Полынные сказки (с илл.) - Коваль Юрий Иосифович - Страница 12

Зажмурившись, она представила себе, какой красавицей станет старушка — в синем платье, с золотыми волосами.

И Лёля открыла глаза — и сразу увидела красавицу в синем платье с золотыми волосами, да только это была её мама, а старушка осталась старушкой, только плакать перестала.

Она кланялась теперь, а дед Игнат выводил её из сторожки на улицу.

— Приехали, приехали, — бормотал он ни к селу ни к городу.

— Почему же? — спросила тогда Лёля.

— Что почему же? — сказала мама.

— Почему она красавицей не стала? Ведь рублик волшебный.

Мама засмеялась.

— Волшебный, конечно, — серьёзно потом ответила она. — Но старушка просила его не для себя, а для своей внучки. Наверно, её внучка и вправду станет красавицей.

Лёле очень хотелось встретить когда-нибудь эту бабушку и её внучку, но они никак не попадались. Они жили в другой деревне.

Потом, когда прошло много лет, Лёля встречала в жизни разных красавиц и всегда думала, что это внучка, которой мама подарила волшебный рубль.

А Татьяна Дмитриевна много чего ещё делала на свои три рубля. Покупала книги и тетради для школы, платочки и валенки для Лёли, табак для деда Игната, штаны для Мишки-солдатика. Удивительно было, что всё это вмещалось в три рубля. Но всё вмещалось.

Сказка деда Игната про другие три рубля

— Грррхм… — сказал дед Игнат, когда выпроводил старушку. — Грррхм… Ну вот и приехали.

— Дед, а дед, — сказала Лёля.

— Грррхм, — отозвался Игнат.

— Что ты всё, дед, — гррхм да приехали. Хоть бы ещё слово сказал.

— Да ну… — сказал дед, — неохота… потом… когда-нибудь…

— Да расскажи сейчас, чего тянуть?

— Гррхм, гррхм, — кряхтел дед, кашлял и брякнул наконец: — Пётр Дуб.

— Какой Пётр Дуб?

— Такой… жадный…

— Ну, а дальше-то что?

— А ничего, — сказал дед Игнат, — ну его…

Но Лёля всё приставала к деду и так постепенно вытянула сказку из деда Игната. И сказка получилась такая.

Жил в деревне человек, которого звали Пётр. А прозвище у него было — Дуб.

Вот Пётр Дуб заимел три рубля. Сунул их в карман и пошёл гулять.

Пройдёт два шага, проверит — в кармане ли три рубля? Ага, в кармане. Пройдёт ещё два шага, опять проверит, где три рубля?

Ага, опять в кармане. И так он всё радовался, что три рубля были в кармане. А потом сунул руку в карман — нету! Где три рубля? Нету! Потерял.

Вот Пётр Дуб сел на бревно и стал плакать.

А тут по деревне мальчик бегал. Игнатко. Подходит Игнатко к Дубу-то к Петру и говорит:

— Ты что плачешь, дядька Дуб?

— А как, Игнатко, мне не плакать? Я ведь три рубля потерял. Бяда! Бяда-а-а-а!

— Не реви, дядька Дуб, — сказал Игнатко. — Я тебе их найду.

— Ой, найди, Игнатко! Я тебе копейку подарю.

Вот Игнатко пошёл искать и нашёл три рубля-то, под лопушком.

— На, — говорит, — тебе, дядька Дуб, три рубля, а мне теперь надобно копейку.

Обрадовался Пётр Дуб, схватил три рубля, затолкал в карман поглубже. А сверху в карман травы натолкал, чтоб не выпали.

— Нету, — говорит, — Игнатко, у меня копейки. Погоди, вот стану богатые покупки делать, стану дёготь покупать да гвозди, копейка-то останется, я тебе её отдам.

Вот стал Игнатко к Дубу-то к Петру чуть не каждый день забегать:

— Когда, дядька Дуб, дёготь будешь покупать?

Хочется мальчонке копейку-то получить.

— Погоди, Игнатко, — Дуб говорит, Пётр. — Видишь, колёса к телеге правлю. Понаправлю — за дёгтем пойду, колёса мазать, там копейка и получится.

Бегал-бегал Игнатко, а колёса к телеге всё не прилажены, в сарае лежат. Не получается копейка.

— Ты хоть бы гвоздей-то купил, — Игнатко намекает.

— А ты сам-то посуди, Игнатко, — Дуб говорит. — На кой мне гвозди, ведь молотка нету.

