Воля павших - Верещагин Олег Николаевич - Страница 30

Бранка подняла его еще затемно. Ее вполне можно было понять, но Олег не выспался и хмуро реагировал на веселые выпады своей обычно сдержанной спутницы. Только когда солнце уже по-настоящему поднялось над верхушками деревьев, он пришел в норму и начал оглядываться по сторонам.

Дубы отступили. Он и Бранка шли среди стройных корабельных сосен, по пояс в папоротнике, из которого только и состоял тут подлесок. Навстречу порывами задувал прохладный ветер, легко пробивавшийся между красных стволов. Он приносил какой-то необычный, странный запах, и Бранка, видя, что Олег принюхивается, тихо и торжественно сказала:

– Это Снежное Море.

Вообще буквально за несколько часов резко похолодало, хотя солнце светило по-прежнему ярко. Среди сосен часто поднимались тут и там валуны и целые скалы из алого гранита с многочисленными вкраплениями слюды, сверкавшими, словно маленькие зеркала. Попадались тропинки, проложенные явно человеком – узкие, утоптанные до твердости того же гранита А около полудня, когда ветер улегся, Бранка и Олег подошли к столбу, на котором висели человеческие останки.

То, что было некогда человеком, давно не издавало запаха и напоминало египетскую мумию, которую Олег два года назад видел в музее санкт-петербургского Эрмитажа. Толстая веревка, проходившая под отвалившейся нижней челюстью удавленного, охватывала столб – и не сразу Олег заметил, что верхняя часть столба представляет собой грубо вырезанную из дерева человеческую голову – суровое лицо с нахмуренными бровями, вислыми усами и длинной бородой, ямы глаз под низко надвинутой на лоб круглой шапкой… Истукан глядел на юг с угрозой и одновременно мастерски переданным неведомым резчиком бесстрастием.

– Что это? – невольно охрипшим голосом спросил Олег. Вид повешенного после всего, что он успел тут повидать, не производил особого впечатления, но истукан пугал. Он словно бы живой был… и знал все грехи и даже грешки, водившиеся за Олегом.

– Прав, – негромко объяснила Бранка, вскинув правую руку в каком-то фашистском, как мельком определил Олег, приветствии. – Бог закона и справедливого суда.

– Справедливого? – усомнился Олег, когда они отошли на несколько сот метров и душевное равновесие относительно вернулось к мальчишке. – Мне что-то кажется, что у повешенного было на этот счет особое мнение…

– Кому интересно, что он мнил? – презрительно ответила Бранка, подкидывая в руке самострел. – Он был глуп, иначе не пришел бы в наши горы с данванской дурью.

– С какой дурью? – поинтересовался Олег. – Он что, принес подрывную литературу?

– Он принес дурь, – повторила Бранка и, видя, что Олег не понимает, на ходу принялась объяснять: – Это такая жидкость… Если впрыснуть ее себе в жилы шприцом (Олег уже не удивился тому, что Бранка знает это слово), то человек пьянеет, ему становится хорошо, чудится наяву вир-рай и все самые большие свои мечты он видит сбывшимися… Только потом, когда жидкость та растает в крови, становится дурно, белый свет не мил кажется, хочется еще и еще… Те, кто часто ее колет, забывают есть, пить, мочатся под себя, как малые дети, а потом просто умирают. Кто ее попробовал – того не спасти. Поэтому все племена казнят смертью тех, кто пробует принести дурь в горы, смертью у столбов Права.

Олег только что рот не разинул. Бранка описывала действие наркоты! И название – «дурь» – точно совпадало с одним из земных названий наркотиков. А девчонка продолжала рассказывать:

– Там, у лесовиков, много привыкших к дури. В каждой веси есть! А в городах на юге данваны продают по бросовой цене и дурь, и шприцы… Хоть из-за нее люди друг друга убивают и чужое берут, ты подумай! – по голосу Бранки было ясно, что это куда страшнее убийства. – Данваны говорят – мол, каждый человек волен делать, что пожелает, запрещать кому что – не по законам… Те, кто оттуда приходят, такое расскажут – послушаешь и не знаешь, то ли верить, то ли басня, чтоб людей пугать… Вот ты веришь, что можно родного ребенка страшно сказать – ПРОДАТЬ?!

