Красный вереск - Верещагин Олег Николаевич - Страница 99

Все замерли. Снова щёлкали камни, и Гоймир зашипел:

— А то… Понову на осыпи…

— Й-ой, нет! — со злым нетерпением бросил Краслав. — Крик!

— Да тебя! — раздражённо и испуганно пробормотал кто-то. — Тут и то… — он не договорил, но явно хотел сказать «страшно». Однако, все вновь прислушались. Сейчас стояла полнейшая тишина, звонкая, как хрусталь. Облачная вата плыла словно сама по себе, обтекая замерших с оружием в руках парней.

Олег почувствовал, что ему не хочется идти навстречу чему-то неизвестному сквозь эту мокрую муть. Но и трусить, отступать — было не в его стиле. Держа автомат наперевес, он шагнул вперёд.

— Вольг, пожди, — окликнул его Краслав, — я…

Резкий, отрывистый и страшный треск винтовочного выстрела прозвучал, казалось, совсем рядом. Стреляли на голос, очень точно. Бедняга Краслав вдруг завертелся на месте, как часто бывает при попадании в голову — и грохнулся на камни. Однако, неожиданно поднявшись, — из головы чёрным ручейком бежала кровь, — он выкинул руку куда-то в направлении ручья и закричал чужим, деревянно-скрипучим голосом:

— Гляньте, гляньте, она плачет!

Горлом у мальчишки хлынула дымящаяся розовая пена, и он, упав снова, быстро и часто задёргался.

Все услышали уже знакомый звук — щёлканье камешков, только на этот раз — частый и ещё более быстрый, кто-то убегал вверх по осыпи.

Гоймир начал стрелять первым и, кажется, сразу же попал, но и другие били туда же, вспарывая туман кипящими следами трасс. Что-то с шумом покатилось по осыпи, горцы бросились на звук.

Уткнувшись лицом в щебень, под низом осыпи лежал, раскидав руки и ноги, хобайн — мёртвый, как камни вокруг, в него попали не меньше десятка пуль, и сверху, от того места, где он упал, тянулись быстро размываемые дождём кровавые следы. Рядом, мокро поблёскивая воронёным стволом, валялась снайперская винтовка — такая же, вспомнил Олег, как у убитой им в Древесной Крепости девчонки.

— От своих отбился, надо стать, — сказал Гоймир, — вытропил нас, следил, а тут мы вышли — не удержался… Что тебя понесло?!

Олег замер, неверяще глядя на Гоймира. До него не сразу дошло, что тот его фактически обвиняет в гибели товарища!

— Ты хочешь… — медленно начал он, но Резан хмуро перебил:

— Будет, Гоймирко. Глупство это.

Неизвестно, что и кто сказал бы дальше, но подошедший Йерикка сообщил:

— Краслав мёртв.

Спорщики сразу замолкли, уставившись себе под ноги. Смерть Краслава была до совершенства нелепой — пуля, пушённая в тумане на звук, только потому, что мальчик не вовремя заговорил.

— Пошли, нечего на дожде стоять, — нарушил тишину Йерикка.

Все разом, посмотрели на невидимое небо. Надо же, а они и перестали замечать, что идёт дождь… Молча и неспешно двинулись к стоянке.

Йерикка задержался возле закинутого плащом тела. Олег остановился тоже, пиная камешки ногой.

— Умер сразу, — глухо сказал Йерикка. — Не знаю, как он ещё разговаривал…

— Эрик, — начал Олег, — неужели…

— Нет, — ответил Йерикка, поправляя плащ на пробитой голове Краслава.

— Что? — удивился Олег.

— Ты ведь хотел спросить, не виноват ли в смерти Краслава? Нет, не виноват. Это просто пуля.

— Утешение, — вздохнул Олег, глядя на мокрый плащ, тяжело облепивший лежащее тело. Там, где лицо, плащ поблёскивал, промокший не от воды, а от крови. — Знаешь, Эрик, я дома часто не делал разных мелочей, которые мне поручали родители. Лень было. Хочешь скажу, почему? Я был уверен, что это всё равно сделают за меня. А здесь мы делаем вещи, о которых я и помыслить не мог. И не жалуемся, потому что никто за нас этого делать не станет. Ни-кто…

Йерикка кивнул, но вид у него был отсутствующий, и Олег не понял — его словам кивал Йерикка, или каким-то своим мыслям. А рыжий горец внезапно сказал:

— Желя… помнишь, Краслав всё талдычил, что слышит крики?

