Вперед, на Запад! - Кингсли Чарльз - Страница 26

— Вышиб из него дух! — воскликнул Карри среди общего хохота. — Знаешь ли ты, что ты почти сломал ему шею? Его забрало было все в крови.

— Тогда он должен был бежать или сдаться, — заявил Эмиас и поднялся, чтобы улизнуть: сначала он поискал, нет ли где-нибудь эля, а потом забрался спать в сухую нору, которую вырыл для себя в песчаной насыпи.

На следующее утро, когда Эмиас поглощал свой скудный завтрак из сухарей (провизия быстро исчезала в лагере), к нему подошел Рэли.

— Что, за едой? Это больше, чем я успел сегодня.

— В таком случае садитесь и ешьте.

— Нет, юноша, я не за милостыней пришел. Видели ли вы вашего пленника?

— Нет, и не увижу, пока он в палатке Винтера.

— Почему? Что вы имеете против адмирала? Не можете ли вы предоставить Фрэнсису Дрейку самому защищать свои интересы и не соваться в его дела?

— Вот это хорошо! А если ссора затронула не только меня, но и каждого человека на корабле? Когда Винтер бросил Дрэйка[86], он бросил нас всех. Разве не так?

— А если и так? Пусть каждый сам заботится о своих делах — таково правило умных людей, Эмиас. Здесь по крайней мере этот человек у власти и в милости; и благоразумному юноше лучше держать язык за зубами.

— Но это-то и приводит меня в бешенство: видеть, как этот молодец, дезертировавший от нас там, в неведомых морях, завоевал себе доверие и положение здесь, на родине, в качестве первого человека, возвратившегося через проливы! А он совсем не должен был возвращаться. Надменный, легкомысленный, трусливый дурак!

— Эмиас, вы — хороший боец, но плохой политик.

— Я не политик, капитан Рэли, и не желаю им быть!

— Если Винтер сам пригласит вас к себе в палатку, вы не откажетесь прийти?

— Почему нет, принимая во внимание его годы и положение, но он слишком хорошо все понимает, чтобы сделать это.

— Он слишком хорошо все понимает, чтобы не сделать этого, — со смехом возразил Рэли.

И, действительно, через полчаса последовало приглашение, и Эмиас не мог не принять его.

— Мы все должны принести вам благодарность за вчерашнюю услугу, — начал Винтер, у которого были все основания изменить тон. — Ваш пленник оказался главою вчерашнего нападения. Он уже рассказал нам больше, чем мы ждали. Этим мы также обязаны вам. И, разумеется, милорд Грэй уж спрашивал о вас.

Эмиас низко поклонился.

— Да, я спрашивал, молодой сэр, — произнес спокойный голос, и Эмиас увидел появившуюся из палатки фигуру грозного вице-короля — лорда Грэя.

— Вы, конечно, желаете видеть вашего пленника. Вам не придется стыдиться его, как и ему не придется стыдиться вас. Но вот он! Я не сомневаюсь — он сам за себя ответит. Познакомьтесь Друг с другом, джентльмены, — вчерашняя ночь мало подходила для взаимных представлений. Дон Гузман Мария Магдалина Сотомайор, представляю вам идальго Эмиаса Лэя.

В то время, как он говорил, испанец вышел вперед. Он все еще оставался в доспехах, только голова его была обвязана платком.

Это был стройный человек, золотоволосый, с нежной кожей и руками маленькими и белыми, как у женщины. Его губы были тонки и плотно сжаты у углов рта, а в бледно-голубых глазах скрывалась ледяная скука. Несмотря на его красоту и обходительность, Эмиас инстинктивно отшатнулся от него, но все же подал ему руку, когда испанец протянул свою и медленно сказал на самом звонком испанском языке:

— Целую руки и ноги вашей милости.[87] Сеньор говорит, сказали мне, на моем родном языке?

— Имею эту честь.

— Тогда примите на нем (так как мне легче выразить свою мысль на родном языке, чем на английском, хотя я не совсем несведущ в этом остроумном и ученом языке) выражение моего удовольствия по поводу того, что я попал в руки рыцаря, столь прославленного на войне и в путешествии, а также рыцаря, — добавил он, бросая взгляд на гигантский рост Эмиаса, — чья сила настолько превосходит силу обыкновенных смертных, что мне не более стыдно быть побежденным и унесенным им, чем если бы моим победителем оказался один из паладинов Карла Великого.[88]

Честный Эмиас поклонился и замялся, несколько выведенный из равновесия неожиданным заявлением и холодной лестью своего пленника, затем сказал:

— Если вы удовлетворены, доблестный сеньор, я принужден испытывать то же самое. Я только надеюсь, что, несмотря на мою торопливость и на темноту, я не нанес вам излишнего вреда.

