Красный вереск - Верещагин Олег Николаевич - Страница 101

Орлов в живых оставалось четверо. (Тех, что погибли у ручья, Вийдан, наверное, успел как-то послать за помощью… или почему-то решил их спасти, что вернее) Они стояли у большой, наклонной, вросшей в землю глыбы.

Сам Вийдан — Олег узнал его — с перекошенным лицом, левая рука замотана обрывком плаща — и ещё один, совсем сопливый — собой защищали двух других. Парень с забинтованной головой придерживал привалившегося спиной к камню мальчика, раненого пулей в горло — он выплёвывал кровавые струйки… Хангары кружили рядом, не спеша нападать, хохоча и изощряясь в издевательствах на ломаном славянском.

Скорее всего, они боялись. Пятеро их товарищей лежали на камнях зарубленные, меч Вийдана и оба клинка его младшего соратника покрывала кровь.

— Нападайте! — выкрикнул Вийдан. Ответом ему был издевательский смех. На белых губах воеводы выступила пена. Он прокричал: — Добро! Иду, Дажьбоже Солнце Светлое!

Взвившись в воздух, он оказался между двумя хангарами. Левый взмахнул саблей, обрушивая удар на голову Вийдана. Тот отбил лезвие… раненой рукой. Сабля начисто снесла её ниже локтя, но Вийдан захохотал, плеснул своей брызнувшей кровью в глаза хангару и, ткнув второго, так и не успевшего замахнуться, мечом под пластинчатую броню, в пах, вышиб его из седла. Потом — махом отсёк передние ноги лошади… Спешенный хангар, подскочив спереди, с нескольких шагов ударил в грудь Вийдана из винтовки. Тот качнулся назад под ударами пуль, но тут же шагнул вперёд. Визжа, хангар стрелял, пока не кончился магазин — почти одновременно с этим меч Вийдана снёс ему голову. Кровь хлестала, из дыр в груди и спине Орла, но он шагнул вперёд, не роняя меча. Ещё двое открыли огонь из винтовок — из спины Вийдана брызнуло крошево. Заехавший сзади хангар рубанул парня по плечу, толкнул конской грудью… Вийдан — в открывшейся на спине ране блеснул позвоночник, выпятились, натягиваясь, сухожилия — развернулся, махнул мечом, всё ещё не желая умирать… и рухнул к ногам своих убийц, которые всё ещё неверяще, с испугом, смотрели на него.

Товарищ Вийдана воспользовался происходящим умело. Бросившись вперёд, он ударом камаса распорол одной лошади брюхо, рубанул по плечу спешенного воеводой хенгара, оставил вылетевший из рукава кистень в черепе другого, повалившегося с коня в пробитом шлеме, быстро крутнулся, ссёк всадника выпотрошенной лошади, метнул камас в перезаряжавшего винтовку хангара… и встал на колени, закрывая быстро оплывающее кровью лицо. Его ещё раз ударили по голове, отсекая часть черепа, падая, мальчишка вскинул обе руки, сжав ими рукоять меча — именно тогда Олег узнал его.

Тёрн.

— Всё, — шепнул Йерикка и наконец-то спрятал лицо в мох — так, что выступила вокруг бурая, грязная вода, словно хотел утопить в этой жиже память об увиденном.

А Олег смотрел. Оставались ещё двое раненых. Тот, с перевязанной головой, тоскливым и гордым взглядом обвёл приближающихся врагов. Прищурясь, посмотрел на небо. И быстрым, уверенным движением камаса перерезал горло своему товарищу.

Спешившиеся кривоногие уродцы, похожие на орков с иллюстраций: к книгам Толкиена, бросились к горцу. Он, неожиданно выпрямившись, до жути звонким, прощальным голосом прокричал ввысь:

— Будь, солнышко! — и, вогнав камас себе в солнечное, начал медленно, не отнимая ладоней от рукояти, сползать по камню вниз. На лице его обрисовался полный, окончательный покой.

Кого он звал? Солнце в небе? Или ТУ, ту, кого называл солнышком, кого целовал на площади своего кремля, кому обещал вернуться?..

…Смотреть на то, как хангары, грызясь и повизгивая, обирали убитых, было труднее, чем на само побоище. Чувство гадливости стало почти непреодолимым, Олегу казалось, что внизу шмыгают не люди, а какое-то злобные твари из басен. Да, убитые не было уже ни больно, ни обидно… но как же больно и обидно было Олегу!!!

