Аэроплан-призрак - д'Ивуа Поль - Страница 31

— Подумайте только, доктор, узаконено правило, что только немецкий язык будет применяться в суде. Защита, показания свидетелей признаны только на нем. Мы же, поляки, верные своему народу, почти не говорим по-немецки!

Доктор, склоняя свое бледное и печальное лицо, произнес:

— Именно это и способствовало возникновению Комитета Справедливости.

Ваницкий продолжал:

— Да. Это тайный суд… Какие люди в него входят? Никто не знает… Но едва совершится дневной грабеж в ущерб нашему земляку, они встречаются в тайном убежище, чтобы вынести один-единственный приговор обидчикам: смертную казнь! Братья, доведенные до отчаяния, подобно мне самому, жертвуют всем, чтобы исполнить его. Комитет Справедливости позаботится о моих малютках, а я взамен отдам ему свою жизнь.

— И оставишь двух сирот, — кротко заключил доктор, обнаруживая при этом свое глубокое волнение.

— Не говорите этого, нет, не говорите! Вы только смущаете несчастного, у которого нет другого пути!

— Простак! Говорил бы я так с тобой, если бы не мог предоставить тебе выбор?

— Выбор!.. Вы предлагаете мне выбирать?

— Да, предлагаю. Послушай-ка! Датчане также лишились части своей родины. Пруссаки забрали у них Шлезвиг и Гольштейн, но жители их остались верны отечественным заветам и языку. Они отнесутся к тебе с уважением, как к брату по несчастью. Я отвезу тебя к датской границе.

— Но чем мы будем жить? — застенчиво спросил Ваницкий.

— Я позабочусь об этом, не бойся. Дочурки останутся с тобой и вырастут честными людьми. Ну как, это тебе подходит?

Вместо ответа крестьянин бросился на колени и благоговейно поцеловал руку таинственного незнакомца.

Вдруг издали донеслась птичья трель с необычными переливами.

Поляк быстро вскочил, тревога отразилась на его лице.

— Профессор Берский! — прошептал он сдавленным голосом.

Собеседник с удивлением посмотрел на него.

— Кто этот профессор Берский — враг?

— Нет! Он достойнейший человек! Преподаватель гимназии Фридриха-Вильгельма в Познани.

— А далее?

— Он — настоящий польский патриот! Дважды в неделю, когда только сможет вырваться, Берский пробегает десять километров от города до нашего угла, и это для того, чтобы давать уроки моим дочуркам. Вы сами хорошо понимаете, что мне нечем отплатить за такую доброту… Я глубоко благодарен ему и люблю профессора, как Бога. Боюсь, что я, который готов пожертвовать ради него жизнью, пожалуй, стану невольным виновником его гибели!

Доктор вопросительно посмотрел на Ваницкого.

— Вы не понимаете… Ведь я под подозрением. Полицейские шпионы наверняка шмыгают вокруг меня. Если профессора захватят в моей компании, это будет разорением и нищетой для него.

— Но проследят ли за ним?

— Его уход из Познани замечен, поверьте! Когда он вернется, его арестуют и станут допрашивать…

Крестьянин замолчал. Доктор улыбнулся.

— Что же нужно для того, чтобы профессор избежал неприятностей? Чтобы Берский вернулся, не попав никому на глаза, чтобы он очутился дома в тот момент, когда полиция явится устанавливать его присутствие? Ответь ему на сигнал. Приведи Берского к нам; если в твоей лачуге остались еще кое-какие вещи, которыми ты дорожишь, воспользуйся случаем перенести их сюда.

— Зачем?

— Действуй — время дорого!

Поляк покорно вышел. Странная трель раздалась снова. Минут через пять Ваницкий вернулся с незнакомцем и бросил на пол небольшой сверток, объясняя:

— Весь мой скарб!

Потом, словно устыдившись того, что сразу заговорил о себе, отстранился и почтительно доложил:

— Профессор Берский.

Профессору было лет сорок, но выглядел он гораздо старше. Его волосы и борода были покрыты сединой. Глаза лихорадочно сверкали, и каждая складка худощавого лица свидетельствовала о скорби.

Доктор участливо поглядел на неподвижно стоявшего учителя и дружелюбно протянул руку.

