Уильям Шекспир. Гений и его эпоха - Берджесс Энтони - Страница 43

Должно быть, в это время Шекспир написал «Троила и Крессиду». Запрет на написание книг из английской истории все еще оставался в силе, и было опасно ставить подобные пьесы, но все классическое прошлое было открыто, а в Риме и Греции, поскольку политик всегда представляет собой одно и то же, имелось множество любопытных параллелей к неспокойному правлению Елизаветы. Греция недавно стала более популярной, чем Рим, о чем свидетельствуют пьесы «Месть Трои», «Агамемнон» и «Орест и его Фурии», поставленные в «Розе», так же как «Троил и Крессида», написанная Кеттлом и Деккером. И в 1598 году появился перевод семи песен «Илиады», сделанный Чапменом, с посвящением графу Эссексу, «живому примеру ахиллесовой доблести, увековеченной божественным Гомером». Доблесть? В настоящий момент Эссекс демонстрировал порок Ахилла, который во время Троянской войны сидел, обидевшись на весь свет, в своей палатке.

Истории Троила и Крессиды была рассказана Чосером, но рассказана как романтическая легенда о любви. Шекспир выбросил любовь, или, скорее, свел ее к вожделению. Похоже, что он снова был охвачен сильными переживаниями и эмоциями наподобие тех, которые были ему уже известны в период его отношений со Смуглой леди или еще — с Саутгемптоном, самым горьким воспоминанием для него в те дни: он не забыл, как растрачивал впустую свои силы, став рабом страсти. Шекспир был очень сексуальным мужчиной, и при жизни его альковные похождения породили по меньшей мере одну легенду. В дневнике Джона Мэннингема из Мидл-Темпла есть следующая запись от 13 марта 1601 года: «В то время как Бербедж играл Ричарда III, нашлась горожанка, которой он так понравился, что, прежде чем уйти с представления, она назначила ему прийти к ней в ту ночь под именем Ричарда III. Шекспир, услышав последние слова, пришел раньше, получил удовольствие, но, пока он забавлялся, пришел Бербедж. Когда им сообщили, что у дверей дожидается Ричард III, Шекспир послал в ответ сообщение, что Уильям Завоеватель опередил Ричарда III».

Анекдот необязательно должен быть правдивым, но анекдоты такого рода не распространяют о людях, которые не любят женщин. Трагедия Шекспира, возможно, состояла в том, что он любил их не благоразумно, но слишком горячо, что он не умел относиться к ним легко, как, судя по всему, делал Бен, но стремился принять за любовь то, что являлось только вожделением. Он слишком высоко ценил сексуальный акт, считая его выражением искреннего чувства, а затем обнаруживал, что чувство исчезает. И он не знал, что делать со своими эмоциями, слишком сильными для данной женщины, которая вызывала в нем уже лишь глубокое отвращение. Он видел себя, Уилла-любовника, псом, жаждущим суку. В «Троиле и Крессиде» сводник Пандар поет грязную песенку, в которой вздохи любовника «ох, ох, ох» одновременно выражают страстное желание пса и оргазмические вопли суки — «ха, ха, ха». Пьеса о разочаровании в вожделении, Троил сначала сходит с ума по Крессиде, а затем испытывает к ней отвращение, когда она превращается из богини в проститутку.

Эта тема разочарования в любви или вожделении тесно связана с политической темой. Улисс, высказывая свое мнение относительно неспособности Греции овладеть Троей, винит в этом неспособность греков поддерживать порядок. Иератическим образцом является вселенная, которой, для сохранения всеобщего благополучия, должны были бы подражать люди. «Забыв почтенье, мы ослабим струны — / И сразу дисгармония возникнет…» Греческая армия разобщена:

«Сказка о давнем прошлом» слишком похожа на правду. В «Троиле и Крессиде» больше разговоров, чем действия, и по этой причине она не имеет успеха. Но избыток разговоров — верный знак, что Шекспир больше озабочен выражением своих личных убеждений, чем созданием драматического действия. Никогда он не придумывал лучшего стиха или более разговорчивых героев, но словесное совершенство превосходит драматическое оформление: оно верховодит там, где ему полагается быть в услужении, мера не соблюдена. Что же касается причины разобщенности греков, то она найдена в Ахилле, центре притяжения сражающейся армии, который

И точно так же насмешка Эссекса над иерархическим образцом английского королевства предвещает бессилие и разрушение, анархию и хаос.

