Смерть в Голливуде (Происхождение зла) - Куин (Квин) Эллери - Страница 38

— Какой же?

— Если ты решил подыскать себе родоначальницу будущего человечества Атомного Века, то эти особи вполне сгодятся. Глядя на них, так и кажется, что они только что спустились с деревьев и готовы мигом забраться туда опять! Стоит только стянуть с них эти ковбойские штаны…

— Слушай, ты чего взбеленилась? Ты же смотрела через стекло — все было сверхневинно!

— Но ты записал ее домашний телефон!

— О боже, да ты совсем рехнулась! Это были всего лишь кое-какие деловые заметки! — он схватил Лаурел, швырнул ее на сиденье остина и сам плюхнулся рядом. — У них в прошлом году была выпущена партия мужских бумажников из кожи аллигатора. Трех или четырех расцветок. Все разошлись мгновенно, кроме зеленых. Их они сумели продать всего три штуки. Два были куплены перед Рождеством, для подарков. То есть почти семь месяцев назад. Один приобрел какой-то актер, чтобы послать своему продюсеру в Нью-Йорк. Другой — ведущий какой-то телепрограммы в подарок заезжей французской знаменитости, они отослали его в Париж. А третий и последний из проданных ими нигде не числится.

— Похоже, это как раз наш, — угрюмо кивнула Лаурел. — Что значит — нигде не числится, Мак?

— То есть девица нашла чек. Но никаких сведений о покупателе.

— А дата?

— В этом году. Но какого числа и месяца — неясно. То ли лента в кассовом аппарате соскочила, то ли еще что, но дата отсутствует.

— Ну, а не помнит ли она, как выглядел этот третий покупатель? Может быть хоть это поможет.

— Лично моя красотка ничего не продавала. Подпись на чеке была не ее.

— А чья же? Ты выяснил?

— Разумеется, выяснил.

— Почему тогда не поговорил с той, другой, которая продавала? Или ты не мог оторваться от своей Мисс Ранчо?

— Мисс… кто?! Брось, Лаурел. Понимаешь, я никак не мог поговорить с той, другой. Она уволилась неделю назад.

— Но хоть адрес-то ее и имя ты догадался записать?

— Догадался. Левис Ла Гранде. Но моя красотка заявила, что это не настоящее имя, а настоящего она не знает. Но точно, что не Левис и не Ла Гранде. И адрес тоже бесполезен — эта Левис была, видимо, уже по горло сыта жизнью в славном Голливуде и уехала домой. Все, что моя новая подружка смогла сообщить мне о ее местопребывании, так это то, что дом ее находится где-то в Лабрадоре. Ну, а если мы все же до нее доберемся, то моя красотка убеждена, что эта особа даже и не вспомнит ничего. Она уверяет, что у Левис мозги размером с ячменное зерно.

— Значит, мы даже не сможем узнать — мужчина это был или женщина? — горестно спросила Лаурел. — Да уж, сыщики из нас…

— Ну что будем делать? Отправимся к Учителю с повинной?

— Вот ты, Мак, и отправишься. Но что ты ему скажешь? Он сам, скорее всего, будет прекрасно осведомлен к сегодняшнему вечеру. Я лично отправляюсь домой. Тебя подбросить?

— О, сегодня ты хороша, как никогда, Лаурел! Я просто не в состоянии оторваться от тебя! Делай что хочешь, но я последую за тобою всюду, как тень.

И он действительно неотступно, как тень, следовал за Лаурел всю оставшуюся часть дня, и не отрывался от нее. После захода солнца, когда исчезли все тени, он не отрывался от нее уже буквально… Только в два часа ночи смогла Лаурел спуститься с огромного дуба на землю по веревочной лестнице. Он слез следом за ней и обхватил огромными ручищами ее шею. Затем в таком положении препроводил ее к дому Хиллов.

— Ты — суперсекс! Как порция опиума… даже круче! — патетически воскликнул сияющий Мак, когда им пришла пора расстаться на пороге дома.

— Да, ты тоже был великолепен, — сказала Лаурел, у которой на душе просто кошки скребли… Но она не подала виду и кокетливо подставила губы для поцелуя. Он поцеловал их, и это была большая ошибка со стороны Лаурел, потому что ей понадобилось еще лишних пятнадцать минут, чтобы отделаться от него.

Наконец Лаурел закрыла за собой дверь и долго ждала, затаив дыхание, пока не убедилась, что он ушел.

