Слепой (СИ) - Петрук Вера - Страница 2

– Слава Омару, все спокойно, – сказал Гасан. Наклонившись, он подобрал с земли горсть сухой пыли и, пришептывая, бросил ее себе под ноги. Кучеяры считали, что песок лучше всех охранял от дурных вестей и сглаза, и рассеивали его по ветру тогда, когда Арлинг предпочел бы сплюнуть или постучать по дереву.

– Бури ушли на восток, сейчас не их время. Халдун, собачий сын, клялся бородой, что до самого Балидета небо будет таким же ярким и чистым, как сапфиры на парадном клинке капитана. Сладкоречивая гиена! Легко предсказывать погоду, когда сезон теббадов давно прошел. В одну безлунную ночь духи отправят этого паука к праотцам. Знаешь, сколько Сейфуллах заплатил ему за то, чтобы тот согласился оставить работу в храме и разделить с нами… хе-хе… трудности пути?

Арлинг покачал головой, надеясь, что поблизости нет соглядатаев Халдуна, походного мага, и поспешил перевести разговор на другую тему.

– Ты не видел Вазира? Нужно послать людей на разведку. Как-то странно тихо, не замечаешь?

В этот момент грянули тамбурины, и звонкий голос певца тоскливо вывел первые слова протяжной песни. Люди готовились провожать последнюю ночь в пустыне – большой праздник для любого кучеяра, возвращавшегося из долгого путешествия.

Гасан рассмеялся, но прислушался. Арлинг кожей чувствовал, как старый воин пытался различить что-либо кроме музыки и гула толпы, собравшейся вокруг артистов.

– Напрасно стараешься, – прервал он его. – Вокруг действительно слишком тихо, поверь мне. И это странно. Ветра нет, пески не скрипят, насекомые не летают…

Гасан еще некоторое время слушал ночные звуки, но потом махнул рукой.

– Ты, конечно, слепой, и слышишь, наверное, лучше меня, но сейчас у тебя нервы шалят. Или воображение разыгралось. Смотровые вернулись всего полчаса назад. На многие сали вокруг все спокойно. К тому же, капитан велел усилить посты. Люди будут гулять, мало ли что случится. Расслабься и не тревожь лишний раз этого пса Вазира. Чтоб ему журависом обкуриться, да в песках сдохнуть!

Арлинг не ответил и подумал о том, что Гасану следовало бы осторожнее отзываться о начальнике стражи. Сейфуллах уже несколько раз намекал ему на отставку, больше доверяя льстивым речам Вазира, чем опыту старого воина.

– Так он у капитана? – уточнил Арлинг, уже зная ответ. Где еще Вазир мог курить журавис, как не у Сейфуллаха, который за долгое путешествие пристрастился к наркотику настолько, что халруджи всерьез подумывал о некоторых радикальных мерах, которые он предпримет, когда караван вернется в Балидет, и мальчишка сложит с себя обязанности капитана. Например, обливание ледяной водой и порошок из ракушек зинари натощак вполне подойдут для лечения избалованного юнца, который за десять месяцев успел изрядно помотать ему нервы.

– Оставь эту идею, Арлинг, и не вздумай отправляться в пустыню сам, – рассердился Гасан. – Конечно, этот шакал у капитана. Лижет пятки ему самому, а заодно и другим купцам. Их там, в шатер, набилось, как песка в мои сапоги. Лучше сыграем в кости, а постовые пусть делают свою работу. В конце концов, им за это платят. Прости, забыл, что ты за идею служишь. Никогда не понимал, зачем тебе это надо. Так ты со мной?

– Нет, Гасан, я лучше пойду спать, завтра будет трудный день, – солгал Арлинг, похлопав вояку по плечу. Ему было жаль старика. Он еще был силен, но годы неуклонно давали о себе знать. Возможно, это станет его последним путешествием – доносчиков в лагере хватало.

Арлинг проводил стражника до навеса, где собрались охрана Сейфуллаха. Он испытывал сильное искушение воспользоваться правом первого слуги капитана и отправить несколько человек на разведку. Тем самым, испортив себе остаток дня. Вспыльчивый начальник стражи, наверняка, усмотрел бы в этом личное оскорбление.

«Ладно, пусть сегодня все будет правильно», – решил халруджи, перешагивая через натянутые веревки шатров и навесов. Они едва ощутимо дрожали в потоках теплого ветра, постанывая от прикосновений мелких песчинок, рассыпанных в воздухе. Идти в шатер Сейфуллаха не хотелось.

