница 8

И еще… Сперва Вадиму показалось, что на правом запястье у мальчишки какой-то браслет. И только теперь он понял, что это — витая татуировка, изображавшая птицу, терзающую змею. Татуировка была серая, только глаза птицы горели алым, как раны.

Все это время мальчишка тоже изучал Вадима — откровенно враждебно уже, то и дело опуская взгляд на пистолет. И Вадим решился. Собственно, у него просто не было другого выхода.

— Я не враг, — сказал он хрипло, нарочито медленно убирая и пистолет и нож. — Понимаешь — не враг.

Мальчишка наморщил лоб, не опуская оружия. Вадим повторил те же слова на английском и французском. Мальчишка вслушивался так, словно пытался понять чужую, но похожую речь. Все так же не опуская меча, он внезапно сказал:

— Ана кокс хызва ту каарт?

Голос у него был звонкий, но какой-то: надломленный… и он по-прежнему сидел, что было в общем-то странно — если даже он подстерегал Вадима, прячась за травой, то довольно нелепо сидеть, когда враг рядом. Слов Вадим не понял.

— Я не понимаю, — сожалеюще сказал он, качая головой. — Но я — не враг, — он показал на себя, потом — на меч в руке мальчишки, покачал головой снова: — Не враг, понимаешь?

Меч не опускался.

— Ту славас? — требовательно спросил мальчишка. — Ту праети сам оста?

— Не понимаю, — вздохнул Вадим и потер лоб. — Ват черт… Слушай, где я? Где я? — он потыкал себе под ноги.

Мальчишка, как ни странно, понял. Вздохнул, опустил меч. Покачал головой и указал левой рукой на восток:

— Славь'йарр. — потом — на юг: — Хан'йгарр, — взмах на запад: — Марьяс ун Анлас, — он ткнул себя в грудь: — Ис анлас, анла-хинн. А ту?

Вадим неожиданно для себя улыбнулся — интонация превратила эти слова в привычное: "А ты?" — да и сами слова были похожи. Поэтому он ответил уверенно:

— Я оттуда, — и указал на небо.

Меч взметнулся молнией, нацелился в живот Вадиму. На загорелом лице мальчишки высыпал бисер пота, голос снова стал враждебным донельзя, каким не был даже в начале:

— Данвэ? Чаккир, Данвэ? Ту данванас?! Нейо саба, рашас…

— Ругаться и мы умеем, — пробормотал Вадим. — Что же делать, если мы не понимаем друг друга?.. Слушай, ты, — обратился он к мальчишке, который слушал его, весь напрягшись: — Я — оттуда, — он вновь ткнул в небо. Мальчишка тихо зарычал — как настоящий зверь, даже мороз по коже прошел: — Но я не данванас никакой. Я вообще не отсюда. Я русский. Из России, чтоб тебя черти взяли… имбецил мягкоголовый…

Денек вообще был не из легких. Но реакция мальчишки выбивалась даже из общего ряда произошедшего. Он уронил меч, вытаращил глаза, и завопил:

— Рашьяс?! Хай, до ту сам Рашьяс?! Ис маньяти ту славас — твас ступас ару, на спэта, ко нас, анлас… — он помедлил и жадно спросил: — Ту генас едан свас хызва? Ку воса? Ту едан? Твас…

— Подожди, подожди ты! — завопил Вадим в отчаяньи. — Я ничего не понимаю! НЕ ПОНИМАЮ Я!!! Где я?! Что это такое?! — он махнул вокруг себя рукой.

Мальчишка сморщился, хлопнул себя по лбу совершенно обычным жестом. Что-то пробормотал вполголоса, повторил жест Вадима и сказал:

— Сабо Эрд. Славас карт — Мир, — он вздохнул тяжело и, чуть покачивая головой, печально закончил: — Тамас бьюл динам. Тамас гурта нас дама. Тамас ленг балам анлас, славас… — потом ткнул себя в грудь и добавил: — Мейс эмменс Ротбирт. Ротбирт.

— Вадим, — показал на себя Вадим. — Ты Ротбирт, я Вадим.

— Вайдомайр? — неожиданно улыбнулся Ротбирт. — Сабо нас эмменс — Вайдомайр… — и вдруг выдал: — Даварисщ… Рашия хороший… Побидам…

— Погоди! — Вадим, забыв про меч, рванулся вперед: — Погоди, откуда ты это знаешь?! Ты…

Он схватил Ротбирта за плечи, и тот вдруг скрипнул зубами и прохрипел чужим голосом:

— Ис швайрас, Вайдомайр… ис ле… срвас…

И потерял сознание на руках Вадима, который только и смог озадаченно сказать:

— Ни финты себе…

О чём во все времена говорили, говорят и будут говорить между собой мальчишки?