Тогда она выскользнула из дома и стала торопливо спускаться по дороге. В одной руке она сжимала карманный фонарик, а в другой — маленький пистолет. Около самого дома Приама она свернула на опушку леса. Там остановилась и обернула линзу фонарика носовым платком. Затем, направляя тусклый луч прямо себе под ноги, направилась напрямик к дому Приама.

Лаурел не чувствовала никакого азарта. Только тоску. Но не от страха, а от самоуничижения. Господи, как же героини приключенческих фильмов всегда так легко решаются на это? Она впервые с грустью подумала, что скорее всего просто потому, что они всего лишь героини фильмов. А если в жизни девушка вынуждена позволить молодому человеку переспать с ней только ради того, чтобы стянуть у него ключ, то она чувствует себя совсем не как героиня. А как потаскушка. Даже хуже. Ведь шлюха — та хоть что-то имеет от своего распутства, какую-то радость: деньги, квартиру, роскошные вещи и вино, или, на худой конец — удовольствие. Хотя последнее маловероятно… В общем, у проституток и то дело обстоит проще и откровеннее — нормальная честная сделка. А она… она должна была все время притворяться, изображать безумный восторг, а на самом деле все время отчаянно нащупывать ключ. Но самым сложным оказалось не поддаваться очарованию того занятия, которому они предавались… не потерять голову и сохранить ясность рассудка. Этот проклятый Мак был так нежен, так пылок, так искренен и чужд всякого притворства! И так ласков… Поэтому, если уж быть совсем честной, все ее усилия ненавидеть его и то, что они делали, в том числе и себя саму, потерпели полный крах. «Черт бы побрал этот секс!» — простонала Лаурел, крепко сжимая в кулаке ключ и пробираясь между больших кустов сирени. Впереди темнела громада дома. Ни одного огонька. Она прокралась по краю дорожки к террасе.

В общем-то все было бы не так уж гадко, если бы не касалось именно его матери. Как только Мак умудрялся столько лет жить с ней бок о бок и не иметь ни малейшего понятия о ее поведении? И почему именно эта женщина была его матерью?

Лаурел осторожно подергала входную дверь. Она оказалась запертой. Тогда Лаурел воспользовалась ключом, благодаря Бога, что Приам не держит собак. Наконец скользнула внутрь и аккуратно прикрыла дверь за собой. На секунду сняв платок с фонарика, она окинула взглядом помещение и выключила фонарик.

Прижимаясь к перилам, Лаурел осторожно прокралась наверх.

На площадке второго этажа ей пришлось опять ненадолго зажечь фонарик. Двери в спальни были плотно закрыты. Из-за них не доносилось ни звука, так же, как и с верхнего этажа, где спала прислуга.

Лаурел на цыпочках пересекла холл и прижалась ухом к одной из дверей. Затем быстро и абсолютно бесшумно открыла дверь и проскользнула в спальню Делии Приам. Как любезно со стороны хозяйки было именно сегодня отправиться в Санта-Барбару, где она собиралась провести уикэнд у «старого друга семьи». Древо Жизни распростерло свои золотые ветви на пустующем ложе. Лаурел подумала: «Интересно, а на чьем ложе покоится сейчас Делия?»

Лаурел сунула фонарик за пояс своего плаща и стала один за другим выдвигать ящики. Рыться в глухую полночь в вещах матери Гроува, при тусклом свете некоего подобия потайного фонаря, казалось Лаурел почти кощунством. И не важно, что она не собиралась ничего красть. Важна не цель, а метод ее достижения. Подумать страшно, если отец Делии или этот немыслимый Альфред застанут ее здесь! Но перед ее мысленным взором встало застывшее лицо Лендера Хилла со свинцовыми губами — и все сомнения покинули Лаурел.

В шкафу предмета ее поисков не оказалось. Она перешла в гардеробную.

Духи Делии, пропитавшие все ее вещи, сталкивались с запахом средства от моли, и эту невообразимую смесь довершал слабый аромат экзотического дерева от панелей на стенах. Делия пользовалась духами, название которых оставалось неизвестным. Они были созданы специально для нес одним из владельцев Британской Колониальной Мануфактуры, сотрудничавшей с фирмой Приама. Он придумал их для нее после своего двухнедельного пребывания в доме Роджера много лет назад. С тех пор на каждое Рождество Делия получала большой флакон этих духов откуда-то с Бермудских островов. В них входила эссенция из страстоцветов, и однажды Лаурел в шутку предложила Делии назвать ее духи «Смысл жизни». Но Делия почему-то была недовольна и нашла ее мысль совсем не остроумной.