Вперед, на Запад! - Кингсли Чарльз - Страница 56

— Эти бездельники часовые!

— Мы высадились на другой стороне Моро и простояли там весь день, подготовляясь к тому, что выполнили. Мы взяли наши паруса, сделанные из индейской ткани, и выбелили их илом, который привезли с собой по реке (мы рассчитывали встретить какой-нибудь испанский корабль, плывя вдоль берега, и решили завладеть им или умереть). Этими парусами мы покрыли сверху наши каноэ и гребли из-под них. Так что даже если бы ваши часовые не спали, они вряд ли заметили бы нас прежде, чем мы подошли к самому борту. Вместо лестницы мы пользовались длинными бамбуками, снабженными подпорками для ног и крюком из крепкого дерева на верхушке. Они и сейчас висят на перилах вашей кормы. Конец истории мне незачем вам рассказывать.

Командир поднялся и учтиво промолвил:

— Вы одержали победу, капитан! И мне не стыдно, что я не устоял перед противником, соединяющим хитрость змеи с храбростью льва. Сеньор, я так же горжусь быть вашим гостем, как гордился бы при более счастливых обстоятельствах быть вашим хозяином.

— Вы слишком великодушны, сеньор. Но что там за шум снаружи? Карри, пойди и посмотри.

Но не успел Карри дойти до двери, как она открылась. Появился Иване с перепуганным лицом.

— Преступление, сэр! Испанец убит и уж похолодел. Индианка исчезла, а когда мы обыскивали корабль, чтобы найти ее, мы нашли английскую женщину. На нее страшно смотреть!

— Английскую женщину?! — вскакивая, закричали все трое.

— Приведите ее сюда, — сильно побледнев, сказал Эмиас, и тотчас Иео с другим матросом ввели в каюту фигуру, в которой едва можно было узнать человеческое существо. Это была старая женщина, одетая в желтое одеяние жертв инквизиции, с растрепанными седыми волосами, свисающими на измученное и изнуренное голодом лицо. Страдальчески сощурив глаза, как человек, не привыкший к свету, она озиралась вокруг. Ее сжатые губы придавали ей полуидиотское выражение, и все же в глазах мерцали безграничный страх и подозрительность.

Она подняла свои скованные руки, чтобы закрыть лицо, и при этом движении на костлявой руке обнаружился ряд ужасных шрамов.

— Посмотрите сюда, господа! — указывая на них, сказал Иео с жестокой улыбкой. — Это работа папистских палачей. Я хорошо знаю, что означают эти знаки.

И он показал подобные же шрамы на своей собственной руке.

Командир отшатнулся с таким же ужасом, как англичане.

— Как очутилась эта несчастная на борту моего корабля? Епископ, так это пленник, которого вы прислали?

Епископ, который понемногу пришел в себя, посмотрел на нее, а затем быстро отодвинул свой стул, перекрестился и почти завопил:

— Проклятие, проклятие! Кто привел ее сюда? Уберите ее, не смотрите на нее. Она сглазит вас, околдует! — И он начал бормотать молитвы.

Эмиас схватил его за плечи и поставил на ноги.

— Свинья! Кто это? Очнись, трус, и скажи мне, или я разрежу тебя на куски!

Но, прежде чем епископ успел ответить, женщина испустила дикий крик, и, указывая на более высокого из двух монахов, спряталась за Иео.

— Он здесь! — кричала она на ломаном испанском языке. — Возьмите меня отсюда! Я вам больше ничего не скажу. Я вам сказала все и еще много неправды. О, зачем он опять пришел? Ведь они сказали, что больше не будут меня мучить.

Монах побледнел, но, как загнанный дикий зверь, обвел все собрание злым взглядом, а затем, в упор смотря на женщину, так сурово приказал ей замолчать, что она, как побитая собака, опустилась на пол.

— Молчи, пес! — вскричал Билль Карри, которому кровь бросилась в голову, и подкрепил свои слова ударом, поневоле заставившим монаха замолчать.

— Не пугайтесь, добрая женщина, и говорите по-английски. Мы все здесь англичане. Расскажите нам, что они с вами сделали.

— Новая ловушка! Новая ловушка! — закричала она с сильным девонширским акцентом. — Вы не англичане. Вы опять хотите заставить меня лгать, а потом начнете мучить. О, я несчастная! — закричала она, разражаясь слезами. — Кому мне довериться?

