Воля павших - Верещагин Олег Николаевич - Страница 21

Вода в ручье была холодной и прозрачной, как стекло, на дне серели и чернели мелкие камешки. Мыть в такой воде ноги было даже как-то неудобно. Но Олег все-таки вымылся, вздрагивая и нервно смеясь от холода, а потом вытянулся на траве, заложив руки под голову и глядя в небо.

Вечерело. Впервые за все время, что он тут находился, на небе появились тучки – небольшие, подсвеченные розовым, – а там и синие и от подсветки казавшиеся почти черными. Картина была красивой, но немного угрожающей, словно Небо готовило большую неприятность.

Чтобы оторваться от мрачноватой красоты, Олег сел и, скрестив ноги, устроился удобнее – трава колола икры и бедра. Впервые в жизни он занялся чисткой револьвера. Смазывать механизм было нечем, вместо ветоши он использовал сухую траву, накрученную на палочку.

Мальчишка решил заночевать тут же, на берегу. Почистив оружие, он, осторожно ступая босиком по сучкам и траве, отправился на заготовку дров.

…Около костра джинсы и носки высохли быстро, и Олег с удовольствием оделся – неожиданно похолодало. Снова повезло с грибами – соорудив из них нечто вроде шашлыка, Олег вполне наелся и сейчас, сидя у огня, ворошил дрова палочкой, размышляя о завтрашнем дне. Он уже понял, что не стоит думать о доме или загадывать далеко вперед. Когда глаза стали закрываться сами, Олег сунул палочку в костер и, вздохнув, улегся рядом, спрятав руки в карманы джинсов…

…Он проснулся от удушья и ужаса Что-то тяжелое давило сверху, слышались мерзкие причмокиванья, хрип и сопение. С усилием выдрав себя из пучины кошмара, Олег застонал… и понял, что это – не во сне!!!

Кто-то навалился на него. Холодное, липкое касалось лица и шеи. Ужасный затхлый запах, непохожий на запах живого существа, ударил в ноздри. Олег задыхался от этой вони. Шею резануло жгучей болью, и парень, вскрикнув, начал бороться – чисто инстинктивно, стараясь сбросить с себя нападавшего. Странно, но он не ощущал ни тепла, ни живого запаха, ни дыхания животного. Только странный сип и хлюпанье.

Ледяные РУКИ – не лапы! – словно наручниками, опоясали запястья мальчишки. Шею снова полоснула боль. Олег, стиснув зубы, ударил нападающего коленом, поддел, швырнул через себя. Тварь оказалась неожиданно легкой и перелетела через голову мальчишки, словно пенопластовое чучело.

Выхватив наган, Олег вскочил, готовый драться за свою жизнь. Что-то капало на рубашку; мазнув рукой по больному месту на шее, в свете луны и звезд мальчишка увидел на ладони кровь!

Костер потух, но все того же природного света хватило, чтобы разглядеть поднимающееся существо – высокое, тощее, длиннорукое, в каком-то балахоне. Белые глаза-плошки – без зрачка, без радужки! – щурились. Тонкие губы на отвратительно получеловеческом лице кривились, обнажая длинные иглы клыков. Снова – похрюкиванье, посипыванье…

– Вампир! – вырвалось у Олега.

Тварь переместилась в сторону – но она не бежала, а лишь уходила от света луны, бившего в жуткие глаза. Балахон на ней, как различил Олег, оказался крыльями – кожистыми крыльями летучей мыши. Справа в темноте тоже что-то зашевелилось – Олег краем глаза увидел две такие же тени, они подбирались сбоку осторожными, неслышными шагами.

«Их можно… только серебром. А тот, кого укусили… сам…» – заполошными обрывками метнулись мысли в голове Олега. С нечленораздельным криком вскинув наган, он выстрелил почти в упор между белесых глаз.

Тварь упала сразу, с какой-то готовностью, почти бесшумно. Олег повернулся, но две других исчезли так же незаметно и тихо, как и появились. В этом фильмы врали – свинцовая пуля брала вампиров ничуть не хуже, чем серебряная.

Шею саднило, но страх начал проходить – толчками, временами возвращаясь. Олег почувствовал, что дрожит. Дрожит так, что зубы лязгают.

– Ну и райончик, – выдавил он. – Хуже Гарлема, наверное…

Он снова прикоснулся к шее и передернулся, представив себе, как эта гадина, пока он спал, пила его кровь. Интересно, много ли успела выжрать? Обрадовалась, наверное, такому передвижному буфету… Если их свинец убивает, то, может, и остальное тоже фигня – насчет превращения, если укусила? Надо бы прижечь…

Не переставая оглядываться по сторонам, Олег подошел к кострищу. Там еще тлели несколько угольков. Мальчишка, помедлив, подобрал сухую веточку из запасенных, подпалил ее об угли и, задув, повел тлеющий уголек к шее. Опустил руку, ощутив жар. Поднял снова и, прошипев: «Давай же, трус!» – приложил огонек к месту укуса на ощупь. Выдержал секунду – отшвырнул ветку и, постанывая, завертелся на одном месте.

– Сволочи, – выдавил он наконец, – еще хоть одного увижу – кончу, пощады не ждите!

Потом, с остервенением затоптав одной ногой костер, Олег зашагал в ночной лес. Остаться на месте этого привала его не заставила бы даже многомиллионная премия.

На покосившийся плетень Олег наткнулся примерно через полчаса и какое-то время тупо брел вдоль него, пытаясь понять, что за странные кусты. Когда же до него дошло, что это плетень, Олег замер, превратившись в слух. Потом осторожно – очень осторожно – подлез под него, оказавшись… на огороде. Да, на вполне обычном огороде, где даже в полутьме легко опознал помидорные кусты, рассаженные в художественном беспорядке и подвязанные к лучинкам.

Олег с завидной сноровкой хлопнулся в ботву и выставил перед собой револьвер. Кругом было пусто и тихо. Но впереди – непонятно, далеко или близко – горел огонек. Неяркий и красноватый, рассеченный буквой Т.

Это могло быть только человеческое жилье. Свет напоминал с одной стороны окно какой-нибудь ведьминской избушки, с другой – столь любимые недавно еще восхищавшим Олега писателем Крапивиным образы. Олег колебался. Шея болела, воображение подсовывало ему картину помещения, где сидят некие бородатые и добродушные личности с оружием, варят кашу с салом и, конечно, не откажут голодному, укушенному мерзкой тварью и одинокому мальчишке в убежище. Другая – более трезвая! – часть воображения рисовала наемных убийц-вешателей или вообще какую-то нечисть. Да и потом – если это даже партизаны, то кто мешает их часовым отрезать ему голову еще на подходе, не утруждая себя выяснением того, кто это там ползает в ботве по их помидорам? Или еще круче – взять его живым и начать аккуратненько заправлять щепки под ногти… или, вынув из печи все ту же кашу с салом, посадить его на место каши голым задом или поджарить у домашнего огонька пятки, пытаясь узнать, кто он такой НА САМОМ ДЕЛЕ… и не рассказывай нам, юное дерьмо, про иные миры, а скажи-ка лучше, кто тебя послал, и получишь – так и быть! – легкую смерть…

Олег лежа кусал ноготь. Было прохладно. Сумрачные тучи ползли через огромный угрюмый диск луны. И Олег сделал величайшую глупость. Он даже не попытался заглянуть в окно, а просто подошел к покосившейся избушке, крытой камышом, отыскал дверь и, толкнув ее, шагнул внутрь.

Навстречу каше с салом и партизанскому гостеприимству. Уж больно тошно было на улице, когда рядом человеческое жилье.

Дверь распахнулась сразу и без скрипа. Олег увидел большую комнату. В ее углу, около вделанного в приземистый очаг из обожженной глины котла, возилась напоминавшая ворох тряпья старуха. У стены стояла большущая кровать – или лавка, не поймешь. Между нею и входом позицию занимал стол, на котором среди пустых тарелок тут и там горели кривобокие свечи. А за столом в самом деле сидели трое бородачей. Правда, без оружия и каши. Здоровенные, в грязных белых рубахах серого цвета и синих штанах; Олег созерцал подошвы их мягких сапог, очень похожие на ту, что оставила след возле родника под насыпью. Точнее он понять не смог – все трое вскочили, в свете свечей блеснули ножи – и Олег еще удивился, увидев копии того, найденного в мезонине деда, только не такие ухоженные. Старуха развернулась и оказалась морщинистой ведьмой «без верхнего предела» – удивительно было, как она не рассыпается от сквозняка из двери. Рот ввалился, нос, наоборот, обрел доминирующее положение на лице, рога странного головного убора торчали вверх, как заячьи уши. Похоже, версия с ведьмой оправдывалась. Все четверо молча таращились на Олега, пока он, не в силах больше выносить затянувшееся молчание, не поздоровался: