Сами боги - Азимов Айзек - Страница 58

– Но я же говорил вам, что так и будет.

– Он сказал, что видел ваши результаты.

– Да, видел! Скользнул по ним глазами и что-то буркнул.

– Как, в сущности, грустно! Неужели человек всегда верит только в то, во что хочет верить, не считаясь с фактами?

– Во всяком случае, до последней возможности. А иной раз и дольше.

– А вы?

– То есть насколько ничто человеческое мне не чуждо? Разумеется, и я – не исключение. Вот я, например, не верю, что я действительно стар. Я верю, что я чрезвычайно обаятелен. Я верю, что вы ищете моего общества только поэтому… даже вопреки тому, что вы все время сворачиваете разговор на физику.

– Я серьезно.

– Ну что ж! Полагаю, Невилл сказал вам, что обнаруженные мною отклонения более чем укладываются в пределы возможной ошибки, а потому сомнительны, Это безусловно так… И все-таки я предпочитаю верить, что они несут в себе именно то подтверждение, в поисках которого я и проводил эти эксперименты.

– И верите только потому, что хотите верить?

– Не совсем. На это можно посмотреть и следующим образом: предположим, Насос безвреден, а я упорно отстаиваю мнение, что он опасен. В этом случае я буду выглядеть дураком и моя репутация ученого очень пострадает. Но в глазах весьма важных лиц я и так выгляжу дураком, а репутации ученого у меня вообще нет никакой.

– Но почему, Бен? Вы не в первый раз на что-то намекаете. Почему бы вам не рассказать мне все?

– Да рассказывать-то, по правде говоря, почти нечего. В двадцать пять лет я был еще настолько мальчишкой, что не сумел найти себе развлечения умнее, чем дразнить дурака за то лишь, что он дурак. Но он-то вести себя умнее не мог, так что настоящим дураком в сущности был я. А в результате мои насмешки загнали его на такую высоту, куда он без них никогда бы не забрался…

– Вы говорите про Хэллема?

– Именно. И чем выше он поднимался, тем ниже падал я, пока не свалился на Луну.

– А это так уж плохо?

– Нет. По-моему, даже очень хорошо. А потому сделаем вывод, что в конечном счете он оказал мне немалую услугу… И вернемся к тому, о чем я говорил. Итак, ошибочно считая Насос опасным, я ничего не теряю. С другой стороны, ошибочно считая Насос безвредным, я способствую гибели мира. Да, конечно, большая часть моей жизни уже позади, и, наверное, я мог бы внушить себе, что у меня нет особых причин любить человечество. Однако вред мне причинила лишь горстка людей, и если я в отместку погублю всех остальных, то выйдет нечто совсем уж несоразмерное. Ну а если вам требуются не столь благородные причины, Селена, то вспомните, что у меня есть дочь. Перед моим отъездом на Луну она говорила, что подумывает о ребенке. Таким образом, весьма вероятно, что в недалеком будущем я стану – увы, увы! – дедушкой. И почему-то мне хочется, чтобы мой внук прожил весь отпущенный ему срок жизни. А потому я предпочитаю считать, что Насос опасен, и действовать, исходя из этого убеждения.

– Но ведь я об этом и спрашиваю, – взволнованно сказала Селена. – Опасен Насос или нет? Мне нужно знать истину, а не разбираться, кто во что хочет верить.

– Об этом, скорее, я должен спросить у вас. Вы ведь интуистка. Так что же говорит ваша интуиция?

– Вот это меня и мучит, Бен. У меня нет твердой уверенности. Пожалуй, я ощущаю, что Насос опасен, но, возможно, потому что мне этого хочется.

– Допустим. Но почему вам этого хочется?

Селена виновато улыбнулась и пожала плечами.

– Наверное, мне было бы приятно поймать Бэррона на ошибке. Слишком уж он категоричен и агрессивен, когда бывает в чем-то убежден.

– Мне это понятно. Вам хотелось бы посмотреть, какое у него будет лицо, когда ему придется пойти на попятный. Я по собственному опыту знаю, каким жгучим бывает такое желание. Ведь если Насос опасен и я сумею это доказать, меня, возможно, ждет слава спасителя человечества, но, честное слово, сейчас я думаю только о том, какую физиономию скорчит Хэллем. Не слишком достойное чувство, и потому я, скорее всего, заявлю, что заслуга принадлежит Ламонту в не меньшей мере, чем мне – а это, кстати, чистая правда, – и ограничусь тем, что буду любоваться лицом Ламонта, пока он будет любоваться физиономией Хэллема. Такое злорадство через посредника все-таки менее мелочно… Но я, кажется, договорился до полной чепухи. Скажите, Селена…

– Ну, Бен?

– Когда вы обнаружили, что вы интуистка?

– Сама не знаю.

– Вероятно, в колледже вы занимались физикой?

– Да. И математикой, но она у меня не шла. Впрочем, физика мне тоже на слишком давалась. Но, когда я совсем заходила в тупик, мне вдруг становилось ясно, каким должен быть ответ. Вернее сказать, я видела, что надо сделать, чтобы получить верный ответ. Очень часто ответ действительно получался верный, но, когда меня спрашивали, каким образом я к нему пришла, я начинала путаться. Преподаватели были убеждены, что я пользуюсь шпаргалкой, но поймать меня на этом не могли.

– А они не подозревали, что вы интуистка?

– Думаю, что нет. Я ведь сначала и сама была в полном неведении, а потом… Ну, я влюбилась в одного физика. В будущего отца моего ребенка. И как-то, когда у нас не нашлось другой темы для разговора, он начал рассказывать мне о физической проблеме, над которой он тогда работал, а я вдруг сказала: «Знаешь, что, по-моему, нужно?» – и изложила ему мысль, которая почему-то пришла мне в голову. Он испробовал мой вариант – смеха ради, как объяснял потом, – и получил то, что искал. Собственно говоря, тогда-то и зародился пионотрон, который нравится вам больше синхрофазотрона.

– Как! Это была ваша идея? – Денисон подставил палец под каплю и собрался уже слизнуть ее, но потом все-таки спросил: – А эту воду можно пить?

– Она совершенно стерильна, – сказала Селена, – и поступает отсюда в общий резервуар для обычной обработки. Но она насыщена сернистыми и углеродистыми соединениями и вряд ли вам понравится.

Денисон вытер палец о шорты.

– Так это вы изобрели пионотрон?

– Нет. Я только предложила идею, а развили и осуществили ее другие – в частности, Бэррон.

Денисон помотал головой.

– А знаете, Селена, вы ведь редкий феномен. Вас бы должны изучать специалисты по молекулярной биологии.

– Вы так думаете? Меня эта перспектива что-то не увлекает.

– Лет пятьдесят назад был период сильного увлечения генетическим конструированием. А затем оно…

– Я знаю, – перебила Селена. – Оно ни к чему не привело, и его даже запретили – насколько можно запретить, научные исследования. Мне известны люди, которые продолжают заниматься этой темой.

– Специализируясь на интуизме?

– По-моему, нет.

– А! Но ведь я к этому и веду. В то время, когда генетическое конструирование достигло наибольшего расцвета, была произведена попытка стимулировать интуицию. Практически все великие ученые обладали высокоразвитой интуицией, и возникло мнение, что именно она лежит в основе оригинального мышления. Вывод о том, что особая интуиция связана с какой-то специфической комбинацией генов, напрашивался сам собой, и было выдвинуто немало гипотез о характере такой комбинации.

– Мне кажется, таких комбинаций может быть очень много.

– А мне кажется, что ваша интуиция вас опять не подвела, если это заключение подсказала вам она. Однако кое-кто считал, что в этой комбинации решающую роль играет очень маленькая группа связанных генов, если не один какой-то ген, так что можно говорить о неком «гене интуиции»… Затем генетическому конструированию пришел конец.

– Как я и сказала.

– Но незадолго до этого, – продолжал Денисон, словно не заметив, что она его перебила, – была предпринята попытка изменить гены так, чтобы повысить степень интуизма, и, по утверждению некоторых, она увенчалась определенным успехом. Если это так, то по законам наследственности… А из родителей вашего отца или матери никто не принимал участие в этих экспериментах?

– Насколько мне известно, нет, – ответила Селена. – Но отрицать этого категорически я не могу. Что-нибудь подобное не исключено… Однако с вашего разрешения, я ничего выяснять не стану. Предпочитаю оставаться в неведении.