Ненаследный князь - Демина Карина - Страница 36

Что за жизнь!

— Да, дорогая. — Себастьян прекратил чесаться и отлип от стены. Нетопыриные крылья его растопырились, задев изящный, времен Паулюса Чужака, столик. — Смиритесь, нет у нас с вами общего будущего. И не будет.

Он поднял крыло, пытаясь дотянуться острым коготком на суставе до шеи, второе же дернулось, сметая со столика фарфоровые безделушки.

— Извините.

— Да ничего страшного. — Богуслава пинком перевернула и ужасающего вида вазу, покатую, краснобокую, как яблоко, и расписанную золотыми птицами. Вазу, в отличие от безделушек, принесла с рынка Агнешка, не устояв перед этакою красотой…

…наверняка огорчится.

Но князю не выговоришь…

— Итак, на чем мы остановились? — Себастьян вазу, оказавшуюся чересчур прочной, чтобы разбиться от падения, поднял и переставил от себя подальше. — Во-первых, согласитесь, мы друг другу не подходим.

— Подходим, — возразила Богуслава. — Просто вы сопротивляетесь.

— Привычка.

…дурных привычек у него имелось немало, начиная с этой его безумной работы, которую ненаследный князь не желал оставлять. Однако Себастьян был строен, относительно хорош собой… особенно когда давал себе труд прятать хвост, и не имел обыкновения жаловаться на одышку, потницу или печеночные рези. Наверняка он не станет требовать, чтобы Богуслава питалась овсянкой, на воде сваренной, или диетическими кашками из протертых овощей, каковые готовили к визитам папенькиного партнера.

Нет, из двух зол выбирают меньшее.

Правда, нигде не сказано, что оно будет активное сопротивление оказывать.

— Во-вторых, лично я не вижу себя человеком женатым…

— Вы просто не пробовали.

— Не пробовал и не хочу, — отрезал Себастьян. — И вам не советую настаивать. Богуслава, сегодня же вы сообщите папеньке, что во мне разочаровались и видеть больше не желаете.

Еще чего! Папенька только рад будет. Небось мигом об обручении объявит… если не сам, то Агнешка постарается.

— Богуслава… — В голосе ненаследного князя прорезались рычащие ноты. А во рту — клыки куда более внушительные, нежели прежде… эпатажно, но клыками девушку, твердо настроившуюся на замужество, не отпугнешь. — Если у вас вдруг возникнет желание… продолжить ваши алхимические экзерсисы…

…чешуя исчезала, впрочем, на обоях, купленных Агнешкой, — видите ли, ее категорически не устраивали прежние: темно-синие, в узкую серебряную полоску, — остались залысины.

— …то подумайте, сколь обрадуется ваш отец обвинению в государственной измене.

— Что?

Шутит?

Отнюдь, князь выглядел настолько серьезно, насколько это возможно в драной рубашке и остатках жилета.

— Я старший актор Познаньского воеводства, — спокойно сказал он, поднимая с пола серебряную пуговку. — И приворот, отворот или же иные… воздействия, лишающие меня ясности мышления, классифицируются как преступление против интересов государства и короля… сиречь, измена.

И плечом дернул, сволочь…

Развернувшееся с шелестом крыло ударило по стеклянной витрине буфета, оставив на нем глубокую царапину.

— Вы собираетесь…

— Пройти освидетельствование у штатного ведьмака. — Князь накинул на плечи пиджак. — Думаю, он подтвердит мои догадки. А заодно и привязку на вас установит. Я ведь не ошибся, приворот был именным?

На крови.

И крови этой сцедили с полчашки. Богуслава поморщилась, вспомнив сию крайне неприятную часть ритуала, хуже только голубь, которого колдовка всучила Богуславе, велев держать крепко-крепко. Голубь не пытался вырваться, но лишь головой дергал, поворачивая к Богуславе то один, то другой глаз, красный, в роговице-оправе.

— Именным, — подтвердил собственную догадку князь. — И с жертвой…

— Голубь… всего-то голубь… — Сердце которого пришлось проткнуть собственною рукой. Колдовка всучила заговоренную спицу и помогла ударить. Сказала, что верный способ, что иначе никак… и, в конце концов, голубей в Познаньске тьма-тьмущая, а жизнь у Богуславы — одна.

