Полынные сказки (с илл.) - Коваль Юрий Иосифович - Страница 6

Так и стали они жить втроём, матушка, да дочка, да степной брат Стёпа.

А зима была долгая. Скоро кончилась картошка да постное масло, пошёл Стёпа к богатым соседям, променял сапожки серебряные на мешок муки. Так и дожили до весны, и ничего серебряного больше у Стёпы не осталось — только волосы да серебряный зубик.

— Дальше нам не прожить, — сказал Стёпа. — Пойду-ка я на вольные земли. Заработаю денег, а осенью вернусь.

Видят мать с дочкой — делать нечего. Поплакали.

Пошла девочка провожать степного своего брата.

Дошли до реки, остановился Стёпа и говорит:

— Видишь эту ветлу? Это я её посадил. Вон какие листья серебряные. Где бы ни был — я с ветлой этой связан. Вспомнишь обо мне — приходи сюда, посиди под ветлой.

Зашумела ветла, и девочка обрадовалась, что брат оставил ей своё дерево.

— А это — рубашка, — сказал брат и достал из дорожного мешка белую рубашку, расшитую красными узорами. — Эту рубашку я для тебя берёг. Никому не давай её, потому что она — чудесная. А ещё я оставлю тебе свой зубик серебряный.

— Да как же так?

— А очень просто. Зажмурь-ка глаза. Раз, два…

Открыла девочка глаза — и не увидела брата, исчез. А про зубик серебряный она ничего не поняла. Пришла домой, а мать и говорит:

— Ой, какой у тебя зубик серебряный! Откуда?

Дни шли за днями, а от брата никакой весточки. Девочка с серебряным зубиком часто приходила на берег речки, садилась под братской ветлой, слушала шуршание листьев.

Однажды она заметила, что на ветле появились сухие ветки. Листья с них опадали. Заволновалась девочка с серебряным зубиком.

— Плохо брату. Одиноко. Пойду-ка я на вольные земли, помогу брату.

А мать не пускает, за руки держит.

— Пустите, матушка. Вон у ветлы ветки сохнут!

Видит мать — делать нечего, сохнут ветки. Нарядила дочку в рубашку, расшитую красными узорами, заплакала, и упали девочке на грудь две слезы.

— Милая, — сказала мать. — От смерти, от болезни, от беды спасут тебя мои слёзы. Береги их. И в речке не купайся. И зубик серебряный никому не показывай, а то отнимут. Давай лучше воском его залепим.

Так и сделали. Залепили серебряный зубик воском, и пошла девочка на вольные земли. Вот идёт тёмным лесом, а навстречу — тётка Вирява, косматая, губы красные.

— Здорово, девочка. Далёко путь держишь?

— На вольные земли.

— И я с тобой!

— Идём.

Шли они, шли, а солнце печёт. И вот пришли к речке.

— Давай, девочка, искупаемся, — Вирява говорит, — а то жарко.

Вышли они на песчаный бережок, разделись. Залезла девочка в воду, а грудь рукой прикрывает. Вирява сбросила лохмотья, схватила чудесную рубашку, хотела надеть.

— Ой, матушка, тётка Вирява мою рубашку схватила!

И тут послышался голос матери:

— Сейчас, сейчас, дочка! Бегу тебя выручать. Откручу Виряве голову!

Напугалась тётка, откинула чудесную рубашку, снова надела свои лохмотья. Пошли они дальше.

Долго шли, а солнышко всё печёт. И вот пришли к другой реке.

— Давай ещё разок искупаемся, — Вирява говорит. — Я уж теперь рубашку не трону, я твоей матери боюсь.

Разделась Вирява, полезла в воду.

— Ох, как в речке хорошо, — говорит. — Ох, полегчало!

Не выдержала девочка с серебряным зубиком, разделась, полезла в воду. Плещется, а грудь прикрывает, как бы слёзы материнские не смыть. Заметила это Вирява и давай ей воду на грудь плескать. И смыла материнские слёзы.

Выскочила на берег, схватила чудесную рубашку. Заплакала девочка, закричала, да только на этот раз мать не отозвалась.

Нарядилась тётка Вирява в чудесную рубашку и сразу стала красавицей. Скачет на одной ноге, хохочет, вон, мол, я какая! Что делать? Пришлось девочке лохмотья её надевать.

Пришли они на вольные земли, а навстречу — степной брат. Не узнал он девочку в тёткиных лохмотьях, а вот рубашку чудесную сразу узнал.

— Ты кто такая? — спрашивает Виряву.

— Как это кто? Я сестра твоя родная. Али не узнаёшь?

— Не похожа что-то, — сказал Стёпа. — А ну-ка открой рот.

Разинула тётка Вирява рот, а там и нету серебряного зуба!

Засмеялся Стёпа, схватил Виряву за ухо:

— Ты куда мою сестру подевала?

— Ой, пусти, пусти! — Вирява закричала. — Ухо оторвёшь!

— Оставь её, Стёпа, — сказала девочка с серебряным зубиком, отлепила воск и улыбнулась брату.

Обрадовался брат, целует сестру.

— Сестрица, — говорит. — Как я рад, что ты пришла. Так мне было грустно, одиноко. Теперь ты будешь мне помогать.

Так и стали жить брат и сестра на вольных землях. Он землю вольную пахал, хлеб растил, а она ему во всём помогала. А Виряву-то тётку брат за уши хорошенько потрепал, рубашку чудесную отобрал да и отпустил с миром.

Осенью вернулись они домой с богатыми подарками. Хлеба привезли вдоволь, соли, керосину.

— Ну теперь-то уж вы хорошо проживёте зиму, — сказал степной брат. — А мне возвращаться пора.

— Куда это возвращаться?

— Туда, туда, в степь.

— Ой, да что ты?! Зачем? — заплакала девочка с серебряным зубиком. — Останься со мной.

— Нельзя, никак нельзя, сестрица милая. Я ведь — степной человек, полынный. Да ты не горюй. Плохо на душе станет — приходи в степь, позови, я всегда тебе отзовусь.

Поцеловал он девочку — и пропал в степи.

— Отзовись, братец! — крикнула девочка, и степь сразу отозвалась:

— Стё-па… Стё-па…

С тех пор девочка чуть не каждый день ходила в степь и брат всегда отзывался ей. А уж когда ей совсем плохо на душе было, он выходил из полыни, чтобы обнять сестру.

Сказка о том, как пришла осень

Пришла, пришла к полыновцам осень.

Золотая, конечно, осень.

А ведь на земле не бывает другой осени — всегда золотая.

Полыновцы были в поле. С утра до ночи убирали они урожай, готовились к зиме. И девочки и мальчики помогали родителям — и дрова возили, и картошку копали, лён да коноплю готовили для пряжи, солили огурцы.

А в школе было пусто. Никто в школу не приходил.

Давно прошёл знаменитый день 1 сентября, а уроки никак не начинались.

Татьяна Дмитриевна очень огорчалась. Ходила по дворам, уговаривала отдать детей в школу.

— Да вот ещё дров наготовим… — отвечали полыновцы.

Что было делать? Надо было ждать, и Татьяна Дмитриевна ждала.

Всё-таки она уговорила кое-кого отдать детей в школу.

Особенно неохотно отдавали в школу девочек. Ведь надо было кому-то зимою пряжу прясть да полотно ткать. Занимались этим девочки. У полыновцев ведь всё было своё — домотканое.

Татьяна Дмитриевна готовила школу к началу занятий — мыла, чистила, скребла, а помогали ей дед Игнат и Лёля.

— А Мишка-то где? — спросила Татьяна Дмитриевна. — Что-то его не видно.

Дед Игнат махнул рукой.

— Что такое? Куда он девался?

— Ушёл, — сказала наконец Лёля.

— Куда ушёл?

— В солдаты.

— Как? Что такое?!

А дело было так.

Дед Игнат истопил баню, потащил туда Мишку.

— Не хочу мыться! — кричал солдатик на всю деревню.

Но дед Игнат крепко держал его за ухо. Отмыл солдатика, отпарил.

— Ухожу, — сказал Мишка. — В солдаты!

— Не уходи, Мишка, — просила Лёля.

— Хватит, надоело. Возьму-ка вот этот пустой мешок. Буду складывать в него военную добычу.

И Мишка ушёл с мешком под мышкой. Лёля бежала за ним до самой околицы.

— Когда же он ушёл? — спросила Татьяна Дмитриевна.

— Вчера.

Бродячего солдатика нашли на опушке леса. Он спал, лёжа на мешке. А мешок был плотно набит чем-то, а чем — неизвестно.

— Что у тебя в мешке? — спросила Татьяна Дмитриевна.

— Не могу знать, — по-солдатски ответил Мишка. — Это — военная тайна.

Так они и пошли в деревню с мешком за плечами, в котором лежала военная тайна.

Листья с деревьев сыпались им под ноги, шуршали под ногами. Осень пришла в Полыновку, золотая осень. А ведь на свете не бывает другой осени — всегда золотая.