Дон рассмеялся мелким фальшивым смешком.

— Нет, добросердечный сеньор, голова моя, я уверен, через несколько дней прирастет к плечам, а пока ваше общество поможет мне забыть о легком неудобстве.

— Если я не ошибаюсь, сеньор, вы тот, кто вчера поднял знамя, после того как оно было сброшено выстрелом?

— Я не отрицаю этого, и я должен поблагодарить вас и ваших соотечественников за учтивость, позволившую мне сделать это безнаказанно.

— А! Я слышал об этом славном подвиге, — сказал вице-король. — Вы должны считать за честь, мистер Лэй, что имели возможность выказать учтивость такому воину.

Неизвестно, как долго продолжался бы этот обмен пышными комплиментами, от которых Эмиас уже начинал чувствовать утомление, но в этот момент поспешно вошел Рэли.

— Милорд, они вывесили белый флаг и хотят начать переговоры.

Испанец побледнел и сделал движение, чтобы схватиться за меч, но меча не было. Затем с горьким смехом пробормотал про себя:

— Я этого ожидал.

— Мне очень грустно слышать это. Лучше бы они бились до последней крайности, — сказал лорд Грэй наполовину самому себе, а затем прибавил: — Идите, капитан Рэли, и скажите им, что законы войны воспрещают переговоры с теми, кто объединился с бунтовщиками.

— А если они желают обсудить вопрос о выкупе этого джентльмена?

— Скорее о своем собственном, — сказал испанец, — но скажите им от моего имени, сеньор, что дон Гузман отказывается быть выкупленным и не вернется в тот лагерь, где командующий офицер, не имея возможности заразить своих капитанов своей собственной трусостью, бесчестит их против их воли.

— Вы говорите зло, сеньор, — сказал Винтер, после того как Рэли вышел.

— У меня есть основания, сеньор адмирал, как вы увидите, боюсь, довольно скоро.

— Мы будем иметь честь оставить вас здесь пока в качестве гостя адмирала Винтера, — сказал вице-король.

— Но не мой меч, по-видимому!

— Простите, сэр, никто не лишал вас вашего меча, — заявил Винтер.

— Я не хотел бы огорчить вас, сэр, — сказал Эмиас, — но, боюсь, мы были оба настолько беззаботны, что бросили его вчера.

По лицу испанца пробежала молния, которая вскрыла глубину ярости и ненависти, таящихся под этой спокойной маской. Но, словно солнечный луч, она промелькнула почти незаметно, и он спокойно ответил:

— Я могу простить вас за такую небрежность легче, чем самого себя. Прощайте, сэр. Тот, кто потерял свой меч, недостоин вашего общества.

И лишь только Эмиас и остальные ушли, он, ломая руки от ярости и стыда, бросился в глубь палатки. Когда Эмиас проходил мимо батареи, подошел Рэли.

— Они просят выпустить их со всеми пожитками.

— Не унесут они и былинки, — сказал лорд Грэй. — Кончайте скорей, сэр!

— Я не знаю, что из этого выйдет, милорд! Когда я подходил, какой-то капитан крикнул мне со стены, что он не сдается, хотел опустить белый флаг, но солдаты оттолкнули его.

— Крепость, где одна часть идет против другой, недолго продержится. Скажите им, что я не принимаю никаких условий. Пусть они сложат оружие и уповают на папу, который послал их сюда! Канониры, как только вы увидите, что белый флаг спускается, тотчас открывайте огонь. Капитан Рэли, нам нужен ваш совет здесь. Мистер Карри, будьте моим глашатаем на это время.

Карри ушел, и начались рассуждения о том, что делать с пленниками в случае сдачи. Как поступить с врагом? Численность его уже превышала численность англичан. Англичане не могли увезти испанцев с собой, так как не имели ни кораблей, ни провианта, ни даже достаточного количества ручных кандалов; не могли и оставить их на свободе из боязни, что испанцы используют шаткое положение в Ирландии. Так думали все без исключения начальники.