Близится буря - Круз Андрей "El Rojo" - Страница 60

— Не шали по дороге, — вполне добродушно предупредил седобородый, — а то уши отрежу.

Мне как-то сразу поверилось в то, что это не аллегория такая, а он именно так и сделает, то есть отрежет мне уши. Именно это он в виду и имеет.

— Ну а ты и так все знаешь, — добавил он уже явно не для меня, а для Фомы.

Кто-то взял повод моей лошади, негромко затопали копыта, отряд неторопливым шагом двинулся дальше.

Ну что, Фома, хоть так отомстил. Самому ему кранты, похоже, так еще и меня прихватит, все не так обидно будет. На его месте я бы то же самое сделал, не удержался бы.

Что тут происходит? Фома недавно с людьми Большого был, а тут взят людьми Белого. Причем взят он неласково, явно без расчета на то, что его отпускать придется. Это я хотя бы по выдранной из уха серьге сужу. У Большого война с Белым? Тогда почему возле их усадеб тихо, они ведь соседи, так? Чего проще: высунулся из-за забора и пали по врагу, зачем куда-то по этим дорогам через половину острова толпами скакать?

Куда нас везут? В усадьбу или на лесопилку? Сразу начнут допрашивать?

Нет, не думаю, если только Фому сразу начнут, потому что поймали и везли его, а я случайно попался, бонусом, так сказать, меня увидеть никто не планировал, да и не знают они меня. Запрут куда-то? Руки развяжут?

Руки — это даже не так важно, я и такой вариант прикидывал, когда экипировался, я и развязаться смогу, но вот что дальше? Ну нож, ну маленький пистолетик, два патрона в нем и два в довесок. Что мне это даст?

А что-нибудь да даст вообще-то. Хотя бы застрелиться смогу. И кого-то застрелить. Может, даже Фому. Он меня сдал исключительно для того, чтобы я не ушел, а я его грохну, чтобы он тоже не выжил. Или его и без меня грохнут.

Нет, пока я как-то вооружен — я не беззащитен так, как думают те, кто меня сейчас везет.

Ехали все молча, разговоров не было. Шли шагом, так что в седле держаться было нетрудно даже со связанными руками. Затем послышался лай собак, чьи-то крики, лошади остановились. По звуку понял, что где-то рядом открыли ворота, затем колонна вновь тронулась. Из-под повязки я разглядел низ воротного столба, чьи-то ноги рядом с ним, в крепких шнурованных ботинках.

Затем стало как-то шумно, голоса и все такое, откуда-то потянуло запахом готовящейся еды. Седобородый позвал какого-то Ваську, сказал ему, явно имея в виду нас:

— Бери этих двоих — и в дальнюю, понял?

Ответа я не услышал, но почувствовал, как меня потащили с седла, я едва успел вынуть левую ногу из стремени и перекинуть ее через луку седла. Но все равно упал, сильно ударившись плечом, и еще сильнее — пистолетом, который вдавило в ребра. Откатился немного, встал на ноги, причем мне помогли, дернув за шиворот, явно разорвав при этом ворот рубашки. Но главное — что не рукав. Рукав пусть как есть будет, не надо его рвать. Потом, судя по звуку, так же уронили Фому, который негромко выругался.

— Шагай, — сказал чей-то бесцветный голос, затем Фому толкнули в спину, насколько я расслышал.

Тот кусочек земли под ногами, который я видел из-под повязки, помогал не натыкаться на препятствия, но разглядеть что-то вокруг не получалось. Нас провели в какую-то дверь, после чего под ногами оказался грязный дощатый пол. Запахло дерьмом и чем-то совсем нехорошим, как бы не кровью даже.

Затем мы остановились. Загремела, открываясь, решетчатая дверь, потом нас затолкали за нее. Кто-то ударом подсек мне ноги, уронив навзничь, так что я едва успел собраться, затем чьи-то сильные руки потянули с ног сапоги, а тот же бесцветный голос сказал:

— Разувай их, мало ли чего там в сапогах может быть.

В сапогах у меня ничего не было. Если человек попадается и поймавшим не хочется, чтобы он сбежал, — они забирают у него обувь. У нас и забрали, равно как и ремни, причем другой голос, звучащий как пьяный, хоть запаха алкоголя я не чувствовал, сказал:

— Нет тут ножа.

Ну да, нож в пряжке ищут, такие тоже бывают. Глупая штука на самом деле — быстро не выхватишь, при этом ремень любой тюремщик заберет. Еще видел ножи в каблуке — тоже дурацкое изобретение.

Затем сапоги тюремщиков затопали к выходу, решетка со звоном закрылась. Щелкнул замок. Шаги удалились.

Насчет того, что повязку с глаз снимать нельзя, разговору не было, так что я сразу перекатился к бревенчатой стене, прижался к ней виском и довольно быстро эту самую повязку содрал, обнаружив, что Фома занят тем же самым.

Камера, в который мы оказались, была похожа на клетку в зоопарке — две стены бревенчатых, две решетчатых. Большая клетка, пять на пять эдак, и занимала она лишь часть очень большого, темного сарая. Окон в клетке не было, наружу не выглянешь. Света мало, весь из трех маленьких окошек за пределами камеры. Но разглядеть, что вокруг, все же можно. Ну и глаза под повязкой к темноте привыкли уже.

Посреди сарая что-то вроде большой скамьи с колодками для рук и ног, на потолке — блок, с блока — трос с наручниками висит. Для чего все — как бы никаких сомнений.

Я огляделся медленно.

— Нет здесь никого, — сказал Фома, и я обернулся на звук голоса. — Снаружи сарай заперли, и пока жратву не принесут, никто сюда не войдет. Ну или пока меня не потащат.

Выражение лица при этом у него было для меня привычным — у него всегда эдакая ехидная полуухмылочка на нем, вот и сейчас она никуда не делась.

— Ты, Фома, меня сюда зачем затащил? — Я подошел к нему ближе.

— Думаешь, чтобы одному не так грустно помирать было? — вновь ухмыльнулся он.

— А что, другая причина?

— Ты мужик крепкий, выбраться отсюда захочешь. А я это место знаю — и догадывался, что нас в одну камеру посадят.

Я огляделся.

— Не слушает здесь никто, — покачал головой Фома. — Сказал же, что бывал я здесь раньше. Тут негр за тюремщика, такой, с быка размерами, он у входа под навесом сидит обычно. И еще есть Силантий Шкура, тот за палача, но он сюда заходит, если только вывести кого надо.

Я хмыкнул, покачал головой.

— И как же ты отсюда выбираться собирался?

Вообще-то у меня есть откровенное желание Фому прямо здесь убить, и он это даже видит, но, как и я, понимает — не сделаю я этого, даже пытаться не буду. И для него, и для меня самое важное — отсюда выбраться, а дальше разберемся.

— Один бы не смог, а вот ты мне поможешь. — Фома ловко поднялся на ноги, повернулся ко мне левым боком. — Засунь руку за пояс моих штанов у самого шва, там сам поймешь.

Пришлось поманеврировать, но как-то пристроились. Удалось нащупать что-то вроде вытянутого плоского треугольника в потайном кармашке, с петелькой снаружи. Зацепил большим пальцем, потянул — и вытянул. Такой маленький ножичек, каким сразу порезаться успел, настолько острый. Ну да, и такой, что хрен найдешь, не раздевая пленного: в этом месте что-то подобное даже нащупать трудно, почти что невозможно.

У меня, правда, что-то вроде полотна пилки сзади в поясе штанов, но об этом я пока умолчу. Думаю, что у местных тюремщиков с такой публикой, как Фома или я, опыта немного. Здесь, похоже, провинившихся рабов держат, а если даже на пиратский опыт поправку брать, то там пленных не столько стены держат, сколько невозможность с самого острова сбежать. Им же судьба в рабы, а раб — он сам по себе ходит, и к острым предметам у него тоже доступ есть, так что не тем его держат.

А вот Фома всегда рассматривает возможность, что где-то поймают его, попадется он кому-то, кто его не любит. И я такую рассматривал, потому что не рассматривать невозможно, работа такая.

— Достал? — спросил Фома и чуть нагнулся вперед, поднимая связанные руки. — Режь.

— Ты режь, — усмехнулся я. — Ты первый.

Никогда нельзя быть слишком осторожным. Я ему руки развяжу, а он мне глотку перережет. Может быть такое? А хрен его знает, но если сомневаешься…

— Параноик, — опять ухмыльнулся он. — Давай пластину, я тебе разрежу.

С веревкой он справился быстро, разве что еще в двух местах мне руку покромсал, хоть и не сильно. Затем я забрал пластину у него, глянул — ну да, такой плоский микронож, острый как скальпель, с кольцом под два пальца, овальным таким. На указательный со средним надел, большим уперся — и вполне в руке держится. Не встречал ничего подобного покуда. Надо бы и себе такой завести, может быть, — предосторожности лишними не бывают.