Наконец хангары, повскакав на коней, убрались из смертельной ямы. И тут же большой ширококрылый стервятник, неподвижно сидевший до той поры на старой, согнутой ветрами, сосне, хрипло засипел и, сорвавшись вниз, пошёл снижаться спиралью…

— Пошёл! — заорал, вскакивая, Олег — даже ничуть не боясь, что его услышат ещё недалеко отошедшие враги. Швырнул в птицу камнем, и та, снова засипев, вернулась на свой пост… Стервятник много лет прожил на свете и знал по опыту, что двуногие так и так не уберут всё, останется и ему на поживу…

Йерикка поднял голову. Грязная вода стекала по лицу, но он неожиданно широко улыбался.

— Знаешь, куда они пошли? — спросил Йерикка тихо и весело, почти убедив Олега в том, что его друг сошёл с ума, — Они в весь пошли. А мы за ними поедем. И подождём ночи… — он засмеялся, но резко оборвал смех. — А потом мы их всех перережем. Всех… — он медленно поднялся и провёл пальцем перед лицом Олега, — всех… всех… К Кощею их всех без возврата! — и он вдруг рухнул на камни и начал кататься по ним, рыча, что-то выкрикивая и. выдирая целые куски мха.

С хладнокровием, которого он не ожидая сам от себя, Олег выплеснул ему в лицо воду из баклажки.

— Хватит, — сказал землянин, грубо толкнув дышащего открытым ртом рыжего горца в бок. — Кончай истерику. Пошли посмотрим.

— Пойдём, — Йерикка легко поднялся, и лицо у него было уже совсем спокойным…

…Олег пожалел, что спустился вниз, почти сразу. Смерть от бивших в упор многих стволов была кровавой и неприглядной. Внизу лежали девятнадцать трупов. Вийдану везло — он не только не потерял за прошедшие месяцы никого из своих, но где-то подцепил пополнение. И все они погибли тут — большинство в этом бою, а двое — у ручья.

Речь шла не о том, чтобы похоронить или хотя бы прикрыть погибших. Это — потом. Пока что они не обидятся, если их оставят лежать на камнях. Они обидятся, если лягут в могилы неотомщенными. Но это им не грозит. Даже если Рысям Гоймира придётся погибнуть за своих кровников Орлов. Месть, месть за своих, за славян! Месть страшная и неотвратимая, как гром Перуна! Месть!

Так думали и Олег, и Йерикка. А пока они начали, сами не зная, зачем это делают, стаскивать трупы в одно место. Может быть, просто потому, что ничего не делать и оставаться тут было страшно. За этим занятием их и застали вбегавшие в ложбину горцы.

Видно было, как они спешили — уж кто знает, что наговорил им Богдан. Но, вбегая на место трагедии, они останавливались и застывали в ужасе и гневе. Одрин вдруг закричал и бегом бросился к одному из тел, которых не успели коснуться Олег и Йерикка; Гоймир и Яромир разом его перехватили, стиснули, прижали к себе.

— Пустите! Сполох! — пронзительно закричал Одрин, и только теперь Олег узнал его брата-погодка, с которым Одрин в Вересковой пошёл в резные четы, из-за чего-то крупно повздорив. Но… если Сполох с Орлами — значит, и чета Борислава, в которую он ушёл, погибла?!. Едва ли Одрин думал об этом — он извивался так, что повисших на нём ребят мотало пушинками: — Сполох, й-ой, Сполох! Как стану теперь?! Что матери скажу, брат мой, брат!..

Вспышка ослабила Одрина. Его повалили. Гоймир, придерживая голову художника, что-то шептал. Потом — поднял голову:

— Ну что?

— Ушли в весь, — мотнул волосами Йерикка.

— Пойдём?

— А можно не ходить?

— Там они разом упьются и завалятся спать, — Гоймир широко улыбнулся, но одними губами: — А умные-то тем часом и идут, как дураки спят… Что та весь?

— Хрустальный Родник, — ответил Йерикка, а Олег добавил:

— Поэтичное название.

— Дай срок, выжлоки-то им друг друга стращать станут, — пообещал Гоймир, вставая. Одрин сел, обхватив голову руками: — Далёко ж?

— Вёрст семь. Добежим по холодку.

Гоймир кивнул и, отвернувшись, оглядел место побоища.

— Заплатят они нам, — почти прошептал он, — да и мы уж платим…

Олег тоже осмотрелся, будто всё тут впервые увидел. И понял отчётливо — этого не забыть никогда. И не ради мести, а просто потому, что такое не получится забыть, даже если очень-очень захочешь… Не важно — победим, проиграем: любой итог уже не вернёт к жизни никого из погибших ребят. Для них всё кончилось здесь — кончилось, больше НИЧЕГО не будет.