— Ну?

— Он слышал, как кричала его Желя, — ответил Йерикка. Олег недоумённо посмотрел на него, но Йерикка предельно серьёзно продолжал: — Карна перерезала нить Огнивы. Желя это почувствовала и закричала. А Краслав ощутил, так бывает.

— Да ну, — только и смог сказать Олег.

— Говори, что хочешь, — торжественно и непреклонно заявил Йерикка. — Помнишь, он кричал ещё, что видит, как она плачет? Это ведь он уже ОТТУДА кричал.

Олегу сделалось не по себе, и он возразил:

— Попадёт бронебойная в башку, ещё и не такое увидишь…

Но Йерикка только покачал головой. Он больше не был расположен об этом говорить…

…АКМС Краслава с подствольником взял себе Морок.

— А жрать охота, тупиком Перуновым клянусь, — вздохнул Богдан.

— Заткнись, а? — попросил его Олег. Есть хотел и он, причём так, что живот просто-таки непрерывно ныл тупой болью.

— Замолкните все, — приказал Гоймир. — Я-то не меньше вашего хочу!

Олег, выбирая место, куда поставить ногу на мокрой осыпи, вдруг подумал, что и он сам, и остальные здорово изменились. Раньше они чаще шутили, подкалывали друг друга, мечтали, болтали на разные темы, не касающиеся войны… Последнее время они воевали, спали, ели и шли. Шли — больше всего и молча. А если говорили — то о еде и войне. Или ругались по мелочам внезапно и зло, вспоминая старые обиды, которые, если подумать, и одного-то чиха не стоили. И даже учебные схватки вдруг превращалась в настоящие поединки со злыми выдохами и ударами, выворачивающими кисти.

Трофейную рацию пришлось бросить — они не знали, что в чете Горда один парень, поссорившись с лучшим другом из-за места у костра, зарубил его ударом меча. И тут же, осознав сделанное, бросился на меч сам…

Ещё несколько чёт были вынуждены уйти из зоны боёв — люди оказались предельно измотаны, больны от усталости… Чету Гоймира спасали от чего-то подобного сразу несколько обстоятельств: личный пример и твёрдое руководство Гоймира, настойчивая жёсткость Йерикки, полное хладнокровие Олега в любых обстоятельствах, талант Гостимира. И всё-таки, оглядываясь и осматривая лица друзей, Олег отмечал, что с них сошла значительная часть человеческого.

«Так вот что самое опасное, — думал Олег. — Война стирает с человека… самого человека. Наверное, не всякая война, а именно такая. Непрерывная… Род и все боги, пусть никто и никогда не оценит того, что мы сделали, пусть о нас вообще забудут, но если после всех этих мук мы ещё и проиграем!.. Над этим можно будет посмеяться вдосталь. Жаль, что в здешнем пантеоне нет никого вроде Локи[30] — это было бы по его ведомству, а то Кощей больно серьёзен для такого прикола…»

Оценивая свои чувства, он приходил к выводу, что перестал бояться смерти. Причём — не как раньше, когда он слабо представлял себе, что это такое. Познакомившись с нею довольно близко во всей её неприглядности, он не начал её бояться. Скорей — гордился тем, что идёт октябрь, они уже столько отплясывают трепака с Белой Девкой — и живы. И сражаются. А значит — враг не движется вперёд. Только это могло иметь значение.

«Скольких же я убил? — подумал Олег, взглянув вверх. Попытался подсчитать — не получалось. Не вспоминались ни лица, ни обстоятельства. — Наверное — много. И никого не могу вспомнить.» Зато припомнилось другое — как в одной книжке ему попалась строчка из дневника известного в прошлом детского писателя Гайдара, деда горе-экономиста из нынешних. Дед — его звали Аркадий — тоже начал воевать в четырнадцать лет. А уже в его взрослом дневнике была эта строчка: «Вспоминались люди, которых я убил в детстве.» Может быть, и он когда-нибудь вспомнит… если останется жив.

Они выбрались на край осыпи. Дальше начинался спуск в долину реки Ольховой. Эти места были защищены горами со всех сторон от океанских и северных ветров. Соседство со Светлоозером и большие реки — Ольховая и Воронья — обеспечивали высокую влажность. Тут было туманно и тепло.