Но какая связь между разочарованностью вожделения и упадком государства? Параллель можно провести по двум аспектам. Во-первых, налицо полное отсутствие доверия. Если любовник с такой легкостью нарушает свои клятвы, насколько легче подчиненным нарушить клятвы своему государю. Затем следует обратить внимание на метафору, которая (как, в конце концов, в «Кориолане») рассматривает государство как тело, дополненное головой, конечностями и животом. Неразборчивая любовь может привести к разрушению тела: термин «венерический» (половой, сладострастный — прилагательное, образованное от имени богини любви Венеры) одновременно означает и любовь, и болезнь. Так легко говорить о чести, которая выше любви, и, однако, прикрываясь честью, разрушать прекрасное тело государства. Пандар в своем эпилоге упоминает «торгашей человеческим телом» — тех проституток, чьи бордели подходят под юрисдикцию епископа Винчестерского, и заканчивает завещанием своих болезней публике («…ну а вам / Болезни по наследству передам!»). Это способ передачи двойного недовольства. Заметил ли в это время Шекспир, расстроенный болезнью великого тела, начало болезни своего собственного?

Истинные художники должны наблюдать исторические события, но не участвовать в них. Однако иногда создатели событий вынуждают появиться на арене действия само произведение искусства. Так и случилось с одной из шекспировских пьес, и это было злодеянием, как всякое превращение искусства в пропаганду. В пятницу 6 февраля 1601 года некоторые из сторонников графа Эссекса пришли в «Глобус» и потребовали, чтобы на следующий день, в полдень, было дано специальное представление «Ричарда II». «Слуги лорда-камергера» ответили, что пьеса уже устарела и, скорее всего, она не привлечет публику. Тогда люди Эссекса заявили, что они компенсируют актерам потери от кассового сбора; они готовы заплатить сорок шиллингов за представление. Это были люди знатные, среди них находился лорд Монтигл, и отказать им было трудно. Бербедж и его товарищи были всего лишь актерами.

Итак, в субботу, приблизительно в три часа пополудни, зазвучали трубы, возвещавшие о спектакле, и представление началось. Эссекс не появился в театре, не было, очевидно, и Саутгемптона, но среди публики было много известных имен: лордов и рыцарей, последние не все возведенные в сан Эссексом. Значение выбранной пьесы было ясно невзыскательным зрителям, стоявшим в партере. Вот и сыграна сцена низложения государя: пусть зрители сразу обратят на нее внимание, по кодексу чести и, как это доказано, для блага государства знатный человек низложил монарха, капризного и истеричного тирана, который задушил народ налогами и выслал из Англии в изгнание лучших людей. Возникла, наконец, и достойная сожаления необходимость цареубийства. Пьеса закончилась. Боже, спаси королеву.

В тот вечер встревоженный Тайный совет вызвал на свое заседание графа Эссекса, но он отказался прийти: небезопасно выходить из дому, сказал он, когда его преследует такое количество врагов. В ту ночь и на следующее утро он и его сторонники готовились к захвату Сити. Теперь вспомнили о другом историческом прецеденте, не том, что в «Ричарде II». Герцог Гиз, выведенный на сцене в пьесе Марло «Парижская резня», захватил Париж в 1588 году с помощью нескольких сторонников, но при поддержке всего города; он вывез короля из столицы. Разве не смог бы Эссекс, любимец Лондона, с той же легкостью добиться успеха? В десять часов утра в воскресенье лорд-хранитель печати, главный судья, граф Вустерский и сэр Уильям Ноулз пришли от имени королевы к дому Эссекса, призывая его воздержаться от любых поспешных действий, которые он, возможно, замыслил. Там собралось много народу, и некоторые кричали: «Убить их!» Эссекс захватил в плен четырех знатных вельмож и оставил их под охраной как заложников в доме Эссекса. Потом он с двумя сотнями своих приверженцев, в основном молодых людей, поскакал в Сити.