– Да вообще-то… – Олег припомнил интернетовские сайты с объявлениями о продаже детей, лицемерно называемой усыновлением, ценами, образцами контрактов и контактными телефонами. И решительно сказал: – Не верю. А кто этим занимается – тому на вот таком столбе и место.

– Что ты?! – Бранка замахала руками. – Разве такое на взгляд человечий выставляют?! Камень на шею – и в болотину, от солнца да от земли подальше…

– Решительная ты девица, – шутливо сказал Олег. – Тебе бы прокурором в нашем мире быть… Бранк, а ты сама разве не веришь, что людям свобода воли дана?

– А ты веришь, что свобода воли – это все одно делать, что пожелаешь? – вопросом ответила Бранка. И не стала дожидаться ответа. – Вот послушай, как у нас говорят… Раньше был на свете только один Сварог и дети его, Сварожичи. Творили они мир, как им по нраву было. А когда сотворяли зверей – так и человека сотворили. Одного из всех зверей – по своему подобию. Единого! И подумал Сварог, как звери-люди, его облик имеющие, станут сырое мясо рвать, кровь пить, да под коряжинами жильем жить – не понравилось то ему. И вложил Сварог тогда в сердце каждого человека частичку своего огня. Того, что в Солнце, в звездах, в блеске тупика Перунова. Вот так и остались на вечные века в каждом человеке две частички – огонь Сварожий, пламя божье, а рядом с ним зверская половинка, тупая, злая да хитрая… Потому-то каждый человек с малолетства должен Сварожий огонь поддерживать да лелеять, ввысь тянуться – душой, в мыслях… А Звереву половинку топтать, давить без пощады! – Бранка с очень серьезным лицом решительно взмахнула кулаком. – Тому у нас с колыбели учат. Человек на то Челом Века и прозван, чтобы жизнь прожить, как Сварог заповедал – и умереть, как положено, когда час его придет. С поднятой головой умереть, а не в слезах трусливых и не в соплях пьяных… А коли дал слабину зверской половинке – на миг, на вздох! – тут она и сожрала тебя, затоптала пламя божье… И будет такой человек жить, как звери живут, об одном себе думать, брюхо свое холить, да одни свои думки баюкать, а о других и не помыслит. Живой человек с виду – а так зверь зверем. На то и дана человеку свободная воля, потому и обликом он с богами-то схож, чтоб не забывал, кто он есть, за свет боролся, за правду, за род свой!

– А ты знаешь, что такое правда? – спросил Олег. Горячность Бранки позабавила его и в то же время он чувствовал, как выросло его уважение к этой девчонке. – Знаешь?

– Конечно, знаю, – решительно кивнула – так же, как только что взмахивала кулаком – Бранка.

– Что? – коварно спросил Олег, готовый пуститься в рассуждения о том, что правд много, с какой стороны взглянуть…

Но Бранка только немного растерянно сказала:

– Понимаешь, Вольг… если кто этого не понимает, не видит – ему и не расскажешь, и не объяснишь. Как слепому с рожденья рассказать про солнце? А зрячему выколи глаза, брось в поруб – так он все одно знать будет, какое оно есть!

Теперь растерялся Олег. Сказанное Бранкой – не аргумент. Но… но крепче любого аргумента. Все-таки он сказал:

– Знаешь, у нас говорят, что, если хочешь видеть правду и справедливо поступать, надо смотреть сразу с обеих сторон.

– А глаза не разъедутся – с обеих сторон смотреть? – грустно спросила Бранка – Ты, Вольг, так не говори. Не думай даже… У вас, может, так и сходит. А у нас оглянуться не успеешь, как душу запродашь…

– Дьяволу? – пошутил Олег.

Бранка улыбнулась невесело:

– Это которого Христовы волхвы выдумали?.. Нет, к чему? Данванам. Это ж их наука – мол, нету на свете ни добра, ни зла, а верней – нужны они друг другу, чтоб равновесие в мире было… А раз равновесны – так и равны. А коли равны – так и равноценны. А коли равноценны – так одинаковы. А коли одинаковы, так зачем, стать, добро защищать? Лучше злу поклониться, под боком у него пригреться, да и не заботиться ни о чем.

– Ну ты говоришь… – удивленно смерил Бранку взглядом Олег. Та вдруг покраснела сквозь загар, сконфуженно спрятала нос в косу – у мальчишки словно лампочка зажглась где-то в груди. А Бранка смущенно ответила: