Сюжет этого произведения (не имеющего в рукописи заглавия и названного редакторами по имени главного героя) неизвестен, так как никаких планов его не сохранилось. Некоторую связь оно имеет с «Медным всадником», куда перенесен ряд стихов из «Езерского». Но отождествлять эти два различных замысла нельзя: «Медный всадник» — законченная небольшая поэма, меньше пятисот стихов, а «Езерский» — крупное произведение. Одна родословная его героя (еще до начала действия) занимает более двухсот стихов. По-видимому, закончив в 1831 г. «Евгения Онегина», Пушкин предполагал написать второй «роман в стихах». Об этом, помимо предполагавшихся обширных размеров произведения и примененной в нем той же «онегинской строфы», нигде более не использованной Пушкиным, говорит и прямое указание самого поэта в одном из черновиков «Езерского»:

…Имею право

Избрать соседа моего

В герои нового романа,

и т. д.

По рукописям видно, что Пушкин долго колебался, сделать ли своего героя бедным чиновником (к чему он и пришел в конце концов), или богатым барином.[11] В написанное Пушкиным начало романа, кроме рассказа о предках его героя, включены его рассуждения о потомственном, родовитом дворянстве, о предпочтении «ничтожного героя», чиновника — «коллежского регистратора» — романтическим возвышенным героям и возвышенным предметам и о свободе поэтического творчества.

В строфах о выборе в герои романа (или поэмы) обыкновенного человека, мелкого чиновника, Пушкин отстаивает перед критикой, разделяющей романтические представления о литературе, реалистическое направление с его интересом к обычной действительности, которому следовал он сам, начиная с середины 20-х гг. Наконец, спор о свободе поэтического выбора ведется против реакционной критики, усердно навязывавшей в эти годы Пушкину благонамеренные темы и морально-воспитательные задачи. Под «толпой» Пушкин разумел основную массу читателей 30-х гг. — реакционных обывателей, помещиков и чиновников.

Из ранних редакций

Варианты начальных строф романа

Над Петербургом омраченным

Осенний ветер тучи гнал;

Нева в теченье возмущенном,

Шумя, неслась. Упрямый вал,

Как бы проситель беспокойный,

Плескал в гранит ограды стройной

Ее широких берегов.

Среди бегущих облаков

Вечерних звезд не видно было —

Огонь светился в фонарях,

По улицам взвивался прах

И буйный вихорь выл уныло,

Клубя капоты дев ночных

И заглушая часовых.

В своем роскошном кабинете

В то время Рулин молодой

Сидел один при бледном свете

Одной лампады; ветра вой,

Волненье города глухое

Да бой дождя в окно двойное,—

Всё мысли усыпляло в нем.

Согретый дремлющим огнем,

Он у чугунного камина

Дремал —

Видений сонных перед ним

Менялась тусклая картина…

Вбежав по ступеням отлогим

Гранитной лестницы своей,

В то время Волин с видом строгим

Звонил у запертых дверей

И трёс замком нетерпеливо.

Дверь отворилась, он бранчиво

Андрею выговор прочел

И в кабинет, ворча, пошел.

Андрей принес ему две свечи.

Цербер, по долгу своему

Залаяв, прибежал к нему

И положил ему на плечи

Свои две лапы — и потом

Улегся тихо под столом.

Порой сей поздней и печальной

(В том доме, где стоял и я)

Один при свете свечки сальной

В конурке пятого жилья[12]

Писал чиновник — скоро, смело

Перо привычное скрыпело —

Как видно, малый был делец —

Работу кончив наконец,

Он стал тихонько раздеваться,

Задул огарок — лег в постель

Под заслуженную шинель —

И стал мечтать…

Но может статься

Захочет знать читатель мой,

Кто сей чиновник молодой.

Порой сей поздней и печальной

В том доме, где стоял и я,

Неся огарок свечки сальной,

В конурку пятого жилья

Вошел один чиновник бедный,

Задумчивый, худой и бледный.

Вздохнув, свой осмотрел чулан,

Постелю, пыльный чемодан,

И стол, бумагами покрытый,

И шкап со всем его добром;

Нашел в порядке все; потом,

Дымком своей сигарки сытый,

Разделся сам и лег в постель

Под заслуженную шинель.

Строфы, не вошедшие в последнюю редакцию (строфы IV и след.)

Во время смуты безначальной,

Когда то лях, то гордый швед

Одолевал наш край печальный,

И гибла Русь от разных бед,

Когда в Москве сидели воры,

А с крулем вел переговоры

Предатель умный Салтыков,

И средь озлобленных врагов

Посольство русское гадало,

И за Москву стоял один

Нижегородский мещанин, —

В те дни Езерские немало

Сменили мнений и друзей

Для пользы общей (и своей).

Когда средь Думы величавой

Приял Романов свой венец

И под отеческой державой

Русь отдохнула наконец,

А наши вороги смирились,

Тогда Езерские явились

Опять в чинах и при дворе.

При императоре Петре

Один из них был четвертован

За связь с царевичем, другой,

Его племянник молодой,

Прощен и милостью окован,

Он на голландке был женат

И умер знатен и богат.

вернуться

Впрочем, возможно, что этот богач (Рулин или Волин, как он назван в рукописях) по ходу романа должен был разориться и превратиться в бедняка.

вернуться

…пятого жилья… — Пятого этажа.

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Незавершенное, планы, отрывки, наброски - Пушкин Александр Сергеевич - Страница 8