О девчонках, об оружии. О том, что необходимо и вполне возможно завоевать весь мир… Вот только как быть, если твоё новый знакомый, может, и не прочь поговорить обо всём этом, как и ты — да только знает на твоём языке два десятка невесть как попавших к нему на язык исковерканных донельзя слов — а ты его языка и вовсе не понимаешь? Да ещё если учесть, что левое плечо у парня разрублено и рана выглядит очень нехорошо?

Скатку Вадим у Ротбирта забрал, и тот отдал без разговоров, только с извиняющейся улыбкой. А вот с оружием — хоть с чем-то — отказался расстаться наотрез. И первым же вечером Вадим увидел, что утром мальчишка встать уже не сможет, хотя весь день кое-как шёл, опираясь на лук, не жаловался и даже что-то напевал.

Невозможность хоть как-то объясниться просто разрывала Вадима изнутри. Временами ему казалось — лопну. Вопросов было столько, что они почти физически забивали горло и заставляли закипать мозг. Кажется, Ротбирт это видел, потому что посматривал на Вадима извиняющимся взглядом и то и дело начинал что-то говорить, вставляя русские слова, потом — махал здоровой рукой и вздыхал. В котомке у него было вяленое мясо, похожее на куски скрюченного ремня, плоские твёрдые лепёшки, почти безвкусные, и, хотя еды было немного, он делился с Вадимом совершенно спокойно, без вопросов и сомнений.

Тем вечером Вадим решительно полез осматривать рану нового знакомца. Зрелище было противным и жутким, Вадима даже замутило — одно дело про такие вещи читать, а другое… вот оно, последствие ранения оружием романтического века. Мышца была прорублена до кости, рана сочилась кровью и гноем. И лоб Ротбирта, к которому прикоснулся Вадим, был ужасно горячим.

— Чистить надо, надо что-то делать, понимаешь? — Вадим пожестикулировал. Они сидели возле хилого костерка на берегу реки (хорошо, что в здешних степях с водой проблем нет, похоже…). — Гниёт. Заражение начнётся, сдохнешь.

В ответах Ротбирта сквозили знакомые слова, Вадиму казалось, что можно — вот-вот! — ухватить какой-то хвостик и речь станет понятной… но увы. Хвостик ускользал. Однако за день Ротбирт наговорил много-много слов — и…

— Арэма… — Вадим показал на руку новенького. Светлые брови того качнулись смешно и удивлёно, он даже рот приоткрыл. — Вранас… — мальчишка провёл над раной. — Бхал… — и показал, как умирает.

Ротбирт разразился потоком слов, потом скривился и кивнул. Вздохнул.

Вадим просто сходил к реке за водой — туда, где пробивался над берегом ледяной ручеёк. Забрал у Ротибирта "оборотень" — новый знакомец очаровался ножом и играл со складником с начала привала. И сказал:

— Надо лечить… лечить…

…Охххх. Знай Вадим, как это — он бы сто раз подумал. Казалось, что самому легче терпеть, чем такое делать. Да и не знал Вадим, зачем вообще взялся за это "лечение". Может быть, потому что временами ему казалось — в этом мире людей-то всего: он да этот пацан? И Вадим в душе боялся снова остаться один.

А что можно было сделать? Вскрыть все гнойники прокалённым ножом и лить в рану холодную чистую воду… По рукам Вадима текли гной и кровь, он временами готов был хлопнуться в обморок. А Ротбирт лежал, откинувшись на свою скатку, и напевал:

— Йаста ратэст — Ардхас радйати, Рати балам… — и так снова и снова, ровным, даже весёлым голосом.

Но лицо из загорелого стало цвета прокисшей простокваши и покрылось крупным горохом пота. Когда Вадим закончил бинтовать кровоточащую свежей, чистой кровью рану, Ротбирт жадно напился и тут же уснул — как камешек в воду булькнул.

Вадим укрыл его плащом из скатки (багряным, с золотым выцветшим орнаментом в виде ломаных свастик и каких-то стеблей и цветов, тяжёлым), сходил помыться, сам напился и понял, что его шатает. Да так, что еле дотащился обратно до их нехитрого лагеря. Улёгся опять головой на куртку, сунул руки в карманы джинсов. Сумасшедшее небо закрутилось перед лицом, потом вспыхнуло, расплылось, посыпалось ровными кусочками паззла с лицом Олега — Вадим пытался подхватить падающие кусочки, собрать паззл обратно, но кусочки сыпались с сухим шорохом между пальцев, превращались в пыль с запахом степи, она сеялась вокруг, мешая дышать… а табун мчался и мчался мимо — рыжие гривы, закинутые головы, закаченные глаза… Всплыли картины боёв на широких пыльных равнинах, а потом в небо взошла какая-то странная, нездешняя и неземная тоже луна.