«Ведь проблема не в том, что начальник стражи откажется послать смотровых еще раз», – подумалось ему. Вазир, который стремился любым способом занять теплое место при дворе Аджухама в Балидете, несомненно, отправит целый отряд прочесать окрестности вплоть до самого города. «Проблема в том, что ты устал от этой игры», – заключил Арлинг и внезапно остановился. Это были опасные мысли, которые следовало немедленно развеять по ветру. Если он и дальше будет допускать их, то три года службы у Сейфуллаха превратятся в чистые листы его жизни.

Сейфуллах Аджухам, как и подобает капитану каравана и сыну главы Торговой Гильдии Балидета, разместился в просторном шатре, в котором умещались приемная, три гостиных, спальная, кабинет, столовая, оружейная и небольшое помещение для личного слуги, то есть, для Арлинга. Роскошь, от которой халруджи отвык за годы жизни в Сикелии, раздражала его не меньше, чем повязка слепого.

Пустыня не изменила своего поведения, по-прежнему настораживая непривычным молчанием. На миг ему показалось, что он услышал крадущиеся шаги песчаного льва в зарослях чингиля, но звук был слишком невнятным, чтобы с точностью определить его происхождение. Да и от кустов его отделяло приличное расстояние в сотню салей.

Арлинг почувствовал на себе взгляд раньше, чем осознал, что за ним наблюдали.

Перед шатром Сейфуллаха стоял молодой нарзид, привязанный к столбу за кражу сладостей, которые капитан вез для невесты. И хотя мальчишка едва притронулся к леденцам и даже не вскрыл ларец с рахат-лукумом, Аджухам велел выбросить лакомство псам, а нарзида оставить до утра без одежды, чтобы холод и песчаные москиты на всю жизнь отбили у него охоту к воровству. Но слуге повезло. Ночь была безветренной и теплой, а из лагеря, похоже, улетела последняя муха. Вазир считал, что Сейфуллах проявил ненужную мягкость, отказавшись рубить мальчишке левую руку – обычная участь, которая ожидала всех воров в Балидете. Халруджи был против таких мер, но хорошая порка слуге бы не помешала.

Арлинг не любил нарзидов. Среди прислуги каравана их было немного. Они отличались ленивым нравом, и в путешествия их брали неохотно. Глупые и нечистоплотные нарзиды получали медяки за грязную работу, которую не стал бы выполнять даже самый бедный из кучеяров. Поселения нарзидов имелись почти в каждом городе Сикелии, но больше всего их было в Балидете.

Сейфуллах, который окончил Торговую Академию Самрии и любил блеснуть эрудицией, рассказывал Арлингу, что нарзиды были остатками малочисленного дикого народа, когда-то давно спустившегося с Гургаранских гор из-за наступления холодов. Новые соседи были слишком ленивы, чтобы возделывать капризную почву оазиса Мианэ, и слишком глупы, чтобы заниматься торговлей – главным делом жизни любого кучеяра. Поэтому они оседали в городах, выполняя черновые работы. Денег, которые им платили, хватало на выпивку и дешевые развлечения – главное дело в жизни любого нарзида. Они часто попадали в долговое рабство или продавали детей, чтобы добыть денег на очередную порцию моханы, сладкой сикелийской водки. Нарзиды были грязны, безграмотны и не имели ни малейшего представления о морали, чести и справедливости. Прикосновение к нарзиду могло навлечь несчастье, впрочем, как и случайный взгляд на неприкрытые повязкой глаза слепого. Такое сравнение Арлингу не нравилось и усиливало его неприязнь к горцам.

Он хотел пройти мимо столба, но нарзид окликнул его по имени. Это было дерзко. Не каждый купец в караване мог позволить себе так к нему обращаться. Стража у шатра капитана, наконец, заметила Арлинга и напряженно замерла. Неприязнь Вазира к личному телохранителю Сейфуллаха была хорошо известна в лагере, и многие мечтавшие о карьере воины старательно ему подражали.

– Эй, господин! – снова закричал нарзид.

От него воняло так сильно, что халруджи захотелось зажать нос платком, прежде чем приблизиться к столбу.

– Если будешь кричать, я позову начальника стражи, и в Балидет ты приедешь уже калекой, – пригрозил он, жалея, что приходится общаться с рабом на глазах у скучающей охраны. В лагере о нем и так ходило достаточно сплетен.