— Голубь… птица Иржены… и запрещенный ритуал. Вы ведь знали, Богуслава, что жертвенная магия запрещена? И, по-хорошему, я должен вас арестовать.

Смешно.

Ее, Богуславу Ястрежемску, арестовать?

Глупость какая! Кто ему позволит-то? Папенька, конечно, будет зол, но… заплатит, кому нужно… или связи свои подключит… в конце концов, разве Богуслава желала дурного?

Просто выйти замуж за того, кто не слишком противен.

Князь же, окончательно справившись с собой, пинком опрокинул столик. Злится? Из-за голубя? Да если ему легче станет, Богуслава завтра же пожертвует храму Иржены-заступницы с полдюжины голубей, белых, с пушистыми ножками, каковых продают на площади…

— Вы не понимаете, да? Вы жертвуете не жизнь той божьей твари, чья кровь льется на жертвенник Хельма. — Князь наклонился. — Вы жертвуете кусок своей души. И не обманывайтесь, Богуслава, что все-то можно исправить…

Она заплакала, не от страха, но потому, что желала выглядеть напуганной и растерянной, несчастной, обманутой девушкой, которая не ведала, что творит…

Кусок души?

Вотан милосердный, да пускай, если надобно, лишь бы получилось. Но кто ж знал, что с Себастьяном не получится…

— Прекратите играть, Богуслава. Я вас не трону. Сейчас мне нужно имя той колдовки, которая делала приворот.

— Я… я…

— Или адрес сойдет.

Нехорошо. Колдовку Богуславе посоветовали, будет крайне неудобно подводить человека, но Себастьян ведь не отступится. И Богуслава со вздохом сдалась.

В конце концов, она же не виновата, что кто-то пользуется запретной магией?

После того как за Себастьяном закрылась дверь, Богуслава дала выход гневу. И ненавистная ваза разлетелась на сотни осколков.

— Сволочь! С-скотина! — Богуслава топтала их, с каким-то неестественным наслаждением вслушиваясь в хруст стекла, чувствуя его сквозь плотную подошву домашних туфель и кроша, вдавливая в ковер, в паркет. Она сама не знала, кого ненавидит больше: отца с его матримониальными планами или же упрямого, устойчивого к приворотам князя…

Агнешку!

Из-за нее все…

Стоило подумать, и вот она, Хельмово отродье, явилась, сменив одно атласное платье на другое, роскошней прежнего. Стоит, улыбается…

— Деточка, — от ласкового ее тона Богуслава зарычала, — ну к чему так расстраиваться? Запомни: гнев ничего и никогда не дает…

Она оглядела комнату и вздохнула.

— Если бы ты не была столь самоуверенна и спросила совета у человека опытного в… делах подобного рода, — присев, Агнешка собирала красно — золотые осколки, — то узнала бы, что Себастьян Вевельский несколько неадекватно реагирует на классическую волшбу. Он ведь метаморф, милая, а подобные вещи стоит учитывать.

— Злорадствуешь? — Ярость схлынула.

И силы унесла.

Осталась неясная глухая тоска, ноющая боль в груди, обида еще, пожалуй. Разве ж она, Богуслава, была бы плохой женой? Она молода, богата и красива… вице-панночка Познаньского воеводства как-никак, а ежели б папенька подсуетился, отписал старому знакомому, то и венец серебряный она бы получила.

Так нет же, уперся рогом, дескать, недостойно княжны…

…других достойно, а Богуславе…

Обид накопилось, и они виделись осколками: яркими, наполнявшими ладонь Агнешки до краев. В какой-то миг почудилось, будто бы не стекло это, но кровь, стекавшая в белую чашку колдовки.

Богуслава моргнула, и наваждение исчезло.

О колдовке беспокоиться нечего: та поймет, что лучше промолчать о высоких клиентах, глядишь, и помогут с каторги поскорей выйти…

— Не злорадствую, но хочу помочь, — ответила Агнешка, глядя по-новому.

С интересом.

— Чего ради?

— Ну… — Агнешка ссыпала осколки в чайник и подняла подарок Себастьяна. — Что это?

— Скребок. Для языка.

Мачехин серебристый смех заставил Богуславу скривиться.

— Забавный мальчик… а твой вопрос… мы ведь не уживемся в одном доме, ты это понимаешь?

Еще как. В ином случае разве ж стала бы Богуслава рисковать?