Так бегал Игнатко взад-вперёд, а Пётр Дуб думает:

«Пускай бегает. А копейку жалко отдавать. На кой ему копейка? Ну его. Отдам копейку, а у меня не цельный рубль будет».

Но всё-таки в конце концов надоел ему Игнатко. И Пётр Дуб затеял спрятаться от Игнатки в погреб. Спрятался и сидит. Три рубля в кармане трогает. Проберётся в карман через травку и трогает.

А Игнатко, как прибежал, сразу догадался, что Дуб в погребе.

— Эй, дядька Дуб! — кричит сверху. — Ты что, в погребе, что ли?

— Ну да, — Пётр Дуб отвечает.

— От меня, что ли, спрятался?

Пётр Дуб думал-думал, что сказать, и снова говорит:

— Ну да.

— А насчёт дёгтя и гвоздей-то как? — Игнатко спрашивает. — Не пора ли покупать?

Пётр Дуб думал-думал, что сказать, и говорит:

— Да ну.

Ушёл Игнатко, а Пётр Дуб вылез из погреба и думает:

«Зря я ему на вопросы отвечал. Уж теперь умру, а не отвечу. А уж ещё лучше, так это я сам как будто умер».

Вот Игнатко прибегает на другой день — нету Петра Дуба. Игнатко и в погреб покричал — нету. Заходит в дом. Вдруг видит — лежит на столе Пётр Дуб, весь белый. А в головах свечка горит!

Напугался Игнатко. Стоит ни жив ни мёртв.

«Умер, — думает, — дядька Дуб!»

А Пётр Дуб лежит и думает:

«Хорошо, что я догадался рожу мелом намазать. Догадливый я всё-таки. Не станет ведь Игнатко с мертвеца копейку тянуть. Интересно, где мои три рубля, в кармане или нет?»

Тут стал Пётр Дуб потихоньку в карман через травку пробираться, а Игнатко-то видит: в кармане у мертвеца что-то шевелится.

— Ой-ё-ёй! — закричал Игнатко.

А Дуб-то как подскочит на столе.

— Где?! Где мои три рубля?!

Ударился Игнатко бежать.

А Пётр Дуб стоит на столе, мел с него сыплется, из кармана трава летит.

— Где, — кричит, — мои три рубля?

Нету.

Искал-искал Пётр Дуб три рубля — и в погребе смотрел, и там, где рожу мелом мазал, а так и не нашёл.

Сказка о сёстрах

Чуть в стороне от деревни, на самом краю обрыва, стоял самый маленький в Полыновке домик.

В нём жили две сестры.

Старшую звали Еленакай.

Высокая и худая, она всегда что-то говорила вслух, даже когда шла по улице. Голубые глаза её светились радостью, и ласково протягивала она руки встречным.

— Люди, — говорила она, — добрые люди, помогите друг другу, помогите жителям деревни Полыновки, всем, кто замерзает сейчас в степи, всем, кто растёт, голодает и мучается.

Странно было видеть эту чёрную фигуру, протягивающую руки к прохожим.

Слова свои Еленакай говорила очень тихо. Не все прохожие слышали их, но кто-то и слышал.

А сама Еленакай почти ничего не слышала, она только видела. Таких людей называют глухими. Но это неправильно. Глухие те, у кого глухое сердце.

Еленакай умела шить. Она была единственная портниха в деревне Полыновке. День и ночь стрекотала её швейная машинка, и все жители деревни ходили в том, что сшила Еленакай, — и батюшка поп, и лавочник Чернов, и даже самый маленький ученик Ваня Антошкин.

Денег за свою работу Еленакай не брала. Она работала не за деньги и даже не для души. Она просто хотела одеть всех жителей деревни Полыновки, чтоб им не было холодно.

Лавочник Чернов, которому Еленакай сшила штаны, решил как-то заплатить ей. В чистое полотенце он завернул головку сахару и банку дорогого китайского чая и пошёл к сестрам.

Еленакай вначале не поняла, зачем он пришёл, и хотела угостить его морковным чаем. Но тут лавочник достал головку сахару и свой, в коробочке, чай и стал хлопать по коленям, показывая на штаны. Еленакай ведь была глухая, и лавочник жестами стал ей объяснять. Он хлопал себя по штанам и тыкал пальцами в сахар. Ты мне, дескать, штаны, а я тебе — сахар да чай. Вот, мол, какой я молодчага.

Добрая Еленакай долго его не понимала, а когда поняла, схватила головку сахару и кинула её в снег. Лавочник вылетел из дома, а вслед ему летела банка очень дорогого китайского чая.

— Люди живут не так, — говорила вслед Еленакай. — Люди живут не так.