Полынные сказки (с илл.) - Коваль Юрий Иосифович - Страница 14

А вот ещё какое было.

Жил солдат, служил солдат. Отслужил свой срок — отпустили его на родину. Пошёл солдат на родину. Идёт и думает:

«Вот иду на родину, а зачем иду? Ведь у меня там родимых нету — ни батюшки, ни матушки, ни братьев, ни сестёр. Всё одно — отпустили на родину, на родину и пойду».

Идёт путём-дорогою, а навстречу ему нечистый:

— Стой, служивый. Куда идёшь?

— На родину.

— Э, что тебе там делать! Ведь у тебя там родимых нету.

— Всё одно. Отпустили на родину — на родину и пойду.

— Постой-постой, — сказал нечистый. — Не спеши. Сослужи-ка мне, служивый, службу.

Задумался солдат, оглядел нечистого. Не понравился ему нечистый — рожа сладенькая, а грязная, ушки дрожат.

— Какая, — спрашивает солдат, — служба?

— У меня три сокола живут, в трёх разных клетях. Покарауль их, пока я за жалованьем слетаю. Вернусь, щедро тебя награжу.

— Ну что ж, — сказал солдат, — соколов стеречь — служба нехитрая. Согласен.

Вот отвёл нечистый солдата в свои палаты, а сам за жалованьем полетел.

Взошёл солдат в первую палату и видит — стоит там на полу медная клеть. А в той клети сокол бьётся. Крылья у него бурые, грудь красная, а глаза так медью сверкают, аж в кровь отдают.

Яростно глянул на солдата сокол, бросился на решётку.

— Ну-ну, — сказал солдат, — тихо, тихо, — и пошёл в другую палату.

А там в серебряной клети сидит белоснежный сокол. Тихо сидит да спокойно. Пригорюнился, видно. Только приоткрыл свои ослепительные серебряные глаза, глянул на солдата и снова их закрыл.

— Ну-ну, — сказал солдат, — отдыхай, — и пошёл дальше.

А в третьей палате в золотой клети солнечный сокол сидел. Он и вовсе не поглядел на солдата, оборотился к нему спиной, и как ни старался солдат, а в глаза соколу заглянуть ему не удалось. Совестно отчего-то стало солдату.

— Так ты, это, не сердись, — сказал солдат солнечному соколу. — Служба такая.

Вот солдат вышел в сад, видит — берёза. Сел он под берёзу, стал цигарку крутить. И вдруг слышит:

— Солдатик…

Огляделся — не видно никого, а снова вдруг слышит:

— Солдатик, а солдатик!

— Чего? — говорит солдат, а сам всё головой крутит — и не видно никого.

— Солдатик, сослужи мне службу.

— Сослужил бы, — говорит солдат, — да не знаю, кто ты таков. Потому что не вижу.

— Ты меня видишь, только не поймёшь. Это я с тобой говорю, берёза, под которой ты сидишь.

— А! Ага! Вон чего! Так это ты, что ли, берёзка, со мною говоришь? Так выходит?

— Ну да, это я, берёза, с тобою и говорю.

— Во ведь как бывает! — сказал солдат. — Ну давай, берёза, говори дальше.

— Вот я и говорю, — сказала берёза. — Ты как служишь-то? За деньги или по душе?

— Я-то? — сказал солдат. — Я-то, брат берёза, за деньги служу.

— Жалко… — вздохнула берёза и замолчала.

Солдат посидел, покурил и говорит:

— Ты чего, берёза, молчишь-то?

— Да ведь ты за деньги служишь, — сказала берёза. — А откуда у дерева деньги? Мне-то бы надо по душе сослужить.

— Неужто у тебя ни копейки нету? — спросил солдат.

— Нету, солдатик.

— Да, — сказал солдат, — обидно. Ну ладно, говори свою службу. Сроду я дереву не служил. Попробую.

— Так ведь ты теперь нечистому служишь. Гляди — деньги потеряешь.

— Ладно. Помалкивай, — сказал солдат, — не твоё дело. Говори службу. А то разболталась, деньги мои считает. О какой службе просишь?

— А вот какой. Ты пойди вон в ту деревню, что на горке, и найди там дедушку Николая. А что тебе скажет дедушка — исполни. Понял?

— Ладно, — сказал солдат, — понял не понял — не твоё дело. Некогда мне с вами, с берёзами, лясы точить. Сиди тут, в земле, и жди, а то болтает с каждым встречным солдатом.

Вот солдат пошёл в деревню, что на горке. Вдруг видит — навстречу дедушка.

— Здорово, дед.

— Здравствуй, солдатик.

— Не ты ли Николай?

— Я и есть. А что?

— Да там берёза одна растёт. Ну такая, белая. Так вот, велела спросить, чего мне делать?