— Приветствую вас, профессор. Через несколько минут вы очутитесь у себя дома в полной безопасности. Вижу, что Ваницкий рассказал вам о нашем своеобразном прибытии…

Едва уловимая улыбка скользнула по губам Берского:

— Да, о вагоне, упавшем с неба!

— И который вместе с вами поднимется вновь, если вы согласитесь.

— Неужели это возможно?

— И даже очень просто… Я заранее верю слову, которое вы мне дадите — не выдавать никому тайну вашего покорного слуги.

— Конечно, даю слово! И начинаю догадываться о…

— Аэроплане, с помощью которого Мисс Вдова держит в трепете всю Центральную Европу… — закончил за него доктор.

Берский сложил руки на груди.

— Да сопутствует благословение Господнее Мисс Вдове. Ваницкий, повинуйся им! — прибавил он затем с глубоким убеждением. — Несомненно такова воля Создателя: ему угодно было послать нам подобную машину, чтобы спасти меня нынешним вечером.

— Разве вам грозит опасность?

— Та самая, которую предполагал бедняга Ваницкий: по дороге сюда я заметил тени, скользившие между деревьями, и слыхал сдавленный лай собак…

— Собак?

— Да, полицейских псов.

Точно в подтверждение этих слов, заунывный собачий вой пронесся в ночном воздухе.

— Они совсем близко, — с ужасом вырвалось у крестьянина, — и захватят нас здесь врасплох!

Доктор отрицательно покачал головой. Его тонкая белая рука нажала на рукоятку. Послышалось как будто мурлыканье и скрип пружин. Полякам показалось, что пол снизу плотнее прижался к их ногам, а доктор спокойным голосом прошептал:

— В путь!

Он приложил палец к прибору, показывающему высоту подъема, на котором Берский прочел цифру:

— Четыреста двадцать пять метров!

— Этого достаточно, чтобы оставаться невидимыми. Посмотрим-ка, как выглядят теперь наши господа сыщики?

Прежде чем остальные уловили его мысль, на специальном экране показалась местность, расположенная под аэропланом. Можно было различить озеро и жалкий огороженный приют, который Ваницкий с детьми покинул без надежды вернуться.

Вдруг у крестьянина вырвался крик:

— Там, там… посмотрите: они вошли.

Действительно, несколько темных силуэтов суетилось за досками на участке. Два огромных силезских дога отчаянно выли, задрав морду вверх, к звездам.

— Э-э! — засмеялся доктор. — Чутье этих животных потоньше человеческого. Они-то знают, каким путем нам удалось от них ускользнуть.

Затем, пустив в ход коммутатор, прибавил:

— Поторопимся! Необходимо попасть к вам, господин профессор, как можно быстрее, пока полицейские не нагрянули на вашу квартиру. Где вы живете?

— В Штесском переулке, номер семнадцать, возле гимназии Фридриха-Вильгельма.

Теперь на экране последовательно мелькали железнодорожный вокзал, Берлинские Ворота при въезде в город, улица за улицей… И, наконец, профессор узнал свой Штесский переулок. Миновав постройки гимназии, корабль завис над домом, который указал Берский.

Подвижная панорама застыла. Все с любопытством смотрели на скромный узкий домик в два окна по фасаду, наглядно свидетельствующий об ограниченных средствах квартиросъемщика.

Клауссе поднял трап, скрытый в полу, и профессор с изумлением убедился, что аэроплан обладает двойным дном; между ними было пустое пространство, где на поперечной оси виднелся подвижной барабан, который сжатыми спиралями охватывала проволока. Свободным концом она прикреплялась к подобию нитяного мешка, совсем как рыболовная сеть.

Клауссе разостлал ее, доктор и профессор приблизились к сети. Шофер потянул кабель, и путешественники оказались заключенными в нитяной мешок.

— Нас сейчас спустят на крышу дома, — тихо сказал доктор. — Мы проникнем внутрь через слуховое окно, и никто даже не заподозрит об этом.

Прежде чем Берский успел ответить, двойное дно подалось под их ногами, и сеть закачалась в воздухе, связанная с аэропланом стальной проволокой, медленно разворачивающейся по мере спуска.

XVIII. Страница прошлого

— Пойду переоденусь и расспрошу служанку, не наведывался ли в мое отсутствие какой-нибудь сыщик.