Последний день войны - Верещагин Олег Николаевич - Страница 63

— Наши люди ошиблись, и ты был взят вместо него, — ответил он. — Ты, кстати, знаешь, откуда родом твой приятель?

— Он славянин, — ответил Ротбирт. — Не знаю, откуда.

Данвэ несколько секунд изучал лицо Ротбирта — и этот взгляд был болезненным, как будто по коже катался шипастый валик. Потом зелёные глаза скользнули куда-то в сторону, и данвэ спросил, как ни в чём не бывало:

— Так как с моим предложением?

— У меня есть побратим, — сказал Ротбирт. Он понимал, что близится что-то очень страшное и торопился как можно больше сказать, потому что, может статься, больше этот мир и не услышит его голоса… а ещё — ещё ему было просто очень страшно. — И есть место в ст рою и вождь. И я не думаю, что достойной их бросить — правы они или нет. Больше я не буду с тобой говорить, демон. Но ты мне скажи — если так уж велика ваша правота — что за радость твоим собратьям во имя её мучить беззащитных? Я видел это, данвэ. Видел сам.

Данвэ резко покраснел. Его пальцы вцепились в плечи Ротбирта так, что хрустнули кости.

— Ублюдок… — прошипел он. — Ах ты маленькая тварь! Посмотрим, как ты запоёшь, когда я сломаю тебя… вот так…

И Ротбирт нарушил своё слово. Глядя прямо в зелёный бешеный огонь вражеских глаз, он тихо сказал:

— Я ничего не могу поставить против твоей силы. Может, ты и в самом деле сломаешь меня. Может, мне в радость будет служить тебе и восхищаться тобой. Но ты всё равно будешь знать — на самом деле я думаю о тебе то, что скажу сейчас, а не то, что стану говорить потом. А думаю я, что дурным будет твой конец — дурным, как гноящаяся язва. И ещё — что я тебя презираю, демон. Ненависти моей ты не дождёшься — не достоин. И не пугай меня — до того всё тяжко и страшно, что уже и не страшно.

И Ротбирт умолк.

Интерлюдия: Старьёвщик

— Кипящее море — вот как назовём! — прокричал Свидда с носа своего корабля. Вадомайр поднял руку в знак того, что слышит.

По этим водам не плавали корабли, хотя путь через водовороты среди голых скалистых островов сокращал дорогу к берегам анласов втрое. Но корабль, входивший в это кипение, назад уже не приходил.

— Вот он — котел морских духов, — сказал кто-то позади Вадомайра.

— Кто боится — пусть прыгает за борт, — не оборачиваясь, бросил мальчишка, — без трусов скида пойдёт легче. А кто пойдёт со мной — будет рассказывать, как плюнул в пиво хозяину моря.

По кораблю прокатился хохот. Вадомайр прыжком поднялся на нос и закричал, перекрывая клокотание волн:

— Боги моря, ветра и неба! Вы все, слышите меня — так слушайте! Вы знаете, что любим мы славу и нередко ради неё бьёмся с людьми, зверями и волнами! Но сейчас не славы мы ищем в этих водах! Мы идём спасать наш народ! Дайте же крепость нашим вёслам, нашим кораблям и нам, вашим братьям! И никто из нас не попросит лучше награды! — он соскочил на палубу и сел на своё место, положил ладони на веретено весла. Бросил взгляд вперёд — скида Свидды уже входила в бурлящую воду.

— Кормчий! — крикнул Вадомайр, напрягаясь перед рывком. — Давай!

Закричал гонг. Вёсла, поднявшись разом, взбили воду в белую лёгкую пену. И "Гармайр" ринулся в водовороты под загремевшую песню:

— Скиды нос сверкающий

Тело моря режет,

Меч мой крови жаждет,

Жаркой будет сеча!

Вадомайр больше не был сторменом. Он стал просто одним из гребцов, а судьба — их и скиды — зависела от уже немолодого человека у рулевого весла.

Недаром кэйвинг дал стормену лучшего из кормчих…

…Скид извивался в волнах, словно морской змей. Любой корабль, построенный на гвоздях, давно уже размололо бы волнами — но не его, сшитый корнями сосны.

— Поворт!

Орущая яма рта.

— Левый — суши! Правый — рывок!

Клочья пены, летящие по воздуху. И крик вёсел, сгибающихся в дугу в ладонях. Только бы они выдержали, только бы выдержал корабль — а люди выдержат, выдержат…

— Греби! Греби! Оба — греби!

Скид бежал сквозь волны на могучих сосновых лапах.

— Левый — суши! Правый — табань! Левый — греби! Оба — греби!

Ряды сгибающихся и разгибающихся спин мощно, однотонно ухали. Навстречу, точно мечи и щиты врага в бою, выпрыгивали то лезвия скал, то предательские мели. Возле кормчего встали ещё двое — одному было не провернуть весла.

Об этом ещё споют. Споют, как они гребли — на битву, словно на долгожданный праздник. Гребли через кипящие воды — и если бы не выдержала хоть одна доска… хоть одно весло…

— Оба — греби! Левое — табань! Правое — суши! Оба — назад! Левое — греби! Правое — суши! Оба — греби!

Они пели. Вернее — ревели, заглушая грохот водяных струй, и казалось, что голоса Дев Ветра, кружащих над мачтой, вторят мужским голосам в песне победы. В том, что победа придёт, не усомнился ни один…

…Когда рукоять засокльзила в руках Вадомайра, он не понял, почему это происходит — и перехватился удобней, не сломав ритма гребли.

— У тебя кровь, пати! — закричал сосед-гребец. Вадомайр бросил взгляд на веретено весла — густые, тяжёлые капли падали то на палубу, то на колени.

— Я вижу, Ротбирт, — спокойно ответил он. Коротко, чтобы не сбить дыхания.

И явно не поняв, что на весле рядом с ним сидит не Ротбрит.

Эргай всё ещё держался. Сама крепость давно превратилась в руины — её защитники дрались на баррикадах, наваленных из груд дроблёного кирпича и оплавленных глыб. Чёрный едкий дым застилал небо и был виден далеко окрест, до саых берегов континента и до острова Саркрэст, где в тот день собрались флоты анласских княжеств, шедших к Эргаю.

Самым крупным был флот Эндойна — двадцать скид.

Флоты Пенры и Орилана насчитывали по двенадцать скид.

Баннорн — десять скид.

Галад — пять скид.

Брионнэ Ойка — четыре скиды.

Три скиды привёл вольный кэйвинг Синбэр сын Эотты, анлас, вожак отчанных головорезов, уже давно нападавший на морях на всё, что плавало.

И наконец — к флоту прибились две уцелевших скиды Эргая.

Шестьдесят восемь скид. Пять с половиной тысяч ратэстов.