— А, — сказал дедушка Николай. — Берёз-то на земле много, и сосны есть. А делать тебе я и не знаю что. А ты делай, что сердце прикажет.

Сказал эдак дедушка-то и пропал с глаз.

«Вот незадача, — подумал солдат, — что сердце прикажет? А чего оно приказывает? Не пойму. Кажется, попить хочет».

Напился солдат из ручья, пошёл дальше. А сердце новый приказ командует: перекусить. Достал солдат буханку хлеба с луковицей, исполнил приказ. Так и добрался до палат нечистого.

Вошёл в медную палату. И тут же забился в клети кровавый сокол. Бьётся, бушует, рвёт когтями решётку, с яростью глядит на солдата.

«А ведь жалко красавца, — подумал солдат, — сидит в клети — света белого не видит. Отпущу».

Раскрыл он клеть — и вырвался сокол на волю. Да только первым делом напал на солдата, щёки ему до крови исцарапал — и вылетел в окно.

Заплакал солдат, сел на пол.

«Вот они, — думает, — приказы сердца. Эх, солдатская доля!»

Поплакал, пошёл на улицу, в сад. Глядит — а на берёзе сокол кровавый сидит, яростно сверкает оком, того гляди, кинется на солдата.

— Ну ты, потише, — сказал ему солдат. — У меня ружьё картечью заряжено. Вмажу, если надо. — И сел под берёзу.

— Солдатик, а солдатик, — услышал он голос, — сполнил службу?

— Сполнил, сполнил, — ответил солдат. — И дедку видел, и всё исполнял, да только вот лицо моё расцарапали.

— Не беда, — сказала берёза. — Я тебе его соком полью.

И вот вдруг видит солдат: берёза-то зашевелилась, и там, где развилка была, показалась вдруг голова девичья, а вслед за головою — плечи. И вышла вдруг из берёзы девушка по самую грудь. И закапал с берёзы сок и прямо на солдатские раны. И они тут же заживать стали.

«Во как! — думает солдат. — Ну и ну!»

А девушка, которая из берёзы вышла, глядит на солдата ласково:

— Молодец, солдат.

— Молодец не молодец, — говорит солдат, — а ты давай, вылезай дальше.

— Не могу, — девушка говорит.

— Это почему же ты не можешь?

— Не знаю.

— Эх, бабы! — сказал солдат. — То они не знают, то они не могут. Ладно. Пойду второго сокола выпускать. Совсем, серебряный, сгорюнился. Как бы не помер.

Пришёл солдат в серебряную палату, раскрыл клеть. А сокол серебряный только глазом на него взглянул, а из клети не летит. Взял тогда солдат его на руки, вынес на волю.

— Давай, давай, — сказал он, — лети. Вот она, воля серебряная.

Хлопнул сокол крылом, взлетел тяжело и сел на берёзу.

А девушка-то берёзовая охнула да и вышла из берёзы по пояс.

— Ну, не ожидал, — сказал солдат, — давай дальше-то.

— Не могу, — сказала девушка и улыбнулась.

— Да, — сказал солдат, — придётся, видно, третьего сокола отпускать.

Пошёл в золотую комнату. А сокол солнечный и не смотрит на него. Раскрыл солдат клетку, схватил сокола за крыло — руку обжёг. Схватил за другое — оледенил его сокол. Никак не схватить сокола, никак из клети не вытащить. Бился-бился солдат, обмотал руки тряпками да и ухватил всё-таки сокола, поволок на улицу.

Всё лицо солдатское обожгло жаром, да и через тряпки руки ожгло-охолодило.

А потом уж, когда на улицу вышли, оглянулся всё-таки на солдата сокол, прожёг ему глаза золотым взглядом, тут и ослеп солдат. Пал на землю, а сокол из рук его в небо ушёл.

Не стал плакать солдат, когда понял, что ослеп. Что толку слепому плакать? Вот лежит солдат на земле и вдруг слышит:

— Солдатик, а солдатик, ты живой?

— Живой вроде, — солдат говорит. — А ты-то как? Вышла из берёзы?

— Вышла.

— А до конца ли?

— До конца. Это ведь нечистый меня околдовал. А ты теперь меня спас, из дерева на волю вывел. Эти ведь соколы — мои братья родные.

— Ничего себе братцы, — солдат говорит, — медный всё лицо мне расцарапал, а солнечный глаза прожёг.

— Не беда, — девушка говорит, — серебряный тебя спасёт.

И тут слышит солдат шум крыльев и чувствует — на грудь ему села птица. И вдруг что-то капнуло ему на глаза, и он увидел, что на груди его сидит серебряный сокол и плачет и капают его слёзы в солдатские глаза. И слёзы соколиные проясняют взор.