Последний день войны - Верещагин Олег Николаевич - Страница 52

— Шлем пробили. Рана вроде пустяковая, а волосы поседели… — и с этими словами обхватил Вадима за плечи.

— Раздавишь! — вскрикнула, входя, Эрна. За нею мальчишка, тихо ступая босыми ногами, нёс тазик с водой. Во взгляде мальчишки был восторг, и Вадим, кое-как отбившись от объятий Ротбирта, сердито спросил:

— Не пойму, какого чёрта все так ликуют по поводу того, что я жив! Ну ты-то чего смотришь?! — это он спросил у мальчишки.

— Ну как же… — тот смутился, осторожно ставя тазик на пол и опускаясь рядом на колено. — Ведь не будь тебя — кто знает, как повернулся бы бой! — глаза мальчишки вспыхнули, он заговорил, сбиваясь: — Я был там, во второй сотне, у отца… видим — и кэйвинг упал, а эти мордатые скачут и воют, как стая духов… И многим… и мне… ну, мне тоже… показалось, что не иначе как удача покинула нас. И вдруг… ты поскакал вперёд с боевым кличем… и все за тобой… а над тобою мчался сам Вайу и поражал одной стрелой сразу по десятку врагов! Я сам это видел, — убеждённо закончил мальчишка, — и готов в том присягнуть. Да и не только я. Если бы кэйвинг — да не допустят боги! — умер, все закричали бы кэйвингом тебя, Вадомайр Славянин, и ничего, что ты не из анласов!

— Хорошие слова ты про меня говоришь, и я рад, если это правда, — улыбнулся Вадим, пряча за улыбкой смущение и удивление. — Но я мало что помню. Спасибо за воду, воин.

Мальчишка поднялся, чуть поклонился и вышел. Вадим хмыкнул, посмотрел на Эрну, на Ротбирта. Протянул:

— Мдааааа…

— И что ты теперь скажешь о предсказании Сийбэрэ? — Ротбирт явно еле удерживался от того, чтобы рассмеяться. — Слава бежит за тобой и не поспевает, брат. Подумать только — сколько потерял бы наш мир, не отыщи ты меня в степи, когда я умирал от раны…

А Эрна, сев рядом на кровать, обняла Вадима за плечи.

— Мне дадут умыться, или нет? — проворчал он.

Больше всего анласов поразило то, как спокойно отнеслись хангары к смене власти. Уже через два дня после штурма города на площадях торговали многочисленные лавки, и жители соседних айалов приехжали, везли налоги и удивлялись, когда чуть ли не половину привезённого возвращали: к чему бы это? Судя по всему, такое положение дел жителей устраивало.

Анласы начали строиться. И вскоре уже среди айалов высились варды — за частоколами, с общим внутренним двором, где место повозок заняли сложенные из серого камня с моховой конопаткой и крытые дёрном дома. И могучие быки потянули по здешней — зимней только на словах — земле тяжёлые плуги…

…На тот вечер приходился пир: Синкэ поднялся, и следовало отметить возникновение нового княжества. В коридоре Вадим и Ротбирт, уже шедшие на пир, столкнулись с группой воинов в белых плащах с голубыми и золотыми единорогами Эндойна. Среди них шагал рослый красавец немногим старше мальчишек. Он-то и окликнул их:

— Задержитесь, отважные воины. Не откажите мне в разговоре.

Мальчишки учтиво поклонились. Лицо эндойнца было им незнакомо, и Вадим сказал:

— Прости нас, но — мы, кажется, не знаем тебя.

— Меня называют кэйвинг Рэнэхид сын Витивалье, анлас из анла-даннэй, анлас из анла-даннэй, властитель Эндойна и носитель Рогатого Венца, — представился юноша, чуть щуря бледно-серые глаза. — Я знаю, что ты — Вадомайр Славянин, а ты — Ротбирт Стрелок сын Норма. Знаю я так же, что ни тебя, ни тебя ничто тут не держит — ни клятва, ни родство, ни месть, ни серебро. И ещё я знаю, что вы отважны и разумны — первое для нашего народа обычно, а вот второго нам изрядно не хватает… — он качнул головой. — Что скажете вы, если я предложу вам сменить Орла на Единорога, седло на палубу, пику на весло?

Сохраняя спокойные лица, мальчишки переглянулись. И хорошо вспомнили разговор на речном берегу — про то, что у Эндойна двадцать пять скид. Потом Ротбирт ответил:

— Не торопится с решением тот, кто на самом деле воин. Позволь и нам не спешить. Мы подумаем и ответим, кэйвинг Рэнэхид сын Витивалье, анлас из анла-даннэй, властитель Эндойна.