Эмиас стоял молча, полный жалости и ужаса. Какой-то инстинкт подсказывал ему, что он скоро услышит новости, о которых он боялся спросить. Но Джек сказал:

— Не бойтесь, душа моя, не бойтесь. Бог защитит вас, если вы только будете говорить правду. Мы все англичане и все из Девона, откуда и вы, кажется, судя по вашей речи. Корабль этот наш, и сам папа не посмеет до нас дотронуться.

— Из Девона! — колеблясь повторила она. — Из Девона. Откуда же?

— Из Байдфорда. Это мистер Билль Карри из Кловелли. Если вы — девонская жительница, вы, наверное, слыхали о Карри.

Женщина сделала скачок вперед и бросилась Биллю на шею.

— О, мистер Карри! Жизнь моя! Мистер Карри! Так это вы? Ох, душенька! Но вы-таки почернели, а я совсем ослепла от горя. Ох, кто только послал вас сюда, мой дорогой мистер Билль, чтобы вытащить меня, несчастную, из ада?!

— Кто же вы?

— Люси Пассимор, белая колдунья из Вилькомба. Разве вы не помните Люси Пассимор, которая сводила вам бородавки, когда вы были мальчиком?

— Люси Пассимор! — почти завопили все три друга. — Та, которая уехала с…

— Да! Та, которая…

— Где донна Рози Солтэрн? — вскрикнули Билль и Джек.

— Где мой брат Франк? — воскликнул Эмиас.

— Умерли, умерли, умерли!

— Я знаю это, — сказал Эмиас, садясь опять.

— Как она умерла?

— Инквизиция… он!.. — указала Люси на монаха. — Спросите его. Он приговорил ее к смерти. И спросите его! — указала она на епископа. — Он сидел и смотрел, как она умирала.

— Женщина, вам снится сон! — сказал епископ, вставая с перепуганным видом и отходя как можно дальше от Эмиаса.

— Как умер мой брат? — спросил Эмиас все еще спокойно.

— Кто вы, сэр?

Луч надежды сверкнул перед Эмиасом. Она не ответила на его вопрос.

— Я — Эмиас Лэй из Бэруффа. Знаете ли вы что-нибудь о моем брате. Франке, который был взят в плен в Ла-Гвайре?

— Мистер Эмиас! Как это я не узнала вас по росту! Ваш брат умер…

— Но как? — настаивал Эмиас.

— Сожжен вместе с ней, сэр!

— Правда это? — обернувшись к епископу, спросил Эмиас совершенно спокойным голосом.

— Я… его… — заикаясь и задыхаясь, торопливо оправдывался епископ. — Я ничего не мог сделать по своему положению епископа. Я был принужден быть невольным свидетелем… Я — слуга церкви, сеньории не мог вмешаться в это, как ни в какие дела инквизиционного суда. Я не принадлежу к нему — спросите его, сеньор! Что вы собираетесь сделать?.. — закричал он, когда Эмиас положил ему на плечо свою тяжелую руку и повлек его к двери.

— Повесить вас! — ответил Эмиас.

— Повесить меня?! — воскликнул злополучный старик и стал униженно молить о пощаде.

— Возьми черного монаха, Иео, и повесь его тоже. Люси Пассимор, этого молодца вы тоже знаете?

— Нет, сэр, — ответила Люси.

— Ваше счастье, брат Герундио, — сказал Билль Карри, меж тем как добросердечный брат закрыл лицо руками и заплакал. Но епископ продолжал кричать:

— Ох, не сейчас! Один час! Только один час! Я еще недостоин смерти.

— Это меня не касается, — заявил Эмиас. — Я знаю одно, что вы недостойны жизни!

— О, брат Герундио, — визжал епископ. — Молитесь за меня! Я обращался с вами как животное. О, брат мой, брат!

— Не просите прощения у меня. Просите прощения у Бога за все ваши грехи по отношению к бедным невинным дикарям. Год за годом смотрели вы, как убивали ни в чем не повинных овец, и ни разу не подняли голоса в их защиту! О, покайтесь в этом, милорд, покайтесь, пока не поздно!

— Я покаюсь во всем, брат: и в своем отношении к индейцам, и к золоту, и к Тите. Только пять минут, сеньоры, только пять минут, маленьких минуточек, пока я покаюсь доброму брату! — И он повалился на палубу.

— Я не желаю подобной комедии там, где я распоряжаюсь, — жестко сказал Эмиас. — Уберите этого труса, — продолжал Эмиас, в то время как черный доминиканец стоял совершенно спокойно, сохраняя на лице нечто вроде улыбки жалости к несчастному епископу. Человек, привыкший к жестокости и упорный в своем фанатизме, он был так же готов переносить страдание, как и причинять его.