Кэйвинг, как видно, ждал именно такого ответа — и наклонил голову:

— Конечно. И знайте, отважные воины — отказ ваш меня огорчит… но не обидит. В тот я клянусь морем, несущим на своих ладонях мои скиды.

Он пошёл дальше в сопровождении своих воинов. А мальчишки остались стоять в коридоре… и каждый задумчиво смотрел в пол.

Зал вместил бы и больше людей, чем в нём собралось. Кому, как не Вадиму, было помнить, соклько когда-то тут сидело воинов — в гостях у хангаров… А Ротбирт ощутил, как по спине прошёл холодок — когда он сел и прямо перед собой увидел на столе зарубку — там, где он ударил саксой по дереву, крича, куда дели кэйвинга Йохаллу?!

Но теперь в зале сидели лишь свои. И все дружно поднялись, крича и протягивая вперёд чаши и рога, когда вошёл Синкэ. Пати и ратэсты — свои и чужие — приветствоали храброго вождя…

Синкэ оправился от раны полностью — шёл упругим, ровным шагом, держался прямо, смотрел по сторонам гордо и уверенно. Но от его красоты — нежной, почти девичьей красоты анласского мальчишки — не осталось почти ничего. Грубый красный шрам навеки изуродовал лицо. А вот рёв воинов ему, судя по всему, нравился — садясь в кресло с высокой резной спинкой, он широко, по-мальчишески, улыбнулся.

— Тише! — голос юного кэйвинга перекрыл шум зала и погасил его, как волну гасит встречная, ещё более мощная, волна. — Что ж, воины. Наши боги и наша отвага помогли нам добыть себе землю. Я приказал украсить свой шлем короной — он и будет знаком власти для меня и моих детей! А теперь я стану награждать верность тех, без кого не видать мне этой короны, а нашему зинду — этой земли.

Четверо дюжих ратэстов внесли большой дубовый сундук. Ногой кэйвинг откинул массивную крышку — и оттуда полилось медовое сияние не серебра — золота.

— Это жёнам, детям и родителям тех, кто сложил свои головы за зинд. И пусть меня поразит стрела Вайу, а потомки мои будут прокляты до конца всех времён, если я или они забудем о своём долге перед памятью павших — и оставим их ближних своей помощью.

Внесли второй сундук — тоже с золотом. Кэйвинг начал одаривать всех, не глядя, просто черпая из сундука монеты, броши, кольца, пекторали, браслеты своей чашей или руками, рассыпая золото, как песок. Принимали почти равнодушно, а вот добрые слова, которые находил Синкэ для каждого, судя по взглядам, ценили куда выше. Великая слава — иметь такого вождя и идти за ним! Золото уплывёт из рук. А слава — останется дольше не только непрочного красивого металла — слава переживёт и верную сталь меча!

Подошёл черёд и Ротбирта. Он вернулся на место, неся в шлеме целое состояние. Сел и какое-то время перебирал металл. Потом с непонятной улыбкой сказал Вадиму:

— Хорошая вещь — золото. Только мне что-то не очень радостно…

И тут выкликнули самого Вадима.

Мальчишка понял — что-то произойдёт, едва подошёл к кэйвингу. Потому что тот встал ему навстречу… и смотрел почти так же непонятно, как Ротбирт. Вадим тоже смотрел. И не оторвал взгляда от лица Синкэ даже чтобы взглянуть — что там насыпалось ему в шлем? Неважно…

И с облегчением перевёл дух, когда Синкэ заговорил:

— Не думаю я, что достаточно наградил тебя. В мире мало настоящих вещей, цену которых можно измерить золотом. Возьми-ка вот это… пати Вадомайр Славянин, мой брат по крови.

Мальчишка услышал изумлённый и радостный шум, который поднялся в зале — постепенно превратившийся в слитный лязг, перемежавшийся выкриками, похожими на боевой клич:

— Ва! До! Майр! Ва! До! Майр! Ва! До! Майр!

С почти суеверным ужасом смотрел Вадим на тяжёлую цепь пати, которую протягивал ему на руках кэйвинг. Вот сейчас согласиться — и… что знал старый атрапан Сийбэрэ, когда назвал прибившегося к зинду славянина кэйвингом? Вот он уже и пати… почти… и… И всё-таки… всё-таки…

— Подожди, кэйвинг Синкэ сын Радды, анлас из анла-тэзар, властитель Галада, — произнёс Вадим негромко. — Подожди дарить меня цепью и родством, что крепче любой цепи… Выслушай и реши.